ART-ZINE REFLECT

REFLECT... КУАДУСЕШЩТ # 25 ::: ОГЛАВЛЕНИЕ

Максим АРТЕМЬЕВ. ВОЛОШИН В ВОСПОМИНАНИЯХ ВЕРЕСАЕВА

   Викентий Вересаев сегодня почти забыт. А в начале XX столетия его имя было в ряду самых известных литераторских имен нового поколения – Бунина, Куприна, Горького, Андреева. Время расставило все по своим местам. Собственно художественные произведения Вересаева не пережили своей эпохи, их портят схематизм, публицистичность, сильно ощутимые заданность и «идейность». Наследник писателей-народников, истово верящий в утилитарность и воспитательные цели литературы, Вересаев не смог создать ничего значительного на поприще fiction.
   Зато и сегодня актуальна его non-fiction. «Невыдуманные рассказы о прошлом», «На войне», «В юные годы», «В студенческие годы», «Литературные воспоминания» читаются с большим интересом. В них автор раскрывается как внимательный наблюдатель, дающий порой неожиданные зарисовки известных людей. Так, Иван Бунин изображен его пером совсем не уважительно (как мы привыкли), а как вересаевская ровня, как истерически самолюбивый человек. Пусть субъективно и зло, зато – интересно, и – честно. Вересаев был типично русским интеллигентом, с верой в необходимость сеять «полезное, доброе, вечное», с ненавистью к самодержавию и к капитализму. Будучи марксистом, он, правда, не скатывается до уровня рапповцев, а, скорее, остается на внепартийной революционной платформе. Любопытно, что при всей своей радикальности, Вересаев был житейски очень практичным человеком, не даром он руководил «Книгоиздательством писателей в Москве».
   Другая его черта – порядочность. Потому он мог быть дружен и с таким бесконечно далеким от реалистов и марксистов человеком, как Максимилиан Волошин. «Подружило» их соседство дач в Коктебеле. Воспоминания Викентия Вересаева о поэте так и называются - «Коктебель». Примечательно, что, несмотря на название, они повествуют именно о Волошине. Возможно, причина в том, что писались они в зловещем 1939 году, когда что-либо прямо посвятить Волошину – декаденту и «контре» – было решительно невозможно.
   Порядочность Вересаева проявилась и в том, что, несмотря на риск, он написал-таки о покойном товарище – оригинально, ярко, задушевно. Из всех литературных портретов Вересаева волошинский – один из самых интересных. Конечно, мысль о цензуре и идеологических рогатках не покидала писателя, потому писать о Волошине свободно он не мог, оттого все эти экивоки и двусмысленности. Но для советского читателя, прочитавшего эти воспоминания в 1961 году (дата первой публикации), они должны были стать непривычным текстом. Сегодня для нас у Вересаева главное – отношение классического реалиста XIX века, каковым он, собственно, был, к модернисту века XX-го. В 61-м же главным должно было стать само знакомство с необычной фигурой Максимилиана Волошина, только-только возвращавшегося из забвения.
   Очевидно, что строгого и пунктуального (можно сказать, «старорежимного») Вересаева привлекла яркая индивидуальность Волошина, что из всех встреченных им на жизненном пути людей, он был одним из самых интересных. Но вот как мог писать о поэте суховатый прозаик? Волошин был ровно на десять лет моложе его, а стилистически и вовсе принадлежал к другому поколению. Если Вересаев был воспитан на Пушкине, Гете и Гейне, на Толстом и Тургеневе, то Волошин возрос уже на французском авангарде конца XIX века. Оттого многое, понятное нам в Волошине, осталось для Вересаева непонятным.
   Начнем с эпатажности поэта. Сегодня такое поведение воспринимается как вполне характерное для любого новатора в искусстве, вообще нестандартной личности. Тогда же для человека, воспитанного в строгой семейной обстановке подчинения авторитетам, в классической гимназии, эта эпатажность затмевала глаза. В некотором смысле, Волошин для Вересаева – дитя несочетаемых противоречий, ходячий парадокс. Большая часть «Коктебеля» – о волошинских «парадоксах».
Но, прибегая к уловке описания «эпатажности» и «парадоксальности», Вересаев смог протащить в текст немало идеологической крамолы. Представим себе читателя 1961-го года, который открывает книгу и натыкается: «…Он с гордостью заявлял, что Маркса не читал и читать не будет… он умел, нисколько не поступаясь своим достоинством, дружить и с чекистами, и с белогвардейцами… До революции он был в дружеских отношениях с Таврическим губернатором Татищевым… При белых он в какой-то симферопольской газете не то напечатал статью, не то дал пространное интервью, где высказывался, что естественное спасение для распадающейся России, это – объединиться под руководством патриарха Тихона!.. В политическом отношении он не считал себя ни большевиком, ни белым. Где-то в стихах писал, что ему равно милы и белые и красные… У власти были красные – он умел дружить с красными; при белых он дружил с белыми. И в то же время всячески хлопотал перед красными за арестованных белых, перед белыми – за красных. Однажды при белых на одной из дач был подпольный съезд большевиков. Контрразведка накрыла его, участники съезда убежали в горы, а один явился в Волошину и попросил его спрятать. Волошин спрятал его на чердаке, очень мужественно и решительно держался с нагрянувшей контрразведкой, так что те даже не сочли нужным сделать у него обыска. Когда спасённый впоследствии благодарил его за это, он сказал:
   – Имейте в виду, когда вы будете у власти, я так же буду поступать с вашими врагами…
   В общем… для Советской власти он был мало приемлем».
   И тут же: «Волошин был человек большого ума и огромнейшей образованности… Человек чрезвычайно оригинальный… Каждый год масса интереснейших писателей и художников съезжалась к Волошину; в мастерской устраивались разнообразнейшие литературные чтения…».
   Какой вывод мог сделать читатель? Кощунственная мысль, что дружба с белыми – не криминальна, не могла не проникнуть исподтишка в его сознание. Равно как и соображение о том, что талантливый человек мог отвергать Маркса. Волошин в «Коктебеле» – герой явно симпатичный, пусть и не положительный. И этим человеком, принципиально не читающим Маркса, верящим зато в патриарха Тихона, Вересаев (лауреат Сталинской премии!) любуется. Так, завуалированно, Вересаев разрушал тот бастион идеологической ортодоксии, который сам помогал воздвигать десятилетиями.
   На это же работали и волошинские парадоксальные высказывания в передаче Вересаева: «...Я вообще враг всякой общественной деятельности. От нее никогда ничего, кроме вреда, не бывает… зачем ликвидация безграмотности? У вас теперь есть радио, его могут слушать и безграмотные.
   – Этого слишком мало. Деревня совершенно некультурная, вместо врачебной помощи прибегают к заговорам.
   – И хорошо делают. Заговоры гораздо полезнее, чем всякие врачебные средства…»
   Этот скептицизм и презрение к общепринятым в советское время истинам не могли не быть заразительными. Фронда, вообще, перенимается легче и быстрее всего. А прочитав о Волошине, так и хочется пофрондировать.
   Воспоминания Вересаева «Коктебель» – пример того, как правда превосходит предубеждения, как теплые воспоминания о покойном, пусть не товарище, но близком знакомом, растапливают лед идеологических конструкций и официальных догм, как писатель, попавший под конец жизни в царство лжи и страха, бросает им вызов мемуарами о неортодоксальной личности.
   Викентий Вересаев последние двадцать лет жизни немало шел на компромиссы со своей писательской и гражданской совестью. Его личный парадокс заключался в том, что наиболее объективно и честно он писал при ненавистном царском режиме. Но сила обаяния личности Максимилиана Волошина была такова, что подвигла престарелого писателя преступить установленные и им для себя, и режимом для него барьеры.

следующая Александр ГОРЕЛИК. НУЖНА НОВАЯ АНТРОПОЛОГИЯ
оглавление
предыдущая Марина ЦВЕТАЕВА. БЕЗНАДЕЖНО-ВЗРОСЛЫЙ ВЫ? О, НЕТ!..

blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah

πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney