Звательный падеж
Филипп Хорват
В разлуку
Влажные звёзды красных и жёлтых кленовых листов задумчиво сыпят вокруг, собираясь на земле в упругую массу, тонуть в которой ногами когда-то было счастьем. Всё в парке — и грустные скамейки вдоль аллеи, и скелетики кустарниковых вётел, и задумчивая вода Екатерингофки — напитываются крепко прихватившей, вторую уже неделю ненастной и сумрачной петербургской осенью…
Твоё настроение под стать этой осени: хмурое, невнятное, вибрирующее еле заметной тревогой. И в смородиновой тени глаз прячется много вопросов — вопросов, ответы на которых нет ни у меня, ни, боюсь, у всего мира. Что же делать, Маша, что нам дальше делать?
Я пытаюсь, но не могу, не получается оживить картинки ушедшего лета. Его как будто и не было.
И это не мы порхали в прозрачных сумеречных лабиринтах Петроградки под ворчание уходящей грозы; и это не нам улыбался рыжий мороженщик, протягивая стаканчики пломбира; и это не с нас, загадочных, срисовывал шаржи дед Савелий.
Не тренькал заливисто уходящий в депо трамвай, на заднем сидении которого мы целовались так, как никогда ни с кем до этой секунды.
И не под нашими ногами скользили солнечные пятна по аллеям яблоневого садика где-то в купчинских глубинах в тот день, когда не могла дозвониться мама — телефон разрядился, а твой номер она не знает до сих пор.
Это не ты ревела в рассвет с видом на сияющий позолотой Исакий после той мгновенной и дурацкой ссоры, мелочность причины которой давно уже напрочь забыта. И не я перебирал рассыпчатое золото твоих утренних волос, выдыхая сигаретный дым в сторону балкона, через стекло которого нас приветствовал далёкий ангел, танцующий с крестом.
Россыпь разноцветных осколков этого лета никак не собирается воедино, больше не расцветает картинкой. Потому что в один из дней, в тот, ещё не совсем осенний, но уже густеющий красками и запахами подбирающегося тлена, мы узнаём правду.
Это правда о тебе, только о тебе, Маша. Правда, которая станет болью для меня, а ты и об этой боли через пару лет забудешь. Ты вообще о многом забудешь; обо всём, честно говоря. Заблудишься, заплутаешь в самой себе и только смородиновые отсветы в глазах будут напоминать тебя ту, прежнюю, когда-то летнюю, когда-то любимую.
Я знаю, что ты не боишься. По крайней мере, за себя — нет. Ты примешь грядущее ненастье распадающейся личности стойко, так, как и всегда принимала всё тревожное, плохое и ужасное. Ты выдержишь.
Я догадываюсь, что ты волнуешься за меня. Потому что не уверена — выдержу ли я. В этом сомневаюсь я и сам. Ведь умирать, забыв о том, что умираешь — это одно. И совсем другое — смотреть на то, как уходит бесконечно любимый, но забывший о твоей любви человек.
Что же нам делать, Маша?
В ответ на немой вопрос ты слегка пожимаешь мне руку, и мы уходим, уютно обнявшись, по печальной парковой аллее в разлуку.