| ПРЕМИЯ - 2004
| ПРЕМИЯ - 2006
| ПРЕМИЯ - 2007
| ПРЕМИЯ - 2008
| Главная страница

| АВТОРЫ

| Андрей Корольчук
| Екатерина Щеглова
| Анастасия Афанасьева
| Андрей Агеев
| Дмитрий Богатырев
| Наиля Ямакова
| Ирина Шостаковская
| Тарас Трофимов
| Анна Гершаник
| Станислав Курашев
| Алекс Гельман
| Андрей Щетников
| Юрий Лунин
| Александра Зайцева
| Григорий Дашевский
| Лена Элтанг
| Виктор Iванiв
| Сергей Тиханов
| Наталья Ключарева
| Ульяна Заворотинская
Номинация от журнала "РЕЦ" № 31, 2005
Выпускающие редакторы Владислав Поляковский, Ксения Щербино

Автор: Лена Элтанг

Биография:
Журналистка, театровед, публикую прозу и статьи в прибалтийских изданиях. Живет в Вильнюсе, родилась в Петербурге.
Публикации в журналах "Знамя", "Октябрь", в "Литературной газете", в антологии "Русские инородные сказки" (составитель Макс Фрай, "Амфора", СПб). В интернете - на сайтах Пиитер, Вечерний Гондольер, Стихи.Ру, Литературный Арьергард.



мнимо

поговорим на португальском змеином влажном языке
тебе знакомом мало-мальски по прежним жизням налегке
хозяин дремлет на жаре ты примеряешь белый алый
в портовой лавке в тавире товар атласный побежалый
ни разу я не побеждала
в твоей атлантике в игре
где правил нет а есть ветрило тугой полуденный зюйд-вест
и что бы я ни натворила меня не спишут из невест
покуда все навеселе фата полощется на рее
и выворачивает шею фадейро в лопнувшем стекле
в который раз мы на земле
альгарва лена лотерея
представь мы проскочили ножны нас протащило прямиком
в подземку выходов возможных лихим брахманским сквозняком
и все по новой как всегда но дио мио мимо мимо
мы в этой этой версии любимы во всех портовых городах
а в петербурге не любимы



decimo

я любитель в любви аматёр с головой голубиной
на сан марко живу аматёров других посреди
позолочен мой клюв а глазок мой рубинов рябинов
веницейская спесь приживается в круглой груди
я неловкий ловец оттого ли что вор неумелый
что украл то немило и жемчуг мне мелок и рай
мне раешник и в нем с коломбиной живу онемелой
обратили меня в сизаря мои боги - играй!
даровой каравай да жилье у подножия дожей
тут гули не гули голубиной не снять головы
город насмерть залюблен и этим мы жутко похожи
он ответить не может и этим похожи увы
ниже темной воды, тише донной травы пребываю,
в перепалках на пьяцце в укромном держусь уголке
я в руке твоей марко и вся моя стая в руке
и крошатся крошатся крошатся твои караваи



пестро

подсвешник перезаложив
вас принимаю в воскресенье
и понимаю опасенья
хозяйки прячущей ножи
и острый свой инструментарий
перед воскресною гульбой
о как я знаю эту боль
когда булатный голубой
вонзают в золотистый карий

и говоришь сама с собой



* * *

освистанный ветреной клакой
перон где виленский экспресс
со вздохом назад подает сочлененья сверяя
и поручни медны и лаком
язык проводницы: дюшес
ja mam tylko jeden! однако
я жмурюсь и пью я в твое огорченье ныряю

под жолтой купейной лампадой
так жадно стучится в груди
я рада я рада я рада
полячка еще оранжаду
и больше уже не входи

дорожное чтиво не шутка
с ним скрипы и страхи острей
в бессонной теплушке где прежние жалобы живы
железны дорожные сутки
но плавится сладко и жутко
в серебряной ложке хорей
о йезус мария считайте меня пассажиром



check me out

будто крошки подсохшие острые
заселяют атласные простыни
после ночи с постылым а дни
торопливыми белыми сестрами
от постели отходят - одни
подаются на лиговку фартуки
и чепцы побросав на ходу
а другие заводят мне бартока
и катают в больничном саду
то кофейничек медный сияющий
подадут то пилюли а я еще
не поняв что сижу под замком
задираю их хомо играющий
хомо плачущий здесь ни о ком
check me out отель калифорния
пансион на метро одеон
я то съеду я девка упорная
не с такого съезжали а он
все грустит и хрустит круассанами
теми самыми - да! теми самыми
что на голые ланчи в кровать
подавали во дни несказанные
когда было о чем пировать



* * *

король кофетуа возьми меня с собой
в любой из городов твоих в любой
в любовь из соловков твоих в любовь
я белая чужая ты рябой

король кофетуа возьми меня на роль
я буду стражник стриженный под ноль
я буду бражник с мертвой головой
ты будешь мастер я мастеровой

король кофетуа возьми меня в кровать
я обещаю слов не рифмовать
пока ты по пустыне водишь рать
твои подушки стану вышивать
твои чекушки стану допивать

давай играть



* * *

безумным нильсом погубившим стаю
гусиную посулами и лаской
ты кажешься - я рукопись листаю
расклевываю черное с опаской
серебряное за щекой катаю
я приручаюсь соловею таю
гусыней очарованной - напрасно
зовут меня я больше не летаю

друзья мои мы вышиты на шторах
мы не парим над речью посполитой
над княжеством московским над ордою
чем дальше в лес тем меньше дней которых
не пережить тем больше дней пролитых
на скатерть дней разбавленных водою
со льдом на дне с прохладной ерундою
отложенными рейсами туманом
одолженными песо по карманам

безумным нильсом погубившим стаю
ты кажешься
но я тебя читаю



tranquille

в кармане старого пальто
обрывком мантры обнаружив
парижский список - что на ужин
редис латук фромаж батон
mon Djeu неужто было хуже?
заплачешь сидя на полу
в кладовке в запахе пачулей
сен-жак не улочка а улей
январский кофе на углу
и то как в булочной заснули
за ранним завтраком в тепле
(Gainsbourg и влажные опилки)
как два вора на пересылке
и кофе стывший на столе
хозяин грел потом с ухмылкой
на новый не было монет
их и теперь немногим больше
пальто мне продал барахольщик
пальто одно другого нет

авось не сносится подольше



angoisse

душа сторожит мое тело
а душу болван сторожит
живущий в пинакле на гребне расстроенной крыши
я тоже я тоже хотела
в пинакле готическом жить
но в этом спектакле он главный и должен быть выше
я ночью по лестнице этой
ведущей наверх на чердак
крадусь неизменно болвана врасплох заставая
а после курю сигарету
над телом и счастлива так
как будто из плена выводит тропинка кривая
проснувшись жалею болвана
несу ему плюшки и мед
и черные мысли свои извиняясь что рано
а он не слезает с дивана
он щурится нежно и пьет
как свежую прану холодную воду из крана



* * *

луна стареет быстро - на плече
следы зубов и пятнышки на скулах
пигментные ты спрашивал зачем
мне на поляне два плетеных стула
садись сюда не зажигай огня
смотри как тьма обкусывает ловко
дареный сыр в небесной мышеловке
кто ставит их не спрашивай меня

такая степень лунного родства
такое жженье внутреннего тока
что кажется я слышу как листва
под лунным светом ежится - жестоко
обходятся с луною - так и ты
терпи как терпит грошик неразменный
то убыванья ужас неизменный
то неизменный ужас полноты



faute de mieux

обмануты сводкой погоды
сойдете в лидо без пальто
чудовище женского рода
венеция с черного хода
впускает своих кукловодов
а вас не встречает никто

пьеро на ходулях - на сваях
домишки по горло в воде
речных дожидаясь трамваев
здесь мидии их обживают
здесь медичи всем подливают
а вам не подносят нигде

гниет поднебесная свалка
прикрыв треуголкой чуму
в приливе как в старой качалке
сантиссима дрыхнет вразвалку
и всем ее бывшую жалко
а вас вот не жаль никому

в кофейне над чашкой остывшей
где местные все в домино
прислушайтесь - аква все выше
вы знаете как она дышит
вы тоже и старый и бывший
и тоже идете на дно



cavamadame

поцелуи кон латте в оба виска
восемь тридцать лувр риволи
кто ты дурочка? я-то? дочь рыбака
из виленской скудной земли
так губами щурятся - бон суар
вот же каин твоя печать
отвечать не могу - во рту пожар
но могу мигать и молчать
каково тебе спустившись сюда
подобрав чужой фигаро
не меня дожидаться а дня суда
безбилетный орфей в метро
аз воздам сторицей а мне хула
от распай до лувр риволи
каково мне злиться во рту зола
рассыпаюсь от конопли
эвридикою ёжусь в чужих мехах
дай мне руку - се данс макабр
на дворе трава на траве аллах
а в конце тоннеля декабрь



le frelon pour joan

твои заморские пожитки заполонили чердачок
в тринадцатом аррондисмане в любимом месяце нисан
где я с тринадцатой попытки попав сардинкой на крючок
живу с орешками в кармане и с ветерком да ты и сам

поиздержался пали кони но вот приехал и - виват
садись на пыльный подоконник свои обиды забывать
все как зимой и даже пуще мы пропадаем ни за грош
и длинный хлеб уже надкушен пока из лавочки идешь
и кофе выбежав из джезвы подсох сиенским ручейком
и не найдется свежих лезвий и черновик лежит ничком

о как я знаю твой сценарий бессмертный как папье-маше
и шершень золотисто-карий зависнув в солнечной пыли
уже глядит без удивленья на рай в нерусском шалаше
проспав в багажном отделеньи три обращения земли



simple comme bonjour

как смена августом июля неукротимая - пся крев
с утра поет поэтка зоя в саду где сиверко с грозою
густые завязи смахнули с неоперившихся дерев
завидна зоя - вшистко едно ее власа и власть и стать
семь бед хозяину приносят ему соседи прочат зосю
но он запястья зои бедной любить не в силах перестать
и распускать ей русый узел - холера ясна ей молва
чужого яся приписала чьи щеки впалы губы алы
и вот глаза хозяин сузил поникла зои голова
поля полны полынной лени бредет деревни посреди
с узлом покинутая зоя сухую пыль кропит слезою
мелькают круглые колени и матка боска на груди
не до силлабики теперь ей и мы с тобой качая вслед
как два болвана головами кропим ненастными словами
сухую ненависть и перья макаем в красное - ответ
давай полуденная полька куда ты держишь зоин путь
презрев канон стихосложенья и признаешь ли пораженье?
она зажмурится и только - и ты забудь забудь забудь



la perche

не продохнуть от восхищенья. мне передышки не дает
лиловой жилки учащенье и смятый рот и наотлет
золотошвейное запястье. но в тишь озерную но в гладь
своей бессовестною властью меня ты волен отослать
дай налюбуюсь напоследок
испанской проволкой кудрей
румянцем рыжим как у шведок
и отступлюсь и лягу в дрейф

так смуглый окунь на кукане - взлетевший было над водой
сверкнув на солнце плавниками слоистой мокрою слюдой
из самой верхней смертной точки узнавший руки рыбака
рукав реки и пруд проточный и лодки красные бока
- в тугой камыш вернется всплеском
но не домой. наоборот.
его же тоже держит леска
за рваный рот за рваный рот