ART-ZINE REFLECT


REFLECT... КУАДУСЕШЩТ # 38 ::: ОГЛАВЛЕНИЕ


Владимир Антропов. ВОЗВРАЩЕНИЕ ИМЕНИ




У ДОРОГИ

Я не умею прожить этой полночи черный наряд:
Речь глуховатой дороги и ропот проснувшейся птицы.
Что же, бессонная, разве не я виноват
Этой бессвязицей, серой звездой, небылицей?

Было и горше... Засни, перейди эту тьму
Черным мостком по-над грязной рекой без названья –
Кажется, сердце нашло бы свою – тишину,
Имя свое, незнакомое именованье.

Имя свое, заблудившийся серый малыш
Вынес бы бережно волчьим цепляющим лесом...
Шепчешь, бессонная, глянешь, окликнешь, не спишь,
Оклик без имени теплится в воздухе тесном,

А перед ним – лишь дороги печальная речь,
Ропот пустынный, судьбы сокровенная пропасть,
Спой на краю, попытайся меня остеречь,
Спутник последний, безумная птица...


ИГОРЬ

Не хватает страху вглядеться –
И стоят всю ночь на часах
Небывалые, словно детство,
Шелестящие голоса.

Помертвеет на западе настежь –
Разгрызет, обжигаясь, кость
Солнца августа – прячься, знаешь,
Кто за ним поутру придет.

Напролет – по тоске бессонной,
Как по вытоптанной траве,
Отползают, дичатся, стонут,
Погибая, слова во тьме

Не бояться и ждать... Вернуться...
Возвращением – за долги...
И верхушки осоки гнутся
Игоревым: беги... беги...



"БЛАЖЕННЫЙ"

Совершенно ясно теперь одно –
нет ни будущего, ни прошлого нет.
Августин Аврелий


Речь затворника – пыль и лепет,
Антициклон: разбредаются облака,
Качнув плечами. И воздух уже не терпит
Стен, в мозоль натеревших ему бока.

Вот выйдет весь – в пробоину, в Космос,
В ночь – высвистаться налегке –
Там, где все переполнено теплым соком –
Если траву перемять в руке.

Если листок, если ноту повыше...
Если страницу перевернуть –
А безвоздушная память дышит
Тише, рядом совсем, вот... тут.

И – тут, где уже не найти ответа,
Застывшую позу сменить бы ей –
Дышит и там это терпкое лето
И плечи сияют в белой луне

И лишь страницу листнет случайно,
И свеча съест последнее – вот тогда
Написать бы: память дышит – отчаянней
Армий, стесняющих мои города.


МОТИВЫ СУН ЮЯ

Чаша неба мелеет: воздух с медной горчинкой.
Жухлый шелест травы пригубишь, падение тусклых листьев,
Остановишься передохнуть у подножия этого вечера —
Вершины его невысоки, и в глазах твоих – возвращение гаснет.

Что же – на холм взойти и спуститься к реке – приготовься вспомнить
Безмятежные в травах июльских – воды,
Безмятежные в небе высоком, в осеннем дожде – безмятежные.
Первые заморозки горьки, бродяга,
Незадачливый книжник, искавший воспоминанья...


* * *
Память скупа на осени – бродишь из зала в зал
Сентябрей, октябрей – где-то с пластинки соскальзывает иголка –
Такт повторяется. "И тогда сказал:.." –
Только и есть на стенах, а часто – желтые стены только.

Пейзаж промелькнет, в прохладе своей прошуршав —
Восемьдесят седьмой. Девяносто третий...
Как безжалостно в комнаты вглядывается душа
Из своей кленовой осиновой смерти –

В коридорах взвивается ветер, и, прикрывая глаза,
Мимо, мимо – в ту из теплеющих комнат,
Где желтеет московский двор, где горят тополей образа,
Где, быть может, только тебя и помнят...


* * *
И в этом обмороке ясном
В шуршащей листьями тиши
Так медленно и ежечасно
Меняется язык души.

Сад ветхим ангелом ветвисто
В испуге страшной слепоты
На землю сыплет крылья – листья
И молит дочитать – листы

И тонкий наст, и вмерзший остов
Кленовой кисточки льняной,
И клонит искренние звезды
Над хрусткой вестью ледяной

Но перехватит знаки иней
Дыханье – кашель, капли – лед
И иероглифы немые
Душа уже не разберет

Заплатишь горьким безучастьем
Ослепшей мудрости аллей,
А те все водят бледной пястью
По льду – все медленней, все – злей...


* * *
Отними мою речь – вычтешь темный язык из нуля
Запыленных вещей, не обласканных прикосновеньем –
Не оставив пробела в пределах дыханья, жилья,
В промежутке гардин, в этом вновь опоздавшем весеннем...

Что же, вестник, ты прав, если я не сумею вдохнуть
Этой пыли сухой, душным голосом спеть не сумею –
То остаться немым – лучший выход...
Собравшийся в путь,
За окном темный тополь замерзшую вытянет шею –

Заглянуть напоследок...
– Учи же строенье стекла,
Душный цвет занавески, часов ишемичных биенье,
За окном темный тополь – и тянущееся: жива...
Преломленье стекла,
голосов в не—бе—пере—ломленье.

Что ж я, что? И меня отними – и меня, –
Замолчавшую тень, – переполниться вычтенным словом!
Марта влажное небо иные дает имена
Позабыв тишину телефонного воздуха злого...


СНЕЖНАЯ РЕЧЬ

И когда умоляешь снег наконец пойти,
(Снежный голод с обрывков газет ледяную догложет кость) –
Вдруг повалит – словно толпа слепых на пути,
Ткнет в оседающий лед свою белую с хрустом трость...

И прохладные руки в равнодушьи пройдя по лицу,
Нащупают губы, прижмут ладонь, прочтут по складам –
И пойдет от глухого слепца к глухому слепцу
Тихая речь моя по неслышимым проводам

И примнится – там, за последней снежинкой – там –
Затрещит в наушник испорченный телефон
И поднявший трубку едва разберет слова
Благодарности и любви – за снегом не разбирая имен…


ВОЗВРАЩЕНИЕ ИМЕНИ

За то, что он возвращается, этот снег,
Из своего ниоткуда, в детском своем покое
В час, когда мука – "дай же имени мне!" –
Звучит как – "памяти мне...", а не жалобное: "кто я?"

"Я забываю..." – жалуешься почти нигде,
Обрывок имени на пустыре холодеющей плоти, –
И тогда возвращается этот – пропавший – снег,
В белом своем бесчинстве, в детской своей заботе.

Играет дитя, смеясь, лепит свои куличи,
Плески ладошек, хлопочущих скрыть и спрятать.
Камню, и телу – крикни, зови, шепчи –
Не отозваться, не шевельнуться, не выйти из белого ряда.

Только затемно, угомоня суету,
Словно сонной рукой пробежит по предместьям,
Укрывающей безымянную наготу,
Белым свежим своим безвестьем...

И пытается выспросить – словно: меня услышь! –
Потянувшись к едва развидневшейся дали:
Что это? Назови! – Это река, малыш.
Это аллея. Это дерево. – Дерево... – Улица... Ночь...
Вот и дали...

Вот и имя: – Это, дитя, – человек...
"Человек..." – повторяет, смеясь, и тепло ладони
Поведет мимолетно у самых застывших век,
Собирая растаявший шарик боли...


САД
Пошли мне сад...
Марина Цветаева


Ни прощенья, ни спасенья...
Юрий Рудис


Сад в крови перекисшей малины
Сон убитый дичка в траве
Сколько гибнущих их, невинных,
Ты уже подводил ко мне?

Как страшится твоих повторов
Кровь, не слышащая родства,
Сад у сруба, – он был – которым?
А – со старой скамьей у куста?

Руки веток за электричкой
Сквозь забор – сквозь черный горбыль.
Вырывает листки по привычке
Придорожная едкая пыль.

И на каждом оборвано имя.
Оклик, жилки плеснувший пульс.
Я теперь оказаться чужим и
Безымянным уже не боюсь –

И уже понимая, прежде
Чем вкусить твоего дичка:
Видишь, жерди заборчик держит
Словно раненых – на руках?













следующая Юка Лещенко. ЭССЕ
оглавление
предыдущая Микола Туз. СТИХИ






blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney