ART-ZINE REFLECT
REFLECT... КУАДУСЕШЩТ # 34 ::: ОГЛАВЛЕНИЕ
Виктория Шпак. Двойник сна
aвтор визуальной работы - ("Меланхолия") – А.Блудов
***
Убедиться, что это живая несвежая плоть.
От неё не спеша, без потерь навсегда отвернуться.
Улететь, ускакать, неосознанный страх побороть –
пыль столбом за спиной, и подпруга без чьих-то напутствий.
Это зов. Это зычный зияющий зев и закон.
Это новый закон, открывающий тысячелетье.
Только радости – что за спиной затихающий стон,
и качает деревья солёный бессмертия ветер.
Потерпи-ка, Земля, это кесарский в небо прорыв.
Ничего, что у старого скальпеля лезвие тупо, -
будет шов безобразен и груб до весенней поры,
сквозь которую видится всё, как сквозь толстую лупу.
Посмеяться над ранним беспомощным утренним сном,
над ночной маттиолой, к рассвету теряющей запах.
Ради ветреных зорь за открытым на море окном
избежать навсегда неосознанных строгих этапов.
Ты лети, кобылица, и грива над крупом, как шарф, -
над землёй заклубились невиданной истины смерчи.
Воскресенье. Дела. Сотворение мира и – шаг -
до деревьев, верхушками спрятавших ветер бессмертья…
Українському Харонові
На посмертне видання збірки віршів Анатолія Тарана
“Перевізник дощу”
Здається, ще ніщо так не вражало:
Ні лесина із Ольгою любов,
Ані беззахисна чернеча вдача,
Ні слів пронизливих сухотний темп
У стусових кривавих одкровеннях…
А тут… так уп’ялося вперто жало…
Застигло, як у кліпі плівки шов
На урбанічнім колесі бердаччі,
Коли уперше виникає фрейм
І западає в мозок, ніби зерна
Ще не пророщені, з гіпотетичним
Законом галактичних володінь
І холодінь,
І – тиша…
Як він пише!
Памяти Андрея Ростоцкого и других…
Помнишь, как у пропасти
Разбивались хрящики,
Развивались звуками,
Уходили с именем?
Отойди, оступишься.
Не пугайся. Стаями
Отлетают низкие
Печи изразцовые.
За тебя молилась бы,
Да судьба нескладная
Повалила на спину,
Утопила в памяти.
Помнишь? Не старался бы
Изгибаться струями
На кипящем тереме
В понедельник вечером…
До рассвета схлынули
Звёзды надоевшие
Да друзья, что с именем
Пировали в пропасти.
Простое фрейдовское
Мой друг, я так люблю твою беду,
я к ней дорогу в темноте найду.
И мне преград не будет в темноте,
ведь не увижу я преграды те.
Но только ты лишишься бед своих,
тебя отвергну я, и будет стих
мой немощным и слабым, и тогда
ему на помощь явится беда.
Она вползёт - откуда, не пойму,
сквозь резкий холод на душе и тьму,
и я возьму свои слова назад,
и снова ты мне будешь друг и брат.
Но ты меня не позовёшь к себе,
к своей такой воспрянувшей судьбе.
Меня не станешь обнимать всерьёз,
и на твоих глазах не будет слёз:
я просто не увижу их опять,
когда меня не станешь обнимать,
как будто бы в забытой той игре,
когда боролись в детстве на ковре.
Но как я буду рад, что иногда
к тебе приходит старая беда...
Ким єстем? (Kim jestem?)*
- Jestem antisemitkow –
відкритим текстом! Я в трансі.
- Jestem humanistkow –
миттєво звелась, як у танці.
Фото моєї єврейки-невістки
з онуками. Посміхнулась.
Лагідні ніби в очах зблиски:
- Bliznjaki? – погляд зіщуливсь…
Вам, мабуть, за сімдесят, вибачайте…
Моя до Майданека нині путь.
Ніякого плюралізму не вистачає,
щоб геть усе це збагнуть!
В бараку “ґоронцо”, липка задуха,
жах півстолітніх часів.
Пан Хенрік “ґоронцо” шепоче до вуха:
- Це був ґенетичний відсів…
Пані rozumie , - тут знищили кращих,
цвіт нації, найшляхетніших…
Боже! Це тундра чи джунглеві хащі?
Де я?! На сходах захекалась…
Докупи – давнє, дійсне, прийдешнє:
тисячоліть перехрестя!
А ці сидять, як Скарлетт і Ешлі
і не второпають, ким я «єстем»…
***
Кюре, ни в коем случае, ну, что Вы…
Мы не готовы… не совсем готовы…
Мой аппарат летательный навылет
прострелен был, когда еще живыми
и юркими остатки наших душ
сновали с безупречностью кликуш
по кладбищам идей и предсказаний.
Ах, если б знала я тогда заранее,
что этот с горизонта слышный шум
нам разум помутит и сдвинет ум…
Тогда, быть может, к вербным воскресеньям
я отнеслась хоть с видимым весельем.
Кюре, Вы приложите ухо к сфере.
Вам надо Ваш обряд точнее сверить
с моим. По берегам тревожной Сены
обычай исчезает постепенно,
и шорохи грехов под шум реки
становятся неслышны и легки…
Но к отпущенью их, ну, право слово,
я не готова, вовсе не готова.
***
Дзвінко голос хилиться,
клекотом давиться –
уявою хмільною,
примарою давньою.
Отака екзистенція:
убога вдовиця –
дві лепти – Вентцелю,
лепту – Віцину.
Ринкові стосунки –
Така різка казка!
кому ж кум ти,
коли твоя ласка?
Кумасю, голубко,
каганця світіть:
на небі згубно
щось мерехтить.
Звісимо ноги,
білі, холодні,
з ліжка нового
з кисню та водню.
Суть не в тому.
Нам не ментально.
Долаємо втому.
Мудро. Летально.
Ну, разве можно хоть чуть-чуть поверить...
Ну, разве можно хоть чуть-чуть поверить
в ристалище несобранных мгновений,
в нездешние скитания в пустыне,
в купание в несбыточном Эйлате…
И главное, в реальность древней тверди,
откуда мысли, (если это мысли),
не вписанные в праздник трёх религий,
спешат слететь к оазисам и храмам.
Но только не услышала под утро
зловещей, плоской, эхом напоённой
мелодии, кинором не звучащей.
То просто, надо думать, показалось.
Не может быть. В Святой Земле так тихо.
И междухолмие с пророчеством едино…
Не видно толп. Куда ушёл паломник, –
в Мечеть Омара иль к Стене поплакать?
Потрогала рукой. Шершавый слишком
на каменной стене фрагмент безвестный.
Но что-то там, внутри, под толстым слоем
так обжигает. Больно и надсадно.
И это книга. Так, начало сказок.
Он смело в синагогу отправлялся,
а после до конца не мог ответить,
кто и за что его карает тяжко…
Не время. Рано. Да и мне не время.
Не потяну такую глыбу культов.
И Библии знаменья тяготеют
над пропастью незрелого сознанья.
К утру оно скрывается в тумане,
как в складках времени пустыня Беэр-Шевы…
следующая Эдуард Шульман. Изобретение жанра
оглавление
предыдущая Ганна Шевченко. Открываю чехол черепа
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney