ART-ZINE REFLECT


REFLECT... КУАДУСЕШЩТ # 13 ::: ОГЛАВЛЕНИЕ


Х.Л.БОРХЕС. Из книги «Другой и прежний» etc.


Перевод с испанского А.Щетникова.


Из книги «Другой и прежний» (1964)

Бессонница

Железом,
потайными распорками колоссального железа
следует укрепить ночь,
чтобы многочисленные вещи, проходящие перед моим усталым взором,
не помяли ей бока и не вышибли днище,
эти невыносимые твёрдые вещи, населяющие её пределы.
Моё тело обременено ватерпасами, градусниками, экспонометрами:
в вагонах длинного поезда,
на пиру, где люди ненавидят друг друга,
на щербатом лезвии предместий,
в разогретой пятёрке влажных на ощупь статуй,
в переполненной тьме, где равно надоели и лошадь, и человек.
Ночная вселенная протяжена, как забвение,
и точна, как лихорадка.
Я тщетно пытаюсь отвлечься от собственного тела
и от докучливого непрерывного зеркала,
расточающего это тело и караулящего его,
от дома, воспроизводящего свои внутренние дворики,
и от мира, уходящего в разрывы предместий,
к улочкам угасшего ветра и к грубой глине.
Я тщетно жду, когда вступит в свои права разложение
и покажутся символы, предвестники сна.
Такова всеобщая история:
смерть пунктуально проявляет себя в разрушении зубов,
в циркуляции крови и в обращении планет.
(Я возненавидел развратную воду лужи,
я с отвращением слушал вечернее пение птицы.)
Тягостные нескончаемые вёрсты южных пригородов,
вёрсты грязной и распутной пампы, вёрсты омерзения
не желают покидать мою память.
Затопленные участки, сбившиеся в собачьи стаи ранчо, лужи зловонного серебра:
я с отвращением охраняю эту недвижимость.
Проволочные изгороди, насыпи, мёртвые бумаги, объедки Буэнос-Айреса.
Этой ночью я уверовал в устрашающее бессмертие:
никто не умер от начала времён, ни один мужчина и ни одна женщина,
ведь неизбежная реальность глины и железа
непременно перечеркнёт разницу между спящими и мёртвыми
(пусть последние и сокрыты от нас разложением и веками)
и приговорит их к ужасному бодрствованию.
Грубые облака мутных цветов покроют позором небеса;
рассвет озарит мои плотно сомкнутые веки.


Из книги «Золото тигров» (1972)

Случай с врагом

Столько лет бегства и ожидания, но сейчас мой враг был в моём доме. Из окна я увидел, как он с трудом поднимался по неровному тротуару. Он опирался на трость, на непослушную трость, которая уже не могла служить оружием в старческих руках. Мне оставалось ждать слабого стука в дверь. Не без грусти я оглядел свои рукописи, незавершённый набросок, а также трактат Артемидора о сновидениях, книгу совершенно здесь неуместную, особенно если учесть, что я не знаю греческого. Ещё один день потерян, подумал я. С ключом пришлось повозиться. Я испугался, что он упадёт в обморок, однако он сделал несколько нетвёрдых шагов, отбросил трость, даже не взглянув на неё, и рухнул на мою кровать. В своём беспокойстве я не раз пытался его себе представить, но только теперь заметил, что он как две капли воды похож на последнюю фотографию Линкольна. Было четыре часа пополудни.
Я наклонился к нему, чтобы он меня услышал.
— Кто-то думает, что годы прошли для него одного, — сказал я, — однако они прошли и для всех остальных. Мы наконец-то встретились, и всё, что случилось прежде, уже не имеет значения.
Пока я это говорил, он расстегнул пальто и опустил правую руку в карман пиджака. Что-то подсказало мне, что там лежит револьвер.
Он ответил мне твёрдым голосом:
— Входя в ваш дом, я оставил сострадание за порогом. Теперь вы в моей власти, и я не ощущаю никакого милосердия.
Я не слишком силён физически, и меня могли спасти только слова; поэтому я догадался сказать:
— Верно, что много лет назад я дурно обошёлся с ребёнком, однако и вы уже не тот ребёнок, и я не тот безумец. Да и месть не менее самонадеянна и нелепа, нежели прощение.
— Именно потому, что я уже не тот ребёнок, — отвечал он мне, — я должен убить вас. И дело вовсе не в отмщении, а в осуществлении справедливости. Ваши доводы, Борхес, — это чистейшие уловки, на которые вы пускаетесь из страха, что вас убьют. Вы уже не можете ничего поделать.
— Нет, кое-что могу, — возразил я.
— И что же? — спросил он.
— Проснуться.
И я проснулся.


Из книги «Железная монета» (1975)

Ein Traum

Об этом знали трое.
Она была подругой Кафки.
Кафка видел её во сне.
Он был приятелем Кафки.
Кафка видел его во сне.
Об этом знали трое.
Женщина сказала мужчине:
Хочу, чтобы ты любил меня этой ночью.
Об этом знали трое.
Мужчина ответил: если мы согрешим,
Кафка оборвёт этот сон.
Об этом знал один человек.
На земле никого больше не было.
Кафка сказал себе:
Двое ушли, сейчас я остался один.
Самое время проснуться.


Из книги «Тайнопись» (1981)

Декарт

Я — единственный человек на земле; но возможно, что нет ни земли, ни человека.
Возможно, что бог меня обманывает.
Возможно, что бог приговорил меня ко времени, этой продолжительной иллюзии.
Мне приснилась луна и приснились мои глаза, воспринимающие луну.
Мне приснился Карфаген и легионы, разрушившие Карфаген.
Мне приснился Вергилий.
Мне приснился холм Голгофы и кресты Рима.
Мне приснилась геометрия.
Мне приснились точка, линия, плоскость и объём.
Мне приснились жёлтый, синий и красный цвета.
Мне приснилось моё болезненное детство.
Мне приснились карты и королевства, и некий поединок на заре.
Мне приснилась необъяснимая боль.
Мне приснилась моя шпага.
Мне приснилась Елизавета Богемская.
Мне приснились сомнение и достоверность.
Мне приснился вчерашний день.
Быть может, его и не было; быть может, я и вовсе не родился.
Возможно, что этот сон мне тоже только приснился.
Я ощущаю малую толику страха и холода.
Над Дунаем распростёрлась ночь.
Мне и дальше будут сниться Декарт и вера его отцов.


Две формы бессонницы

Что такое бессонница?
Это риторический вопрос; ответ и так хорошо известен.
Это неумолимые удары часов, которых я страшусь и которые считаю глубокой ночью, это попытки применить бесполезную магию регулярного дыхания, это бремя тела, неожиданно меняющего своё положение, это сжатые веки; это лихорадочное состояние, которое никак нельзя назвать бодрствованием; это когда-то прочитанные абзацы, повторяемые с тех пор много лет; это осознание того, что все остальные спят; это желание заснуть и невозможность заснуть; это ужас бытия и продолжения бытия; это сомнительный рассвет.
Что такое долголетие?
Это ужас пребывания в человеческом теле, утратившем свои способности; это бессонница, длящаяся неделями и сравнимая разве что со стальными иглами; это тяжесть морей и пирамид, древних библиотек и династий, рассветов, которые видел Адам; это безысходность, с которой я приговорён к своей плоти, к моему имени, к рутине воспоминаний, к испанскому, которым я плохо владею, к ностальгии по латыни, которой я не знаю, к желанию умереть и к невозможности умереть, к бытию и к продолжению бытия.


Сон

В пустынной местности в Иране стоит невысокая каменная башня без окон и дверей. В единственной комнате с круглым земляным полом стоит деревянный стол и скамья. В этой круглой камере похожий на меня человек непонятными мне буквами пишет длинную поэму о человеке, который в другой круглой камере пишет поэму о человеке, который в другой круглой камере... Этот процесс бесконечен, и никто не сможет прочитать того, что пишут узники.


Из книги «Атлас» (1984)

Ночной кошмар

Я запер дверь своего кабинета и направился к лифту. Когда я собирался его вызвать, моё внимание привлёк необычайный персонаж. Он был таким высоким, что мне следовало догадаться, что это сон. Его рост увеличивала коническая шляпа. В его лице (которое я так и не увидел в профиль) было нечто татарское или такое, что мне казалось татарским; оно завершалось чёрной бородой, которая также была конической. Глаза смешливо смотрели на меня. На нём был длинный плащ, чёрный и блестящий, покрытый большими белыми дисками. Он почти доставал до пола. Подозревая, что сплю, я осмелился спросить его, не знаю на каком языке, почему он так странно одет. Он ехидно улыбнулся и расстегнул плащ. Я увидел, что под ним находилось одеяние из цельного куска такой же ткани с такими же белыми дисками, и понял (как это случается во снах) что под ним — снова такое же.
В этот момент я почувствовал беспримесный запах ночного кошмара и проснулся.


Сны

Моё физическое тело может находиться в Люцерне, в Колорадо или в Каире, однако когда я просыпаюсь по утрам и возвращаюсь к привычке быть Борхесом, я неизменно выныриваю из одного сна, происходящего в Буэнос-Айресе. Мне могут сниться горные хребты, болотистые низменности со строительными лесами, винтовые лестницы, уходящие вглубь подземелий, барханы, чьи песчинки я должен пересчитать; но каждое из этих мест служит началом определённой улицы в квартале Палермо или на Юге. Когда я бодрствую, я всегда нахожусь в центре обширной светящейся туманности серого или голубого цвета; во снах я встречаюсь с мёртвыми или разговариваю с ними, нисколько не удивляясь ни тому, ни другому. Мне никогда не снится настоящее, но всегда прежний Буэнос-Айрес, галереи и застеклённые крыши Национальной Библиотеки на улице Мехико. Означает ли всё это, что вдали от моей воли и моего сознания я остаюсь неисправимым, необъяснимым портеньо?


Из книги «Заговорщики» (1985)

То, что ему снится

Что увидело в своих снах Время, вплоть до наступившего «сейчас», которое, как и всякое «сей-час», является последним? Ему приснилась шпага, лучшее место для которой — стихи. Ему приснилось изречение, способное подделаться под мудрость. Ему приснилась вера и зверства Крестовых походов. Ему приснились греки, открывшие диалог и сомнение. Ему приснился Карфаген, уничтоженный огнём и солью. Ему приснилось слово, этот грубый и строгий символ. Ему приснился сон, в котором мы были счастливы или в котором нам снилось, что мы были счастливы. Ему приснилось первое утро в стране Ур. Ему приснилась мистическая любовь магнитной стрелки. Ему приснились ладья норвежцев и каравелла португальцев. Ему приснились этика и метафоры самого удивительного из людей, однажды вечером умершего на кресте. Ему приснился вкус цикуты на языке Сократа. Ему приснились два любознательных брата, эхо и зеркало. Ему приснилась книга, это зеркало, всегда показывающее наше другое лицо. Ему приснилось зеркало, в котором Франсиско Лопес Мерино и его отражение взглянули друг на друга в последний раз. Ему приснилось пространство. Ему приснилась музыка, которая может обходиться без пространства. Ему приснилось искусство слова, ещё более необъяснимое, чем искусство музыки. Ему приснилась комната и её обычная фауна. Ему приснилось число песчинок. Ему приснились неисчислимые трансфинитные числа. Ему приснился тот, кто первым расслышал в громе имя Тора. Ему приснились противоположные лица Януса, которые никогда не увидят друг друга. Ему приснилась Луна и два человека, идущие по Луне. Ему приснились колодец и отвес. Ему приснился Уолт Уитмен, решивший быть всеми людьми, подобно божеству Спинозы. Ему приснился жасмин, который не может знать о том, что он кому-то снится. Ему приснились поколения муравьёв и династии царей. Ему приснилась широкая сеть, которую ткут все пауки мира. Ему приснились плуг и молот, рак и роза, шахматы и колокола бессонницы. Ему приснился список, который авторы комментариев назовут хаотическим и который в действительности является космическим, потому что все вещи соединены друг с другом тайными узами. Ему приснилась моя бабка Фрэнсис Хейзлем в гарнизоне Хунина, читающая свою Библию и своего Диккенса на расстоянии броска копья от дикой пустыни. Ему приснилось, как пели монголы в своих сражениях. Ему приснилась рука Хокусая, выводящая линию, которая скоро станет волной. Ему приснился Йорик, который будет вечно жить в словах воображаемого Гамлета. Ему приснились прообразы. Ему приснилось, что единственная роза продолжает существовать либо на протяжении многих лет, либо на небе, находящемся за пределами этих лет. Ему приснились лица твоих мёртвых, ставшие сегодня поблекшими фотографиями. Ему приснилось первое утро в стране Ушмаль. Ему приснилось действие тени. Ему приснились стовратные Фивы. Ему приснились шаги в лабиринте. Ему приснилось тайное имя Рима, бывшее его истинными стенами. Ему приснилась жизнь зеркал. Ему приснились знаки, которые выводит сидящий за столом писатель. Ему приснилась сфера из слоновой кости, заключающая в себе другие сферы. Ему приснился калейдоскоп, в который с таким удовольствием смотрят больные и дети. Ему приснилась пустыня. Ему приснилась близкая заря. Ему приснились Ганг и Темза, два имени воды. Ему приснились карты, которых не мог видеть Одиссей. Ему приснился Александр Македонский. Ему приснилась стена Рая, остановившая Александра. Ему приснились море и слеза. Ему приснился кристалл. Ему приснилось, что Некто видит его во сне.


То, что ему приснится

Что приснится будущему, которое не поддаётся никакой расшифровке? Ему приснится, что Алонсо Кихано может быть Дон Кихотом, не покидая своего села и своих книг. Ему приснится, что одна минута перед пробуждением Одиссея может оказаться удивительнее поэмы, рассказывающей о его деяниях. Ему приснятся поколения людей, которые не узнают имени Одиссея. Ему приснятся сны, куда отчётливее нынешней яви. Ему приснится, что мы будем способны творить чудеса и не станем этого делать, потому что лучше просто вообразить их. Ему приснятся миры настолько напряжённые, что голос одной единственной тамошней птицы сможет тебя уничтожить. Ему приснится, что забвение и память могут осуществляться по нашей воле и не быть последствиями или дарами случая. Ему приснится, что мы способны смотреть всем телом, как о том мечтал Мильтон из темноты своих глаз, этих нежных сфер. Ему приснится мир, в котором нет ни одной машины, в том числе и скорбной машины нашего тела. Жизнь — не сон, однако она может оказаться сном, как писал Новалис.


Листья кипариса

У меня всего один враг. Я никогда не узнаю, каким образом ему удалось проникнуть в мой дом ночью 14 апреля 1977 года. Он открыл обе двери: тяжёлую уличную и ещё одну, ведущую в мою небольшую квартиру. Зажёг свет и пробудил меня из тяжёлого кошмара, о котором я помню лишь то, что мне снился сад. Не повышая голоса, он приказал мне немедленно встать с постели и одеться. Принято решение о моей смерти; место казни находится неподалёку. Потрясённый, я подчинился. Он был ниже меня, но крепче, и ненависть придавала ему силу. Годы не изменили его, разве что несколько серебряных прядей появилось в его тёмных волосах. Его воодушевляла чёрная радость удачи. Он всегда меня ненавидел, и сегодня ему предстояло убить меня. Кот Беппо смотрел на нас из своей вечности, но не предпринял ничего, чтобы меня спасти. Также остались безучастными синий керамический тигр, стоявший в моей спальне, и волшебники и джинны из томов Тысячи и одной ночи. Я выразил желание, чтобы что-нибудь меня сопровождало. Он позволил мне взять с собой одну книгу. Выбрать Библию было слишком банальным. Из двенадцати томов Эмерсона моя рука вытащила один, наугад. Чтобы не производить шума, мы спустились по лестнице. Я пересчитал каждую ступеньку. Я заметил, что он избегает прикасаться ко мне, словно боится заразы.
На углу улиц Чаркас и Маипэ, напротив многоквартирного дома, нас ждал двухместный экипаж. Церемонным жестом, означавшим приказ, он предложил мне войти первым. Кучеру было известно место назначения, и он хлестнул коня. Поездка была очень долгой и, как и следовало предположить, безмолвной. Я испугался (или надеялся), что она будет нескончаемой. Была ясная лунная ночь, без дуновения ветерка. На улицах не было ни души. Низкие одинаковые дома стояли на страже по обеим сторонам дороги. Я подумал: мы уже на Юге. Высоко в темноте я увидел часы на башне; на большом светящемся диске не было ни цифр, ни стрелок. Я обратил внимание на то, что мы не пересекли ни одного проспекта. Я не испытывал ни страха, ни страха перед страхом, ни страха перед страхом этого страха, в бесконечной манере элеатов, но когда дверца открылась и нужно было выходить, я чуть не упал. Мы поднялись по каменным ступеням. Нас окружали ровные газоны, вокруг стояло много деревьев. Он подвёл меня к одному из них и приказал мне лечь на траву спиной, раскинув руки крестом. В этом положении я заметил римскую волчицу и понял, где мы находимся. Дерево моей смерти — это кипарис. На память мне пришла знаменитая строка: Quantum lenta solent inter viburna cupressi*.
Я вспомнил, что слово lenta здесь означает гибкая, но листья моего дерева не были гибкими. Они были одинаковыми: прямыми, блестящими и неживыми. На каждом листе была изображена монограмма. Я почувствовал тошноту и облегчение. Я понял, что могу спастись усилием воли. Спастись самому и, быть может, погубить его: ведь переполненный ненавистью, он не обратил внимания ни на часы, ни на уродливые ветви. Я отбросил мой талисман и упёрся в землю обеими руками. В первый и последний раз я увидел блеск стали. Я проснулся; моя левая рука упиралась в стену моей комнаты.
Какой необычный кошмар, подумал я и немедленно погрузился в сон.
На следующий день я обнаружил, что полка опустела; на ней недоставало томика Эмерсона, забытого во сне. Десять дней спустя мне сказали, что мой враг вышел однажды ночью из своего дома и до сих пор не вернулся. Он никогда не вернётся. Запертый в моём кошмаре, он с ужасом откроет для себя, под невидимой мне луной, город слепых часов и фальшивых, не способных расти деревьев, в котором никто не знает, как выглядят иные вещи.

*«Как меж согбенных побегов ивы порой кипарисы…» — Вергилий, Эклога I, 25 (пер. А. Цветкова).

























 следующая Андрей ПИЧАХЧИ. ИЗ СБОРНИКА
оглавление
предыдущая EDITOR'S COLUMN





blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah




πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney