polutona.ru

Кристина Кретова-Даждь

УЧИЛИЩЕ ЛЮБВИ


***


Молчок! 
В училище любви приёмный день. 
Но абитура не идёт, 
она вся там, где соки-травы, право и почёт. 
И сто эпитетов ещё. 

Наёмный день любви, 
и по сусалам не течёт. 
Бог всех неперечисленных вещей неведомый сонлив. 
И год не в счёт, когда Иван не сеет, 
и не жнёт. 



День восьмой 

Там где, там где никак не тает снег 
Твой белый-белый снег летает 
В Москве моей, в руке моей 
Под грузом лет, под спудом бед 
за пеной дней – вот где, 
захлебываясь суетой, пьянея 
вместе с ней 
всей полостью и ртом в тебя 
дышу, 
дышу тобою, сердце кипячу 
тесней хочу, ещё плотней ищу, 
как бы прижать к себе 
весь снег, весь белый-белый свет 

Я буду белый снег. 




Потом 

настоящее прошлое 
консервировано в банке будущего 
в самолётном трюме летит 
к неизвестному адресату, в песках 
перекати-поле 
от Арарата и обратно до Арарата 
без вдовьего воя 
и без невестина воркования 

нет слов у воды, будущее всегда 
где-то в толще ея, 
так у человеческой смерти – нет 
верха и дна, ни времени, 
ни пространства 
мы летим на крыле самолёта, 
вопреки мощи физики 
у воды, воздуха, и пространствия 
Значит – память 
течёт, лобызая землю 
от потоповых вод 
наводняя воздух послойно речью 
разноязыкой, резкой и плавной 
по вершку обнажаются пики 
армянских гор 
серебристо-сиреневы после бани 

спираль крутит виток, 
будущее доостывает в пепле 
в соединении, из новой семечки 
возрастает эпос и голос 
голос горлом идёт, сваркой с воздухом 
выдавая "мама" 
и сердце по кругу толкает пламя 



*** 

если 
жук не имеет значения для вселенной 
а вселенная для жука имеет 
что 




Пейзаж 


памяти Никиты Медведева 

пейзаж Тосканы в это время суток 
нагнал блаженную тоску и руки замерли 
немой скульптурный сгусток 
утро 

зовёт и золотеет небо ежечасно 
и облепиховый оттенок зелени олив 
и облако задумчивым матрасом 
плывёт 

на гор небесно-голубую грядку 
деревьев безымянных обелиски сквозь 
расставленых рукой невидимой в делах миропорядка 
жарко 

так светится она – картина рая 
симфония двух ласточек, что никогда не умирают 
по-над лоскутным ковриком благого сада 
порхая 

к дождю ? 
к бессмертию ? 
к дождю. 



Карфаген 


Любовь - это мой заколдованный дом 
А. Б 


заблудилась в тексте, как в комнатах долгого дома 
здесь не одна анфилада: частокол в перспективе 
твой глаз уводящий за зеркальных дремот окоём 
я никогда не сплю, 
ты никогда не спишь, мы не вдвоём 
а всё равно слышно, как включаешь 
и выключаешь свет 

время отбоя жаждает черт: 
зарубку ставлю в правом углу 
чёрный лёд, чёрный чай: повезло? повезёт! 
чайный гриб опьянит и спасёт 
не расшторивать можно: 
света в помине нет – дрожание лампочки Ильича 
ищет стальная ладонь тепло и асфальт кладёт сгоряча 
прямо туда, где без косаря 
в рост поднимает себя трава 

да будет, 
выключи свет, сделай из ночи две или, пусть, три 
луковичные слои не вышибают слёз 
белый лоб: украшение без венка пустой головы, 
одной и второй – головы 
в коридоре зимы 
я танцую торжественный вальс немоты 
приходи 
и ты когда будет свет 



*** 

День мягок и невыносим 
как фильм артхаусный, 
длинноты ватные, иероглиф 
герани в окне, бессюжетная маята 
тленолетняя, 
август без адреса, 
без обратного 
адреса. 
Письма любовные, 
Письма некому, некогда. 
Нехотя. 
Если бы. 
Цирк-то уехал. 




Ире Шостаковской 

бойкотным школьником домой 
идти, кармазовых не прочитав 
и преступлений пубертатно 
не верша и наказаний не приняв 
ночей разбеленных, как винчика 
бавлёного изведав. 
Себя каким-то чудом не собрав 
в обычной личности состав. 
Пройти не повернув назад, весь лес 
весь лес пройти, гриба так и не взяв, 
всю жизнь пройдя 
сквозь именительный впадеж, 
как если в первый раз. 




*** 

мы к Богу бежим как к папе 
едва получив укол 
в свою обжитую инертность, 
сидящую внутри кита 
личности 

подуй, бежим-спотыкаемся, 
нам на ранку, пожалуйста. 
огненно больно где, дуй сейчас прямо 
сейчас, папа, пожалуйста. 

Господи, дуй уже ! 




Записка молчанию

Теряю силы внезапно. Засмотревшись в зеркальные камеры луж, там отраженные - небо и кровли, и люди дробятся, смешиваются друг с другом, проникают друг в друга, линии, пятна и снова линии. 
Я устаю наблюдать их. 
Теряю силы внезапно, услышав разговор случайных попутчиков, посторонний запах, там, где должен быть только дождь, асфальт и июль.  Работаю регистратором на линии повседневности.  Это конвейер, моя дорогая.  Хотя не лишенный прелести. 
Теряю силы внезапно, когда ищу глазами в метро человека, за которым Орфеем спускаешься в подземелье, а мимо все ходят другие, в которых рисую тебя, Эвридика, но они все другие и ждёт их кто-то другой. 
Теряю силы внезапно, потому что нет времени остановиться и вдохнуть летящий навстречу ветер. В мегаполисе он созависим.  Наверное, потому прогулки по кладбищам так покойны и радостны, в городе мертвых – очень свободный ветер. 
Теряю силы внезапно, когда солнце показывается только во сне.  Встает в профиль, вполоборота, предательски сразу оборачивается луной; одеяло затмения снижает её свечение. Пестрая ночь, спокойная ночь.  Очередная без сна. 




Пятница сюрреалистической недели 

пять вечеров подряд 
в аквариуме города искать снегиря: 
все говорят, искать – это зря, 
но что они могут знать! 

на губах молоко – рекой 
обычно навстречу – пустое ведро 
при встрече этой извечной 
с ними, чужими, легко! 

бытья картонные мемы, 
не увидит ли кто подмены, 
в креслах в зрительном зале если Големы 
Ляжем там, где укрывают стены 

тушить пожары – моё ремесло 
поднеси-ка поближе лицо, 
я на нём нарисую число, 
с которого не начинается счёт. 




***
 
...и кажется что мы живём затем 
чтоб имена придумывать для вещи 
И. Парусникова
 

Человечек. 
Человек. Отвлечённый от созидания. 
Хомо Не Созидающий: человек чихающий. 
Хомо страждущий, хомо страдающий 
Одинок потрясающе! 
Человек в проулке чихающий как есть 
весь 
одинок 
И оттого ещё более в такой миг беззащитен. 
Даже сконфужен. 
Немного простужен, по-человечески тих. 

Всяческому чихающему 
прохожему “Будьте здоровы” – говорить не возмутительно, 
но неприлично (читай: не положено) 
Говорят, могут случиться и неприятности 
Но мне всё ещё кажется, 
мимо молча пройти 
опаснее человеколюбия и мизантропии 
вместе распятых. 




Фотоснимки 

Детки, которые давно состарились, 
взрослые, тела чьи умерли 
смотрят в меня безжалостно 
прямо, вполоборота черными углями 
с фотоснимков, готовых к вечности. 

я гадаю их судьбы в маршрутах воробушков 
хожу за спинами, там где фоны и задники - 
города, городища, курорты, стоянки и стойбища, 
курганы-погосты-кладбища, мазанки: 
отпечатки реальностей. 

Часто как изгоняемы мысли с картинками, 
где стремглав нарастает дистанция 
между нами и нашими фотоснимками, 
явью и виртуальными подпространствами. 
Люди – мои мимолетные праздники. 




Пахнет летом 

Под Боровском пахнет летом 
Мятным, поспелым, исподним летом 
Несоленым, не пресным, зелёным летом 
Амбре такое перед впадением в детство 

Не остановиться и выдохнуть: здравствуй 
Упрямо-нераннее, пряное, лето пьяное: здравствуй 
Лето на царство иди-садись и здравствуй 
Что хочешь бери, разделяй и властвуй 

Сумерки из рябины, елей голубых молодая влага 
Капели хрустальной тепла дождевая влага 
Солнца и лампы сочна золотейшая влага 
Затекает в сердце, где уж порхает будущий август 

Освоить и удержать: ловишь счастье губами 
ненасытными, жалкими, но своими губами 
Свет поступает внутрь и растворяется за губами 
Внятно сказать и не пробуй своими словами 




Новый год 

Живы, пока работает теплостанция,
водка в стаканах, хлебы в печи. 
Автозаводская, Теплостанская

под шубою новогодней ночи 
Мы живые, пока живые.

Тавтология, нашу мать 
От нелегкого счастья хмельные

примеряем к телу кровать 
Закоулками разлетается в щепки,

дверь моя на семи замках 
Сирота забирает у смерти монетки, 
я - железо простого ключа 




*** 

В той истерии крутила- коптила речка Крутец 
в той истории в люльке баюкала Мста 
По законам рулетки - shit happens, (в просторечии иррациональная хрень и маята) 
так и прощупываются копчиком родственные берега. 
и меж ними если не лёд, то всегда мокрота, ил, дерево, караси, 
не против и я - пусть придёт большая вода 
А с нею подлодками чёрными – северные киты 
пляшут 
городские мосты, срываясь с насиженных гнезд 
у этой воды сумасшедшей – всё, что угодно, кроме беды. 
Мы сядем в надёжную лодку, перестанем звать поименно дни 
Просмолимся и просолимся до последней, предельной своей глубины, 
чтобы войти акваторию, выплыть однажды в мир: 
восхитительно наги, безбожны, одни. 




***

Видел расцветшие карликовые вишни
в Тёплом на Варги
Твоими глазами как собственными

Слышал как каркали музыкально на папертях города

белые вОроны
И - несомненно - твоими ушами

Бился рядом с сердцем твоим
Вторым, настоящим как птица, невидимым
Где-то у горла

Целовал клейкие клёны юные
Под норд-остом апреля 
Твоими губами босыми

Жадно впитывал свет и от света отсветы
Отсветов
Фибрами человечьими

И ни о чем не печалился
вдохновенный кипарисами новостроек 
На востоке и западе

Когда руки бездеятельны
отдыхают руки твои
Спят лодочкой на причале коленей

Как бывает в единственный день 
В день цветущий пасхального
Воскресенья


2018-2019