|
| ПРЕМИЯ - 2004 | ПРЕМИЯ - 2005 | ПРЕМИЯ - 2007 | ПРЕМИЯ - 2008 | Главная страница | АВТОРЫ Тимофей Дунченко Антон Очиров Елена Круглова Евгения Риц Дмитрий Зернов Мария Глушкова Василий Бетаки Григорий Злотин Ксения Щербино Марианна Гейде Янина Вишневская Вадим Калинин Полина Филиппова Денис Осокин [pdf] О.Фролов Валерий Нугатов Светлана Бодрунова Юлия Шадрина Олег Панфил Сергей Чернышев Александра Зайцева Федор Сваровский Резо Схолия Сергей Михайлов |
Номинация от журнала «РЕЦ» № 37, 2006
Выпускающие редакторы Владислав Поляковский, Ксения Щербино Автор: Марианна Гейде Биография:
Поэт, прозаик, критик, философ. Переславль-Залесский – Москва. Книги «Время опыления вещей», «Слизни Гарроты». Премия «Дебют» (поэзия), молодежная премия «Триумф»..
ОРГАННЫЙ КОНЦЕРТ В ХРАМЕ НЕПОРОЧНОГО ЗАЧАТЬЯ ДЕВЫ МАРИИ стекла тяжелого, неполого, до края полного собой, на длинной шее чью-то голову несу, ни мертвый, ни живой, ни пьяный, ни другой, придерживая правою рукой, то левою рукой. а выроню – и небо разлетится на куски тогда. вверх выкинув разжавшуюся пядь, грачи, сосущие москитами его голубизну, останутся лежать. их коготки кого-то схватят раза два, четыре или пять, но это больше не покатит – нет, нужно нежно, бережно и ниже на полтона, как в храме, где труба дрожит перед трубой и, обтекая голые колонны, восходит звук под потолок скругленный и также до краев исполненный собой, своей упругой волокнистой тишиной. он стружку тонкую снимает, труба дрожит трубы, сжимает узкий рот, но воздух снизу в горло бьет, она поет и прививает свой голос к голосу другой, а стружка загибается дугой – и вот он опустел до половины, виток вспухает под витком, и голый рассмеется свод стеклянным голубком, а царских врат голодный рот его сглотнет одним глотком. стекло, чужим вином тяжелое, летит под гору кувырком. * * * ленивый валик. валиум не катит. мне больше нету сил. сегодня хватит. но ленточкой дырявой о крючки лепечет речь свои слова, слова, слове-чеч-ки: – Сегодня – завтра, встань, ты больше не жилец, пришел другой и кофе варит, и в десять лет тебя состарит, и переспорит наконец – – здесь, руки-в-боки, гнется речка-тезка, полоска грязного песка и меж деревьев, вырезанных плоско, ропочет, топчется – уже совсем река – – против теченья, своими двоими, нет – четырьмя, руками-ногами-руками-ногами-помилуймя, я память свою не хочу, не могу, не хочу, не могу, немного хочу, дырявой речкой о крючья течет моя речь о брошенной дачке, хозяйской внучке, саже в горсти, я память свою не могу, не хочу, не могу, продолжаю грести. Истра впадает, стрелка, а мелко, тепло ступне, против теченья, стопа за стопой, по колено мне, сейчас бы, наверно, до голени стало – ступай, коли нищ, ступай, и нечего делать в земле – ступай, теперь это будет тебе твой рай. ...Уборы: многослойный храм, полубарочен и лубочен, в полтела кланяется трем прудам: прямоугольному, потом – не очень прямоугольному – а после прямо болото, а не пруд. в нем рыбы странные живут? нет, не живут, хотя могли бы. весь кремом каменным обмазан, шурша крылами херувим, он разом барка, и пирог, и черная проказа, и мы над ним (в воде) стоим, и мы под ним. он гладко выбелен снутри, смотри: лучи мечи скрестили: архангел-ас и ангел-ученик, и лишь один написан лик, и тот почти неясен, как будто маревая плесень со стен сбежалась и застыла в нем... Смотри. Смотри еще. Теперь пойдем. ...то белых яблок оземь полустук полупросительный: попробуй, надкуси – я выпаду из рук и стану темным семенем расти, и стону ломящихся тяжестью ветвей опорой стану. то белых яблок хруст, то голова пророка Иоанна твой прежний бред расскажет наизусть, как будто ты ему расспросчик и мучитель, то шорох распускающихся петель и звон упавших спиц за крошечным окном... – Я продолжаю называть тебя не более чем сном. – Я продолжаю возражать, вращать твой ум и возвращать тебя в твой дом под жестяным коньком. мультяшка мелкая, в изысканных ландшафтах я проще, чем любое ремесло. автомобиль споткнулся о число, одернулся – и наступило завтра. я проще камушка из-под сапожной кожи, соринки под глазной рогожей, а глаз заплачет – и уйдешь, и больше быть уже не будешь. А этот сад – его не будет тоже? Я под водой. Я не имел в виду каких-нибудь живых, ниже умерших, я имел в виду – в воде – ввиду того, что в воде движения всегда гораздо туже, и они же и вовсе невозможны над водой, или, как это говорят, на суше – и я уже не сплю. И я опять слепой. * * * Забыто начисто немецкое наречье, А мы зато заговорим на птичьем, Обычай у людей, известно дело – Мучить и увечить, И скоро нам наскучит. Мы выучимся ничего не стоить И, голову укутав в плечи, Засыпать, неважно, сидя или стоя, А если кто-нибудь захочет Нам какого-нибудь зла – То это все пустое. В мире есть разные зеркала, Во все смотреть не стоит, Этот кофе скоро стынет, Скоро станет ледяным, Было у старика и старухи три сына, Все трое стали дым, Было у царя три сына, Эти тоже стали дым, Невыносимо, невыносимо, невыносимо, А мы снова повторим: Мы горим и говорим, Погорим и догорим, Договорим и догорим. ТЕЛЕОБОЗРЕНИЕ 1. двое пришли и украли крик. в рабочей одежде, как будто бы так и надо, украли крик. а он продолжал кричаться. как такое могло случиться? одноглазый и без век все видел, ничего не понял, несут себе в пеленах что-то или кого-то, просто два человека, должно быть, свою работу. словно ангела в пеленах, диковинное животное в теплой попоне, вынесли за окоем камеры и там исчезли. как в кино, ей богу, за что им такое счастье? ни продать, ни купить, ни подарить, ни завещать, потому что он продолжает кричать. а как ему не кричать? 2. упал потолок и много-много стеклянных глаз смотрели через плечо, много-много голых детей, перекинув через плечо, выносили за окоем и исчезали там. едва ли после там было что-то еще. 3. ангелы близоруки и дальнозорки, а что-то между тем перестало маячить, кто много знает. большая рыба мечет свой чешский бисер впустую, большая рыба после нереста издыхает из жабр больных ненужный более воздух. кто даст ей знать о своих небудущих детях, кто даст им жить, когда готовы полопаться, как радужные оболочки из немножко мыла, немножко воздуха из чьих-то легких, почти невесомых, таких, что и вовсе нет (больно надо). таких, что больно смотреть, но надо. как самолет, или нет, самурай, или как надо, над своим животом живет она в сторону смерти, а там, внутри, наседая одна на другую, плавают в тонких скорлупах стеклянные клетки, вино, и мед, и мирра в них, и горькая пустота, скоро придет Небесный Жених, скоро узрим мы Младенца Христа, красные литеры проступают с другой стороны листа. 4. – мама, почему рыбы немы? – раньше они говорили, много чего говорили, да все какие-то глупости, все пустое и не по делу, тогда господь их сделал немыми, потому что надоело слушать. – а мы почему не немые? наверное, мы умнее. да, мы точно умнее, мы ведь люди, а не рыбы. – да не то чтобы мы умнее, просто он нас и не слушает, потому что и так все знает. * * * рожденный камнем от камня и Господу скажет не «господь мой», а – «Отче, отчего меня оставил? Отчего и меня оставил, как того, чьего имени не знаю? Ничьего я имени не знаю. Хожу, как ходят голодные звери, сплю как голодные звери. Отчего не убил меня во чреве? забери меня отсюда скорее». а пожалуй, и этого не скажет. рожденный камнем от камня никому ничего и не скажет, а пойдет, куда в голову залезет, пожалуй, еще зарежет, или сам зарежется. – а куда они там смотрят? на кого они смотрят? – на тебя там смотрят, с тебя и спросят, а с него ничего не спросят, голову медом помажут и скажут, как было имя, а тебе ничего не скажут. |