СООБЩЕСТВО
СПИСОК АВТОРОВАлексей Порвин
Скотт Кэйрнз. ТЕОЛОГИЯ СОМНЕНИЯ
24-12-2010
Скотт Кэйрнз (Scott Cairns, род. 1954) – американский поэт и эссеист, значительная часть творчества которого посвящена осмыслению православия.
Фото: Marcia Vanderlip
ДРУГАЯ ДОРОГА ДОМОЙ
Развивая Стивенса
Когда он сказал несдержанно
Истины не существует
его толстые пальцы
стали еще толще, и губы, фиолетовые как тёмный виноград,
еще больше потемнели. Когда я тоже закручивал в своем уме подобные объекты, на моих
лозах зрели, как я думал, более обещающие плоды.
Yios mou*, отложи в сторону милые книги крупного мужчины.
И посиди со мной на просторном балконе возле нашего доброго
и любящего Отца Иакова.
Истина может оказаться чем-то, чего мы можем и не учесть; но всё же
этот вечер простёрся
до нашей горы, над нашим горным чаем,
в позднем кипарисовом воздухе подсказывая нам свою набрякшую, давящую плотность, схожую с вином, наполняющим чашу,
ksinómavro** - оно глубокое и темное, оно насыщает.
А дорога? Извивается, явно
без всякого результата, ничего не доказывая, потому
вряд ли поможет нашему весёлому пренебрежению – перебродить.
*Yios mou (греч.) – сын мой
**Ksinómavro (греч.) – сорт тёмного винограда (прим. А. П.)
ТЕОЛОГИЯ СОМНЕНИЯ
Я поверил в то, что непостоянство веры
неизбежно. Как для этих деревьев
на заднем дворе неизбежна ежегодная
потеря плодов и листьев. Я помню этот
льстивый голос, говорящий о вере
лишь верящим – а это низкая шутка, не верь ей.
Сегодня после полудня,
во время прогулки,
в пользу которой я поверил,
на дубе, потерявшем листву,
я заметил один из этих нелепых листьев.
Ветер из всех сил старался сорвать этот лист,
но лист продолжал вытанцовывать
своё непонимание. Я притянул к себе голую
ветвь яблони, росшей неподалёку,
сорвал последнее яблоко – слишком мягкое
для всего этого,
слишком тёплое, чтобы к нему прикасались;
гнилое.
ПОЗДНИЕ РЕЗУЛЬТАТЫ
«Мы хотели в грехах исповедаться, но было некому.»
- Чеслав Милош*
И некоторые, согласные нас выслушать,
требовали, чтобы мы покаялись в телеэфире.
Так мы оставили свои грехи при себе,
и грехи стали нас меньше беспокоить.
Хромые и немощные договорились об операциях
по замене тазобедренных суставов.
Прокаженные замазали свои язвы неаллергенными
кремами, стали избегать прямого света.
Голодные стали ходить на великолепные фуршеты
и ужасно потолстели, хотя так и не смогли утолить свой голод. Заключенные стали неотличимы
от тех немногих, кто приходил посещать их.
Вдовы снова вышли замуж и отреклись от своей родни.
Сироты, наконец, выросли и научились постоять за себя.
Даже пророки подозревали себя в безумии
и держали язык за зубами.
Только бедняки – которые с нами всегда –
не теряли надежду.
(*Эпиграф из стихотворения в переводе В. Британишаского – прим. А. П.)
СНИМАЯ ОДЕЖДУ
Давай притворимся: метафор не существует. Ты знаешь –
пробуждение станет просто пробуждением; тьма останется
только тьмой; это могло бы случиться с нами где-нибудь в Канзасе.
Нашим ложем стал бы просто матрас в углу комнаты. У нас были бы
чистые голубые простыни и шерстяное одеяло.
Я мог бы быть мужчиной, ты – женщиной.
Мы бы говорили о реальных вещах, обычными и незамысловатыми
движениями снимая с себя одежду. Обнаженные, мы бы не отпускали
друг друга долго, очень долго, говоря то, от чего хочется ухмыльнуться.
Наш смех, едва стихнув, начинался бы вновь, и всякий раз мы бы не заботились
о дыхании, о солоноватой коже или о наших дёснах, видных, когда улыбаешься воистину широко. Через некоторое время я бы принес тебе стакан воды.
РЕЦИТАЦИЯ
Он не упал тогда, слепец на дороге,
не исцелился от оцепенелости, терзавшей его всю жизнь.
И не услышал голоса, за исключением знакомого,
непрерывного вопрошания недоумевающей боли - «Кто я?» Чайник со свистом выпускал пар. Тяжелые грузовики перед площадью сбавляли скорость.
Он слышал возглас ребенка
и голубиный плач, подпевающий слабому зову. Ум его не прояснялся им в ответ.
Он вдыхал и произносил прочитанные слова.
Если ожило то, что давно мертво,
то воскресение было, по всей видимости,
метафорическим. Чудо осуществилось без показухи. Он держал книгу, и, читая,
нашел именно то, что искал. Только это.
Жить - это немного больно, а порой получается вовсе со второго раза – вот ответ из непонятной книги,
чайник медленно нагревался,
и было достаточно времени, чтобы поднять книгу
и найти в одном небольшом отрывке
то самое желание – его
он не осмеливался вслух произносить
пока не заговорил прочитанными словами.
ОТШЕЛЬНИК
Пещера приятна своей простотой,
небольшим беспорядком – в ней нет ничего, кроме
узкой каменной плиты, потертых шерстяных тряпок,
а из щербатого тайника при свете керосиновой лампы
выглядывают три
закопченные иконы.
У тускло освещенного входного проёма
среди углей
темнеет чайник
в нем ежедневно кипятят
отвар из дикой зелени, бурлящей в нежной своей сумятице.
Рядом с распростёртым телом
отшельника – Евангелие и сборник сирийской прозы –
страницы перелистывает ветер.
Кроме нитеобразного дыма от углей –
никакое движение не привлекает глаза.
Лицо старика вдавлено в землю,
его тело напряжено, словно он хочет дотянуться и схватить что-то перед собой.
Из горшка выкипела вода.
Старик вкушает невидимое нам, и, может быть, доволен.
Катунакия, 2007
ВОЗМОЖНЫЕ ОТВЕТЫ НА МОЛИТВУ
Твои прошения – хотя и подписаны только тобой –
были надлежащим образом учтены.
Твои тревоги – несмотря на их постоянную
относительно однобокую направленность и форму
непреднамеренного развлечения –
все же добились того, что о тебе помнят.
Всё твоё раскаяние – кроме тех
небольших искажений истины за многословием,
а также более заметный, честно скажем, желтоватый дым негодования –
обоснованы и достаточны.
Порой я узнаю твою эпизодически возникающую
заботу о больных, страждущих и бедняках:
жаль, что они не чувствуют этой твоей заботы.
Твой гнев, твоё рвение, твое праведное негодование
о тех многих, чьи привычки и симпатии обижают тебя –
всё это нужно сжечь к чертям,
прежде чем до тебя дойдёт,
насколько близко я нахожусь,
насколько сильно я восхищаюсь именно этими людьми,
которые будят в тебе страсти.
ПЕРВЫЙ МОРОЗ
Сегодня утром
жизнь желает снова стать серьёзной –
об этом напоминает побелевшее лицо мира.
Те самые голосистые птицы, все лето докучавшие нам
взглядами свысока и болтовнёй –
в лёгком ошеломлении, молча уселись на перекладину ограды,
похожую на виселицу:
они усмирены сполна.
Видом своим они говорят об ожидании –
всё станет много хуже. Но следят за домом,
смутно припоминая, что кто-то в этом заброшенном саду
их уже спасал.
Соседский пёс тоже поднаторел в умении
просыпаться без лишнего шума. А сам сосед
теперь очень тихо садится в машину и почти бесшумно заводит её. Его жена
молча смотрит из окна
на эту унылую сцену.
Наполняю кормушки до верха
и вешаю их на дерево,
спешу обратно в дом, оставляя это утро нелепым
птицам –
они наконец что-то вспомнили
и нашли прибежище в тесных кормушках:
птицы кланяются, а только потом - едят.
Перевод с английского – Алексей Порвин
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney