Борис Херсонский
ВЫБРАННЫЕ СНОВИДЕНИЯ О НЕСЧАСТНОЙ И НЕВОЗВРАТНОЙ ЛЮБВИ-4
*
В прошлое воскресенье я отправился на площадь Одесской Коммуны полюбоваться на открытый там памятник. Памятник представлял из себя огромную дверь, на которой были разбросаны звонки с табличками. На уровне средней трети двери зияла щель с надписью "Для писемъ и газетъ тащите их в клозетъ".
На табличках были надписи "Одесская Интеллигенция", "Одесская Аристократия", "Южно русская школа", "Одесская Фарца". Чуть выше было написано масляной краской: "Одесская агентура. Стучать три раза".
Я возложил к памятнику цветы и ушел прочь, рыдая.
*
Как-то раз Одесская Интеллигенция пришла ко мне, когда я работал над статьей о критериях "хорошести" стихотворения. Узнав, что именно я собираюсь написать, Одесская Интеллигенция пришла в ярость.
Вечно ты все усложняешь!!! - срываясь на крик, говорила она, - критерии "хорошести", нет, гениальности стихотворения элементарны! Слушай и конспектируй: во-первых, гениальным может быть только стихотворение об Одессе, написанное одесситом, во-вторых, этот одессит должен уехать из Одессы и не возвращаться сюда никогда, понимаешь, никогда!
Тут она разрыдалась: Ну почему ты не свалил отсюда? Почему? Я бы тогда тебя любила...
- А так? - робко спросил я.
- А так я тебя ненавижу! - всхлипнула Одесская Интеллигенция и выскочила из моей комнаты хлопнув дверью так, что со стены посыпалась штукатурка. Под штукатуркой была дверца. Я встал на железный табурет и открыл ее. Из проема высунулась деревянная кукла с огромным носом, но не вздернутым, как у Буратино, а с горбинкой... Типичный еврейский нос! - подумал я.
- От еврейского носа слышу! - огрызнулась кукла. Мне было нечего возразить.
*
В начале восьмидесятых я начал замечать, что у всех моих друзей в углу гостиной стоит железный табурет, намертво прикрученный к полу. Именно на этот табурет меня усаживали, когда я приходил в гости.
Кроме того еду мне клали в алюминиевую миску, а чай наливали в эмалированную кружку. Эмаль была зеленая снаружи и голубоватая в крапинку внутри, как на ночных горшках в детском саду. Ложки и вилки мне давали алюминиевые, как в дешевой столовке. А ножей не давали вообще.
Помимо всего, как только я усаживался на табурет, хозяин звонил куда-то по телефону и говорил что-то вроде "гражданин Херсонский доставлен".
Постепенно я начал догадываться, что все это неспроста.
*
Начиная с моих студенческих лет, раз в год, перед днем рождения, мама давала мне двести рублей для того, чтобы я купил себе приличный костюм. Я, конечно, никакого костюма не покупал, а возвращался домой с очередной иконой восемнадцатого века московских писем.
Мама очень расстраивалась. Опять ты купил икону восемнадцатого века! - ворчала она. Между тем я старательно инспектировал магазины, где все костюмы были неприличными, затем заглядывал к Одесской Фарце, у которой костюмы были, но не моего размера. И лишь потом шел к Одесскому Христопродавцу, у которого иконы восемнадцатого века московских писем никогда не переводились.
Носил я деньги зажатыми в кулаке, как полтинник в первом классе средней школы номер 49. Только сумма, как мы уже знаем, была другая.
Однажды я заглянул к Одесской Фарце с двумя сотнями в кулаке и со стандартным вопросом, нет ли костюма моего размера. Ответ был необычным: костюма нет, но я могу предложить тебе на выбор икону восемнадцатого века московских писем.
Я остолбенел. Но тут из спальни вышел Христопродавец и ситуация прояснилась. Да, мы живем вместе и объединили наши предприятия - сказала Фарца.
- А как же Одесский Бомонд? - спросил я.
- Он сбежал с Московской Пропиской, потом уже в Москве спутался с Диссидней и у него серьезные проблемы.
- Кстати, - сказал Христопродавец, - у нас твоя бывшая подружка, Одесская Интеллигенция. Заслышав тебя, она забилась под кровать.
Не хочешь вытащить ее оттуда? Или выманить?
-Нет! - честно ответил я и ушел, унося под мышкой икону "Моисей перед неопалимой купиной" - сюжет, который в среде коллекционеров носил название "Пионер у Вечного Огня"
*
Cобирайся, нам пора! - сказал друг, уменьшаясь до размеров божьей коровки. Я также уменьшился. Пепельница из чешского хрусталя возвышалась над нами зданием космического аэровокзала, а сигара превратилась в ракету и пламя вырывалось из нее. К взлету готова! - отрапортовала сигара.
- Нельзя терять ни минуты! - сказал друг. - они следят за каждым нашим шагом...
- Куда мы летим? - спросил я.
-Ко мне на родину, на Кубу - ответила сигара. Че Гевара ждет не дождется нас.
Тогда я спокоен - сказал я, застегивая привязной ремень, - абсолютно спокоен.
Вы абсолютно спокойны, -услышал я над собой голос доктора Бенкендорфа, - вы слушаете только мой голос, вы не слушаете голос Америки, станцию Свобода, программы БиБиСи...
Мои привязные ремни намертво прикрепили меня к железной койке в поднадзорной палате Третьего Отделения психушки.
*
Послушай, - спросил я Христопродавца, упаковывавшего мне очередную икону восемнадцатого века московских писем, - почему ты так себя величаешь? Для торговца иконами существуют более пристойные термины. Например, офеня.
- Был бы я Петров или Сидоров, был бы Офеня. А моя фамилия Юдельсон - печально ответил Христопродавец.
*
Однажды в разговоре со мной Издательский Холдинг оговорился. Вместо вольно-невольно он произнес "вольво- невольво".
И я понял, что жизнь этого человека складывается нормально.
*
Много лет спустя кто-то рассказал мне, что Мизера вовсе не близняшки, и даже не родственники, а неразлучная однополая пара. Во время перестройки они даже попытались как-то узаконить отношения, но единственный документ, который они смогли получить, это свидетельство о совместном прохождении службы. Отчаявшись, они эмигрировали и сейчас живут в одной из европейских стран. Их брак зарегистрирован в установленном порядке и они почтенные члены конгрегации.
Они даже хотели официально удочерить Одесскую Агентуру. Но та почему-то отказалась.
Тогда я понял, почему эти несгибаемые агенты Углового Здания так не любили тех, кого они вели под локотки к черной "Волге". Поневоле тот, кого они вели, стоял между ними.
*
Одесская Аристократия сидела около огромного книжного шкафа. Вокруг нее лежали стопки книг, как мне казалось, в полном беспорядке. Однако все было не так просто. Одесская Аристократия брала книги по одной, заполняла на каждую книгу библиотечную карточку, а затем перекладывала книжку в другую стопку. А карточка помещалась в специальный ящичек. Было ясно, что процесс продолжается долгие месяцы.
- Что Вы делаете?
- Составляю каталог своей библиотеки для Углового Здания. (так назывался огромный дом на углу улицы Бебеля и улицы Бабеля).
- Они Вам доверяют?
- Конечно нет! - хихикнула Аристократия, - я у них на очень плохом счету с 1921 года. Но эти ребята чудовищно ленивы и невежественны. Придут, все разбросают, а карточку библиотечную составить толком не могут. Мой хаос - европейский регулярный парк в сравнении с тем,
что они оставляют в квартире после себя. Хорошо, если обыск летом, а то осенью еще и грязи нанесут! - Вы хоть на этих взгляните.
Тут, неожиданно проворно, Одесская Аристократия отдернула штору, закрывавшую окно. За шторой стояли близняшки Мизера, прозванные так за то, что всегда ходили парой. Они были в длинных плащах макинтош и широкополых фетровых шляпах с черными атласными лентами. Увидев меня, они сняли шляпы и церемонно поклонились.
*
Друг рассказал мне, что Одесская Интеллигенция, Одесская Литературная Общественность и Одесская Агентура вот уже целый год позируют обнаженными Городскому Скульптору.
- Три грации? - спросил я
- Нет, памятник Адаму Мицкевичу
- ???
- Скульптор говорит, что ему легче ваять, глядя на обнаженную женскую натуру. Вне зависимости от сюжета скульптуры.
- Ну и что, ваяет?
- Да нет, пока - присматривается.
*
Получил повестку-предупреждение от Майора Валерьевича с просьбой сдать в библиотеку все интересные книжки.
- Он бы еще предложил мне сдать моих друзей - подумал я.
- Не всякое слово в строку читается - сказал невесть откуда взявшийся Майор Валерьевич, - а если будешь вести себя хорошо, я тебе машинку подарю.
Тут он вытащил из кармана маленькую черную "Волгу" поставил ее на пол и покатил по направлению ко мне.
"Волга" немедленно стала настоящей и едва меня не переехала - но я в последний момент увернулся.
*
Звонил незнакомый человек. - Вам передача из Израиля. Придете забирать сами или вас вызывать повесткой? - Заберу сам, -сказал я, подумав:раньше они забрали бы меня. - Придете на угол улицы Бебеля и улицы Бабеля, - сказал мой собеседник. - Из сломанной водосточной трубы будет торчать рулон. Возьмете его. - А можно нам как-то увидеться? - спросил я. - Вот этого как раз и нельзя. - сказал голос в трубке. - А если этот рулон до меня попробует забрать кто-то другой? - Руки выдернем. -сказал голос так убедительно, что я сразу же поверил.
Рулон был на месте. Я оглянулся, не смотрит ли кто. Но улицы были совершенно пусты, а окна завешены белыми простынями. потом я узнал, что всех жильцов в районе предупредили, что выходить на улицы нельзя, поскольку будут снимать кино про войну.
Придя домой, я развернул рулон. - Ну что, нравится? - услышал я за спиной голос Майора Валерьевича. - Это подлинник? - робко спросил я. - Как скажешь, так и будет, - сказал голос. Потом в голове моей что-то щелкнуло и все исчезло.
*
На заседания Городского Полуподвального Клуба Одесская Интеллигенция приходила с двумя хозяйственными сумками. В них лежали Знаковые Фигуры, каждая из которых была завернута в вышитую салфеточку. Одесская Интеллигенция расставляла или рассаживала их на свободные месте, и вечера проходили прекрасно.
Однажды О.И. случайно прихватила с собой семь мраморных слоников, стоявших на пианино, и тоже расставила их на стульях.
Поскольку во время вечеров все фигуры увеличивались до естественных размеров, появление слонов не осталось незамеченным.
Клуб закрылся на реставрацию надолго и всерьез.
*
Вечером, собираясь на день рождения к дочке, я открыл шкаф, чтобы выбрать себе рубашку и с удивлением обнаружил там штук пять смирительных рубах - от старинной, из грубого полотна с сыромятными ремнями, до патриотической, с вышитым воротником.
- Смотри, Люся - сказал я, - что там такое? Как это оказалось в моем шкафу?
Люся покачала головой и сказала: мало тебе шизофрении, так у тебя еще и склероз! Ты что забыл, что ты сошел с ума от любви к Одесской Интеллигенции?
- Он действительно настоящий склеротик! - недовольно встряла в наш разговор кошка Бася - утром забыл меня накормить и не принял таблеток!
- Господи! У меня уже болит спина от того, что я несу два тяжких креста! - сказала Люся, имея в виду меня и Басю. Она быстро дала мне пригоршню пилюль, а Басе два пакетика корма.
Вечер удался. После ресторана я гулял в смирительной рубахе по дачному участку, размышляя о том, почему там, где нечего есть, так легко дышится, а там где стол ломится от еды, как правило, нечем дышать.
Лучше дышать, чем кушать! - произнес я вслух.
Первое разумное высказывание за вечер! - заметила кошка Бася, подняв мордочку от миски с кормом.
*
Чем рассуждать о Мандельштаме, ты бы лучше прямо сказал за кого ты - за Чечню или за Карабаса? - спросила Одесская Интеллигенция, стоявшая перед зеркалом ко мне спиной и размышляющая о том, как ей начать одеваться, если руки уже засунуты в муфту.
Карабас был в то время Временно Исполняющим Обязанности Губернатора, а Чечня была собирательным названием для Теневого Правительства Одессы.
- Я воздержался!
- Ты? Воздержался? - хихикнула Одесская Интеллигенция, явно намекая на наше времяпровождения в последние два часа.
Я подошел к ней сзади и накинул ей на плечи свой китайский халат, на котором, как и на веере Интеллигенции были вышиты осы, цветы и драконы.
Нет, все же в наших отношениях были славные страницы - подумал я, но сойти от нее с ума - это все же сумасшествие!
*
Лет через пятнадцать после распада СССР общество "Страшный Суд на Одесской Земле" организовало встречу Гебни с Диссидней в присутствии нескольких заинтересованных лиц.
От Гебни ожидалось покаяние, от Диссидни - понимание и прощение.
В задней комнате сидел на страже игумен о.Азраил со Святыми Дарами, готовый по знаку модератора немедленно причастить участниц дискуссии. Рядом с ним сидели близняшки Примирение и Согласие в белых балахончиках с лавровыми ветвями в руках. Одесское Телевидение, единое в пятнадцати каналах, стояло наготове с телекамерой на плече.
Две старушки между тем просто весело вспоминали, как они друг друга выслеживали и обманывали, как давали друзьям одни и те же интересные книжки, как вели допросы и какие показания подписывали.
В общем, старушки оказались чересчур игривыми и смешливыми для торжественной церемонии, и даже расцеловались перед тем, как сообщить прессе, что они ненавидят друг друга и ни о каком примирении речи нет.
*
Одесская Литературная Общественность вразумляла: Ни один литератор не существует без меня и вне меня! В лучшем случае его назовут Достойным Представителем Одесской Литературной Общественности. Еще реже - Знаковой Фигурой. А так, обычно в новостях сообщают - на вечере присутствовала Одесская Литературная Общественность!
- И Одесская Интеллигенция, - печально добавил я.
- И Одесская Интеллигенция, - как эхо повторила Одесская Литературная Общественность, но тут же опомнилась и заверещала:
Опять ты за свое! Какая там Интеллигенция! Нет в Одессе Интеллигенции! Пусть она залезет в свою муфту и не высовывает оттуда своего китайского веера!
В то время девочки были в ссоре.
*
Как-то раз я спросил Одесскую Агентуру, почему она отказалась от предложения Мизеров о удочерении. Прости, - добавил я, - но в наших кругах ты известна как девушка безотказная...
- Понимаешь, - печально ответила Агентура, - в отношениях отца и дочери меня интересует исключительно инцест. А тут представь: два папы, а у меня ни одного шанса! Ну прямо как с тобой!
- Ну, у нас с тобой всегда есть шанс! - ответил я кокетством на кокетство.
- Правда? - оживилась Агентура. - тогда я на пару минут сбегаю в душ. Не возражаешь?
- Кто может удержать женщину, которая хочет принять душ! - ответил я, соображая, успею ли я за это время сбежать вниз по лестнице.
Я, конечно успел. Но на выходе меня уже ждала черная "Волга" с гостеприимно распахнутой дверцей. Ну садись, садись, трусишка! - сказал Майор Валерьевич и погрозил мне раздвоенным третьим пальцем левой руки.
Тогда я еще не знал, что Агентура - воплощение Афродиты и всякий раз, принимая водные процедуры, она восстанавливает невинность.
*
Приходил Коллега, рассказывал, что на общем собрании пациентов Поднадзорной Палаты Третьего Отделения психушки состоялись выборы. Доктора Бенкендорфа выбрали Председателем Союза Демократических Психиатров. Пациентам даже отвязали руки от железных кроватей, чтобы они могли единогласно проголосовать.
Кроме всего такого прочего, Психушку переименовали в Центр Психического Здоровья, а Поднадзорную Палату - в Центр Центра.
- Как Песнь Песней - печально сказал я, - или как суета сует.
- Кстати, - размышлял вслух коллега, - если Психушка это Центр Психического здоровья, то где мы сейчас?
- Мы на окраине психического здоровья - предположил я.
*
Я уже привык к тому, что на вечерах в Городском Полуподвальном Клубе Одесская Интеллигенция как бы смотрит сквозь меня. Она давно перестала со мной здороваться. И даже не старалась скрыть лицо за китайским веером, на котором были золотом вышиты осы, цветы и драконы. Как-то раз, когда я общался с Московским Гостем, Одесская Интеллигенция подошла к нему и спросила: а с кем это ты разговариваешь?
- Сам с собой, - лицемерно ответил мой собеседник, взял Одесскую Интеллигенцию под локоток и они вместе пошли по направлению к столу.
Я не видел, что стоит на столе - посетители взяли стол в двойное кольцо, но не сомневался, что там есть маленькие бутерброды с брынзочкой и канапе с одесской тюлькой.
- А!, - сказал я в сердце своем, - в конце концов выпить водки можно и дома!
- Нет! Нельзя! Мы с Люсей этого не допустим! - сказал мне в ухо знакомый голос.
Я было подумал, что это галлюцинация, но это была кошка Бася, которая все это время сидела на моем плече.
*
Как-то мне позвонила Одесская Интеллигенция с обычным для нее в тот год вопросом: ты за Карабараса или за Чечню?
Я, говоря честно, еще не забыл детсадовскую игру: когда тебя спрашивают, ты за солнце или за луну, нужно отвечать "за Советскую страну". В рифму и патриотично.
- Так ты за Карабараса или за Чечню?
- Я за фото в стиле "ню"!
- Пошляк, - взволнованным голосом сказала Одесская Интеллигенция, - пошляк, неужели ты не можешь занять активную гражданскую позицию?
- А эта позиция описана в Кама Сутре? - спросил я.
Но в трубке уже звучали короткие гудки. Я повесил трубку, но гудки не прекратились. Как оказалось это были сигналы машин милиции и скорой помощи, направлявшихся в сторону Парного переулка.
*
Между тем контейнерный поселок городского типа, известный под кодовым названием "Седьмой километр", продолжал разрастаться и начал заметно теснить Одессу. Целые микрорайоны сносились под предлогом аварийности зданий и на их месте возникали островки контейнерной цивилизации. На территории Седьмого Километра появился памятник герою-цеховику, гибнущему под пулями хрущевских палачей. На пьедестале была высечена надпись "От каждого по способностям, каждому по труду в условиях свободного предпринимательства и конкуренции". У подножия памятника проводились поэтические чтения и фестивали, на которых присутствовали и Одесская Интеллигенция, и Одесская Литературная общественность. Владельцы торговых точек заказывали лучшим поэтам стихотворную рекламу. Центр культурной жизни постепенно смещался в сторону Седьмого Километра. Над рынком высились купола православного собора, шпили католических и лютеранских церквей, были две синагоги и три мечети, и даже буддийская ступа.
В этих условиях все нормальные люди стали переселяться на Седьмой Километр, а в Одессе оставались только сумасшедшие. Постепенно Психушка стала основной административной инстанцией города, а доктор Бенкедорф был избран мэром. Депутатами Городского Безумия (бывшей Городской Думы) стали санитары, а членами исполнительного комитета - фельдшера. Администрация раъехжала по городу на машинах скорой помощи.
Я конечно остался в Одессе вместе с моими товарищами по психическому здоровью. Но никогда не забывал, что мой случай - совершенно особенный. Ведь я сошел с ума не просто так, а от любви к Одесской Интеллигенции.
Теперь уже доктор Бенкендорф не делал обходы в Третьем Отделении, а навещал своих пациентов на дому.
Люся, заслышав его шаги на лестнице, бежала открывать двери, а Бася забивалась под кровать и не вылазила оттуда, пока доктор не уходил. И белый халат доктор уже не носил, а приходил к нам запросто, в расшитом золотом мундире с крестами и звездами, при шпаге и неврологическом молоточке.
- Проверим Вашу память, - сказал на сей раз доктор, - что по-вашему важнее всего для Одессы?
- Одесская Интеллигенция! - выпалил я.
- Молодой человек! Понимаю Ваш пыл. Но я имею в виду архитектуру.
- Ансамбль Приморского бульвара, включая Потемкинскую лестницу, Оперный Театр, Городская Дума, ох, простите, Городское Безумие, Соборная площадь, Бродская синагога...
Довольно! - воскликнул Бенкендорф, - Вы правы, это и есть Одесса! Все остальное мы снесем и заставим контейнерами! В ближайшие пять лет!
- Но куда Вы денете жильцов?
- Мы значительно расширим Психушку!
- Доктор, Вы - сумасшедший! - не выдержал я.
- Сам ты сумасшедший! - сказал Бенкедорф и показал мне язык. Язык был розовым, с углубленными бороздами слизистой, у основания покрыт буроватым налетом.
*
Перед памятником Неизвестному Цеховику торжественно зажгли Вечный Огонь. Злые языки (а добрых языков в окрестностях Седьмого Километра не наблюдалось) говорили, что этот огонь был задуман, как оправдание для того, чтобы провести природный газ в исторический центр Седьмого Километра. Как бы то ни было, на этом огне вскоре начали жарить шашлыки и люля-кебаб. Это не запрещалось, поскольку соответствовало духу свободного предпринимательства, характерного для первопроходцев капитализма в хрущевские годы.
После некоторой реконструкции Вечный Огонь был переименован в Вечный Мангал, а вокруг него образовалось кафе, общей площадью в четыре гектара. Контейнеры, расположенные на этой территории перенесли на землю бывшего Парка Шевченко и там развернулась бойкая торговля. Кстати, и вокруг памятника поэту тоже развернули кафе, но куда меньших масштабов. Рядом построили похоронный дом "Тарас" с надписью на вывеске "Як умру, то поховайте!".
Найти путь назад из контейнерных районов было почти невозможно и люди терялись там сотнями и тысячами ежедневно.
*
Как то, бродя среди заброшенных контейнеров на месте Екатерининской площади, я встретил седого. взлохмаченного человека, который шел, глядя под ноги и бесконечно повторял "я сошел с ума ото любви к Одесской Интеллигенции!". Еще один! - подумал я в сердце своем и пошел дальше, в надежде отыскать хотя бы остатки пьедестала, на котором стояла императрица.
Не найдя ни кусочка гранита я понял, что среди контейнеров я встретился с самим собой.
*
Однажды, гуляя по бульвару, я стал невольным свидетелем душераздирающей сцены - на моих глазах Мизера (напоминаю - это сотрудники Углового Здания, которые всегда ходили парой. Отсюда - погоняло) взяли под локотки моего друга и повели к черной "Волге" с гостеприимно распахнутой задней дверцей.
Когда я увидел их втроем, я понял как они похожи - все трое в широкополых фетровых шляпах с черными атласными лентами, все трое в длинной одежде, только на друге было зеленоватое кашемировое пальто, а на Мизерах серые плащи макинтош. И выражения лиц у них были разные - у друга несколько растерянное, у Мизеров - спокойное, сосредоточенное. К чести друга следует сказать, что, когда его вели, он не выпускал из правой руки дымящуюся гаванскую сигару, а из левой - бокал с коньяком "Бисквит", не пролив ни капли!
*
Однажды я спросил Одесскую Интеллигенцию, для чего она даже в летние месяцы прячет руки в муфте из трех хвостов чернобурки.
- Если бы у меня были бы развязаны руки, я бы немедленно придушила их всех....
- Кого это "их всех"? - не понял я.
- Их! Всех! - выкрикнула Одесская Интеллигенция.
И тогда я понял.
*
Друг разбудил меня среди ночи. Он сказал только одно слово: пора!
За окном дачи высилось огромное стеклянное здание аэродрома, чуть справа стояла ракета, готовая к взлету. Я сразу понял, что друг собирается лететь со мной на Остров Свободы, где Че Гевара уже ждет нас. В то же время я понимал, что Че Гевара убит, только не мог вспомнить - зверски или предательски..
-Я никуда не полечу! - потягиваясь, сказал я.
- Ну - не хочешь - как хочешь - сказал друг. И тотчас аэродром превратился в бокал с коньяком "Бисквит", а ракета - в гаванскую сигару. Друг закурил.
Эх - пожалел я сигару - не судьба была тебе вернуться на родину!
*
На окраине Седьмого Километра торжественно установили мемориал "Оптовик на броневике". Скульптуру обнаружили во время раскопок в окрестностях Санкт-Путинбурга.
Кстати, несмотря на огромное количество контейнеров, купить что-либо в Одессе было уже невозможно: все продавцы торговали оптом и отказывались отпускать товар в розницу.
*
В это время, illo tempore, как говорят у нас в народе, доктор Бенкендорф объявил себя Верховным Консулом Одессы, распустил Городское Безумие, а вместо него сформировал Верховный Консилиум из уцелевших психиатров и нескольких продвинутых пациентов. По образованию я был психиатр, по сути - пациент, и Верховный Консул вспомнил обо мне. Для начала мне прислали смирительный камзол, расшитый золотом, украшенный орденом "Жемчужина у моря" и даже звездой Маразмли (так Консул переименовал Маразли). Затем в этом камзоле, рукава которого были завязаны бантом у меня за спиной, я предстал перед диктатором. Его любимый жеребец Блейлер был привязан к одной из колонн огромного парадного кабинета, несколько конских яблок лежало на красной ковровой дорожке.
Не церемонясь, Бенкедорф предложил мне войти в состав Консилиума и взять на себя контакты с Одесской Интеллигенцией.
- Ты ведь все еще любишь ее! - вкрадчиво сказал диктатор, доставая из ящика ампирного письменного стола мою историю болезни, чтобы внести в нее очередную запись.
- Люблю от всей души, - пылко воскликнул я, - но она! она! Она не хочет меня видеть!
- Ничего! - Бенкедорф похлопал меня по эполету, как узнает, что ты Член... (тут он сделал многозначительную паузу) Консилиума, она уже не выпустит тебя из своих объятий!
- Этого- то я и боюсь - грустно ответил я.
*
Однажды Одесская Фарца инвестировала крупную сумму в съемки римейка "Броненосец Потемкин". По новому сценарию советские военные моряки взбунтовались против ограничений в торговле, подняли турецкий флаг и начали возить в Одессу товары из Стамбула.
Центральной сценой фильма должна была стать сезонная распродаже на Потемкинской лестнице и попытка войск КГБ разогнать стихийный базарчик. В конце концов попытка переросла в массовое братание революционных моряков и прихвостней коммунистического режима, которые тут же нанялись в реализаторы.
Однако для того, чтобы снять эту сцену, нужно было расчистить площадки Потемкинской Лестницы от уже имевшихся там контейнеров, принадлежащих все той же Фарце. Расчетливая дама поняла, что ей же выйдет дороже и перенесла действие фильма в Румынию, где как раз упали цены на аренду съемочных площадок.
*
Однажды (а вернее - много, много раз!) Одесская Фарца задала мне загадку "Туда и обратно - обоим приятно". Иногда старая шутка застревала у нее в мозгу и намертво блокировала возможность сказать нечто новое.
Как всегда я ответил "качели" и, как всегда, Фарца поправила меня:
это о моих челночных поездках в Стамбул.
- А почему приятно обоим? - спросил я
- Ну, я ведь ездила не одна... - смущенно ответила Фарца, и, как всегда, покраснела.
*
Одесская Интеллигенция гордилась своим портретом, который написал Христопродавец в иконописном стиле. На портрете у Интеллигенции было отрешенно-страдальческое выражение лица, которое ей так шло и так редко наблюдалось!
Вместо облака в правом верхнем углу была изображена муфта, из которой выстояла благословляющая рука, сжимающая китайский веер.
Кстати, как выяснилось, значительная часть моих икон, приобретенных у Христопродавца на самом деле принадлежали его кисти. ему даже не приходилось старить живопись: в его квартире так много курили, что краски темнели совершенно естественным образом.
*
Сегодня я гулял по Ришельевской с кошкой Басей, намереваясь показать ей тот самый угол с Дерибасовской, на котором шестеро налетчиков отняли честь у бабушки-старушки. Бабушку мы на месте не застали - вероятно, она кушала компот в одноименном ресторане, где ей наливали даром в память об известной песенке.
Зато на углу кольцом стояла группа пожилых людей с плакатами "Не позволим попирать ногами нашу гордость!". Литературная общественность, загримированная под Анну Ахматову, держала плакат "Здесь тень безутешная ищет меня".
Тень! - вспомнил я, - Тень! Тут должна быть тень Пушкина! Я как-то споткнулся об нее....
- Смотри, не споткнись второй раз! - прошипела мне в ухо кошка Бася.
*
Мне приснилось, что турецкий султан пожаловал меня головой со своего плеча. Проснувшись, я не сразу смог вспомнить, как меня зовут и что я сошел с ума не просто так, а от любви к Одесской Интеллигенции.
С трудом заснул опять. На этот раз мне приснился сам Александр Сергеевич Пушкин. - который был очень расстроен и просил вернуть ему его тень.
Я напомнил ему, что сам он теперь тень. Пушкин хлопнул себя по лбу и воскликнул - Боже! Как я мог это забыть!
- Ничего страшного! - попробовал я утешить солнце русской поэзии, - я и сам стал забывчив. Вот только что никак не мог вспомнить, что я...
-сошел с ума не просто так, а от любви к Одесской Интеллигенции ,- закончил за меня Пушкин и расхохотался звонким смехом свободного человека .
*
Их психиатрическая светилость, доктор Бенкендорф! - объявил санитар поднадзорной палаты и ударил древком швабры об пол.
И тотчас в палату на белом жеребце Блейлере въехал сам заведующий Третьим Отделением психушки Бенкедроф. Спешившись, он передал коня санитару и тот повел Блейлера в больничный двор щипать травку, сам же Бенкендорф, потрепав по холке кататоника, привязанного к койке у выхода из палаты, направился прямиком ко мне и сел на антикварное кресло, обитое красным бархатом, стоявшее у меня в изголовье.
- Я понял Вашу проблему! - ласково сказал он, - Вы ошибочно принимаете Вашу ненависть к советской власти за любовь к Одесской Интеллигенции. Поверьте мне, это не одно и то же.
- Я верую Вам как Единому Богу, Отцу, Вседержителю, Творцу неба и земли видимым же всем... - начал было я, но доктор властным жестом остановил меня и прикрикнул - а ну, давай на латыни!
- Patrem omnipotentem Factorem caeli et terrae Visibilium omnium et invisibilium...
-Вот это дело! - удовлетворенно сказал Бенкедорф, итак, расскажите мне в подробностях, какие интересные книжки Вы читали за последний год?
-Я читаю только неинтересные книжки! - радостно затараторил я, - я прочел все три произведения Леонида Ильича Брежнева, материалы последнего Пленума....
Бенкедорф вскочил с кресла. Он был в страшном гневе.
- Немедленно выпишите... нет, вышвырните этого негодяя из больницы! Он здоров!