ART-ZINE REFLECT

REFLECT... КУАДУСЕШЩТ # 42 ::: ОГЛАВЛЕНИЕ

Рафаэль Левчин, Юрий Проскуряков. Глава из романа [СТЕНЫ У] [И войдя в сказанный дом]

aвтор визуальной работы - Есимаса Цутия (Yoshimasa Tsuchiya). Кентаврида

В широких сенях нашли мы кумиры девяти муз,
у дверей стояли два кентавра.
А.С. Пушкин, «Повесть из римской жизни»

– ...И войдя в сказанный дом, я нашёл там мою Анджелику, каковая учинила мне самые непомерные ласки, – бормотал Адам с весельем обречённого, – кои только можно вообразить. Так я пробыл с нею от двадцати двух часов до следующего утра с таким удовольствием, что равного не имел никогда. И пока я наслаждался, мне вспомнилось вдруг, что в этот самый день истекал месяц, который мне был предсказан демонами в круге. Так что пусть посудит всякий, кто с ними путается...
– Я посетил телесный дом, изгнал того, кто был там изначально, – поддержал Летописец, – и вошёл в него. И все множество архонтов встревожилось, и вся материя архонтов и силы земного рождения взволновались при виде смешанного образа. А я – тот, кто пребывал в нём, не будучи похож на того, кто был там сначала. Ведь это был мирской человек. А я, происшедший из мест, находящихся над небесами, казался нижним частям чужим...
Их собственным нижним частям, как, впрочем, и верхним, было весьма неудобно, потому что они лежали ничком, а под ними было что-то холодное, жёсткое и угловатое – возможно, оружие или орудия пытки. И хотя руки не были связаны, пошевелить ими пока не представлялось возможным.
– А Вы говорите: големы... – пробормотал Адам.
– Я, собственно, ничего подобного не говорю. Хотя это действительно были големы. Отрицание мира именно в силу убеждённости стало его приятием. Проклятие пола и тела, которое, как известно, тешит до известного предела, проклятие имени и безыменности удивительным образом превратилось в благословение. Мы сейчас подпитываемся определёнными силами...
– Вы сейчас пойдёте на корм здешним биоморфам.
– Возможно. А может быть, они – на корм нам. Тут ведь откуда смотреть. Мы свободны. Даже на эшафоте мы свободны. Неограниченно свободны, как ни странно Вам покажется.
– Простите, но «свободны» – означает: СВОБОДНЫ. Когда на близких вроде бы ни в чём не повинного человека рушится дом, а сам он превращается в мутанта, то говорить о том, что его свобода ничем не ограничена, несколько, я бы сказал, цинично. Примерно такое же «неограничение свободы» было на входе в Дардан: германцы, вы можете выбрать быть расстрелянными немедленно – или вас будут бить железными прутьями, пока вы можете стоять на ногах; тех, кто упадёт, опять же расстреляют; а уж тех, кто выстоит, будут морить голодом, пока они не потеряют все силы, и расстреляют только тогда... Можно принимать, что человек не видит Всего Плана и не знает, что всё это зачем-то нужно – но говорить о неограниченной свободе, право же, не стоит. Свобода, да ещё неограниченная, означала бы, что Создатель не вмешивается в дела человека никаким образом. Хуже от этого было бы или лучше – другой вопрос.
– Германцы... как о них говорил Зардушт: это же трихины, глисты, вши, которых нужно уничтожать, как чуму, до последнего микроба, потому что против них нет никакого средства, разве что ядовитые газы.
– Что?!
– Да это ещё не всё! Германцы – как мухи и крысы: чем больше вы их уничтожаете, тем больше они плодятся. Германская раса родилась как враг человечества и всего человеческого. И пока последний германец не будет уничтожен, человечество не сможет спать спокойно. Спать и видеть сны. Сны разума...
– Кто Вы такой, Летописец? – как можно спокойнее спросил Адам и внезапно почувствовал, как пальцы рук обрели чувствительность.
– Абруктеры, азарпы, айгандзии, аламаны, ангригуарии, ардинги, аскунги, байбиры, бангионы, бердулы, бастарны, батавы, бургунды, вандалы, виктобалы, визиготы, витунги, галдигасты, гамбризии, гепиды, герулы, геруски, гревтунги, гугерны, дулгитубины, игуллионы, интуэрги, канненефаты, кантамбры, квады, кимбры, костобоки, лакринги, ланционы, лонгиберды, мархумоны, мутилоны, нуитоны, остроготы, протинги, росомоны, руги, селинги, сигамбры, скререфенны, тайфалы, теоринги, трансмонтаны, тритунги, флузионы, франки, хайтуоры, эрагнариции, юутунги... и это ещё лишь малая часть наименований их!! – веселился Летописец. Адам впервые услышал, как тот хохочет.
– Это всё?
– Какое там! Ещё гольтескифы, тиуды, инаунксы, насинабронки, колды, имнискары, тадзансы, атаулы, бубегены... несть им числа и клички! – Летописец уже ржал во весь голос. – И с ними их gods, heroes, dwarves, giants, nymphs, warrior maidens, flying horses and dragons! А также theft, incest, fratricide, drowning, murder, revenge, immolation, and twilight of the gods!.. И необходимо, конечно же, изыскание научным путём средств для вымирания сей паразитарной и вредной для мира народности...
Адам приподнялся и сел. Голова кружилась невыносимо, как после изрядной дозы праха ангела. Он с трудом выдавил из себя:
– А Гёте?
– Что Гёте?
– Das Wahre ist von laengst gefunden, /Hat edle Geisterhaft verbunden; /Das alte Wahre, fass es an! * – не очень уверенно процитировал Адам.
– Да подите Вы с Вашим Гёте! – Летописец тоже заворочался, хотя довольно вяло. – Известно, думал он /о Фаусте, что тот и в муках Фауст,/ а тот был превращён в фаустпатрон!
Он тоже сел, по-прежнему улыбаясь, как майская роза:
– А вообще дело не в том, чтобы стать победителем, а в том, чтобы не стать жертвой. Вы этого не понимаете, потому что покамест никогда не пробовали на себе роль жертвы. Вот послушайте тот мой сон, от которого нас отвлекли эти уродцы.
Я провожу летние каникулы в деревне у бабушки. Лежу на спине в поле, поросшем высокой травой. С двух сторон поле окружено озером, с одной лесом, а четвёртая выходит на деревню. И вот я лежу и смотрю в небо. Потом, будто что-то толкнуло, приподнимаюсь над травой, оборачиваюсь и вижу: с берега озера по направлению к деревне идут чёрные солдаты, растянувшись в цепь через всё поле от леса до озера. Как мне на таком расстоянии удалось рассмотреть их форму, уж и не знаю, но я понял, что это солдаты армии современной Германии.
– Как Вы сказали?
– Да-да, Германии! В этом сне у них есть государство! Идут они этак неспешно, а я, почувствовав опасность, начинаю ползти к деревне, чтобы не показываться из травы. Ползу, ползу, как вдруг чувствую, что мне в затылок упирается какой-то металлический предмет – и понимаю, что это ствол автомата...
Затем во сне как бы провал, и вот я в Санкт-Петербурге. Уже осень. Общежитие Госунивера на пятой линии Васильевского острова. Германия победоносно воюет с Россией. Вермахт семимильными шагами продвигается по европейской территории страны и уже на подступах к нашему городу. Но жизнь в Питере идёт себе своим чередом. Студенты, живущие в общежитии, по-прежнему ходят на лекции и семинары, занимаются спортом. Только каждый день задают друг другу один и тот же вопрос: «Ну что, они уже вошли в город?». И вот однажды они вошли в город. В общежитии появляются германцы в чёрной форме, укрепляют решётки на окнах, баррикадируют вход, выставляют охрану на вахте – короче говоря, превращают нашу общагу в тюрягу. На следующий день появляется человечек в штатском, средних лет, в тирольской шляпке с пёрышком, с пузцом, нависающим над ремнём – и все называют его «Экстерминатор». Он входит в кабинет к комендантше, и больше мы её не видим. Зато видим на доске объявлений список: все жители общежития разбиты на группы по двенадцать человек (шесть девочек и шесть мальчиков), и их фамилии стоят под датами, на которые этим людям уготована казнь. В нашем общежитии – две душевые, по шесть кабинок в каждой. Германцы превращают их в газовые камеры, где из душа вместо воды подаётся газ. Каждый день уничтожению подвергаются двенадцать человек. Моя фамилия – в группе, которой суждено погибнуть второй. Поэтому в первый день казни я в числе нескольких зевак спускаюсь вместе с жертвами и палачами в подвал, где находятся наши душевые. Казнь происходит на моих глазах. Приговорённые к смерти двенадцать ведут себя абсолютно спокойно, не оказывая ни малейшего сопротивления. Они разделяются на две группы, девочки и мальчики расходятся по разным душевым. Раздеваются в предбанниках и нагими входят в газовые камеры. За ними закрывают дверь, и Экстерминатор дёргает рычаг, пуская по трубам отравляющий газ. Мне такая смерть, безусловно, кажется страшной. Я подхожу к Экстерминатору и спрашиваю: «Скажите, а это вообще мучительная смерть?». И он извиняющимся тоном отвечает: «Вы знаете – да, довольно-таки мучительная. Но быстрая!». Тогда я замечаю у него на поясе жёлтую кобуру и прошу отолжить мне пистолет, чтобы я мог покончить с собой. Почему-то моя просьба тотчас удовлетворяется, и я получаю в руки пистолет – кажется, «Зауэр». Отойдя в сторону, извлекаю из него магазин и обнаруживаю, что там всего два патрона. «Нормалёк! – думаю я. – Можно ещё кого-нибудь осчастливить лёгкой смертью!». Дело в том, что в нашей общаге живёт (в моём сне, в реальности её там не было) моя одноклассница, в которую я был влюблён, когда учился в школе. Её фамилия в списке лиц, подлежащих ликвидации, стоит в самой последней группе. А я-то должен был отправиться в газовку уже на следующий день! И вот я иду к ней с этим пистолетом и долго-долго убеждаю её умереть от пули вместе со мной. Наконец, она соглашается. И на следующее утро мы с ней спускаемся в подвал, к душевым комнатам, чтобы там наши мёртвые тела потом и нашли (кровь и мозги с кафеля легко убирать). Мы заходим в один предбанник. Она медленно раздевается и, полностью раздевшись, идёт в душ. Тогда я тоже раздеваюсь и следую за ней. Пистолет оставляю рядом с одеждой на полу. Я нахожу её в кабинке – обнажённую и невероятно соблазнительную, – и мы начинаем заниматься любовью стоя. Спустя несколько минут я слышу, как захлопывается дверь в душевую, и кто-то со скрёжетом опускает рычаг подачи газа. Из душа у нас над головами слышится шипение...
Адаму удалось, наконец, встать и выпрямиться. Откуда-то послышалось отчётливое хихиканье.
– Нечего хихикать! – возмутился Летописец.
– Да это не я. Это...
Распахнулась дверь, и в помещение вошли... вбежали... вгарцевали... два существа, которых они ожидали и побаивались увидеть.
Кентавры.
Вернее, кентаврёныши-подростки. Грациозная девочка и угловатый, нескладный мальчик, смеющиеся, симпатичные, как все дети, и совершенно непохожие на то косматое страшилище, которое запомнилось Адаму, хотя он не мог бы сказать с уверенностью, глюк то был или нет.
– Есть хотите? – спросила, слегка шепелявя, девочка.
– Пить, если можно, – как ни в чём не бывало ответил Летописец, точно ему было вполне привычно общаться с кентаврятами каждый день.
Девочка что-то сказала мальчику, и он, после короткого обмена невнятными междометиями, исчез за дверью.
Адам рассматривал юную кентаврессу во все глаза. Копна (грива!) светлых волос, широко расставленные глаза, хрупкость и ощущение внутренней силы.
– Не правда ли, она похожа на Чебурашку? – невозмутимо спросил Летописец.
– Я её двоюродная дочь, – смущённо ответила девочка.
– Племянница, в смысле?
– А, ну да... – девочка ещё более смутилась. – Мне не очень... привычны эти ваши... обозначения родства... у нас не так.
– У вас? Вас здесь много?
– Где «здесь»?
– Там, где мы находимся.
– А где вы находитесь?
– Может быть, Вы нам это скажете? – предложил Адам.
– Ну пожалуйста. Вы находитесь в Институте Высокого Ветра.
Вернулся мальчик, неся в руках что-то вроде небольшого трехгранного аквариума. В зелёноватой жидкости плавали бесформенные существа, похожие на маленьких медуз.
Летописец спокойно взял из рук кентаврёнка аквариум и припал к краю. Адам смотрел на него во все глаза.
Оторвавшись, Летописец подмигнул ему и протянул сосуд:
– Ну, не говорил ли я, что биоморфы пойдут нам в пищу? Вперёд! Утоляет и жажду, и голод!
– Нет уж, спасибо, пейте-ешьте сами! – Адам содрогнулся.
– Как угодно, как угодно, – и Летописец ещё раз отхлебнул из сосуда, причём плавающих существ стало явно значительно меньше.
Кентаврята смотрели на них с интересом, к которому явно примешивалось ещё что-то.
– Что с нами будет? – напрямик спросил у них Адам.
– Это полностью зависит от вас самих, - безапелляционно ответила девочка, явно бывшая главной. – Если захотите, можете остаться здесь навсегда. Если захотите, можете...
Мальчик толкнул её локтем.
– Да, действительно, – она опять очаровательно смутилась. – Я слишком много говорю. Вы можете ходить? Тогда следуйте за нами, и всё сами увидите.
Они по очереди шагнули в дверь, за которой открылся не коридор, как можно было ожидать, а залитая солнцем полянка в лесу. Два сатира (один весьма похожий на Мунда) утомлённого вида наигрывали на сирингах что-то весёленькое, и несколько полуголых загорелых нимф лениво пританцовывали, явно ожидая приятного развития событий. Окружающий лес, как водится, шумел и пересвистывался. Журчал, разумеется, ручеёк. Птички весело чирикали что-то подходящее к случаю. Бродил павлин, и сложенный хвост его был закрыт для обозрения.
– На фиг! – сказал Адам, отворачиваясь от этой олеографии.

* Правда найдена давным-давно
И связала союзом благородные души;
Крепко держись ее – этой cтарой правды! (герм.)

следующая Рафаэль Левчин. Из цикла «ИДОЛЫ»
оглавление
предыдущая Viktoriya Zeltsman. EVOLUTION AS SEEN BY ODILON REDON

blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah

πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney