Она была
Городом
Женского рода
Как Венеция или Троя
Он оплакивал ее нищую вдовью участь
Он был пророк
И его слез хватило
На много веков
Мы думали, он
Говорит с городом как с оступившимся братом
Как с выжившим из ума отцом
Как с пленным военачальником
Обличает как предавшего друга
Но он был
Как оплакивающий мать
Ярящийся за поруганную сестру
Прижимающий к груди умирающую дочь
Держащий в ладонях заплаканное лицо
Соломенной вдовы
Кричащий вслед угнанной в плен невесте
Обнищавшей многодетной матери
Дети которой умирают с голода
Этот плач был раньше
Чем Шоа
Когда погрузили в вагоны
Остригли как скот
Вырвали зубы
Раздели донага
Прежде чем задымили печи
Об этом человеческом пепле
Плакала каждая буква
От Алеф до Тав
Особенно крохотный Йод
Семь раз шли они
Друг за другом
С погребальными огнями в руках
И так будет всегда
Пока небо не свернется как ветхий свиток
Когда бы не Елена
Кто бы узнал из нас, неучей-северян,
Что Иерусалим -
Женщина?
ТРЕУГОЛЬНЫЙ ГОД
это только так кажется
что год - круглый
на самом деле он треугольный
быстро скатываешься
как с горы
из января
пролетаешь февраль
проносишься по мартовской жиже
застреваешь в апрельской луже
дальше санки вязнут в майской траве
уголок
дальше долгое долгое долгое лето
санки в чулане
и снова
уголок в августе
потом шуршишь сентябрём
октябрём
мокнешь в ноябре
в декабре вспоминаешь про санки
и долго-долго
тянешь их в гору
труднее всего в декабре
там темно
и не видно дороги
но оно того стоит
добраться до самой вершины
оглядеться
зажечь бенгальский огонь
и снова вниз
любишь кататься?
некоторые так любят это дело
и так упрямы
что забираются на горку
целых
сто двадцать раз
ДЕНЬ СУРКА
Однажды
Второго числа
Второго месяца
Второго года
Во вторник
Вторая дочь
Второй жены
Второго бывшего секретаря горкома
Пыталась рассчитать кукол и пупсов
На первый-второй
Как учил ее папа
Первый мамин муж
Капитан первого ранга
Самый маленький пупс
Самым тоненьким голоском
Говорил:
Рассчет окончен!
А потом заходила сестра
Давала таблетки
И девочка крепко спала
А утром все повторялось сначала
Второе число
Второго месяца
Какого-то года
И еще
02 02 02
Приезжайте
Не знаю что делать
Адрес не знаю
Мама и папа
Где мама и папа
Машины мигают и воют
Куклы
Медведи
Клоун
Собачка
Пупс
Любимые
Хоть вы
Не оставите
Девочку
Хоть вы
Помните всё как есть
Как было
Когда нас еще было
Трое
Нет, суп не буду, только второе
Проклятый сурок
Всегда ты со мною
DEATH-HACK
Карандаш
Которым пишется книга жизни
Укорачивается
Сразу с двух сторон
С одной стороны точилка
С другой - отпечатки твоих зубов
Не спеши
Бросай плохую привычку
Заменяй на хорошую
Как учат бихевиористы
Вооружись лупой
И тонкой иглой
Неспешно
Рисуй комиксы
Про свою непутевую жизнь
На каждой грани
Карандаша
Рассмеши свою смерть
Пусть помедлит
Прежде чем
Поставит последнюю
Галочку в ведомости
Убытия
И главное
Сразу бери карандаш
Посолиднее
Шестигранный
А рисунки на гранях
Царапай помельче
Так хватит надолго
Точно тебе говорю
Обойдешь самого
Робинзона
С его зарубками!
ПАМЯТИ
ЖЕНИ, ЖЕНИ, САШИ, КОЛИ, ЛИЗЫ,
ЛИЗЫ, АРКАДИЯ, ИГОРЯ, КУЗИ, АНИ, АНИ, ВАЛИ, МАШИ, ИГОРЯ, МАКСИМА, ВОВЫ,
ЮРЫ, ЛИЗЫ, БОГДАНА
АНИ
и
многих других
единственных и юных
...
Потери зреют словно виноград
И претворяются в вино благодаренья
Вот гроздья-поколения висят
И слышно их сердец биенье
За гроздью гроздь заботливо рука
Снимает урожай, надписывает годы,
Веселыми ногами мнут бока
И в бочки кровь течет самой природы.
Но нет иных, малейших: кто замерз,
Кто спрыгнул наземь, а кого склевали.
Без них осиротела наша гроздь.
Мы помним каждого. И нет конца печали.
За то, что так недолго с нами были,
За то, что молодо и зелено таилось,
За то, что сердце наше веселили,
За всё, что завязалось, уродилось,
Но выпало на землю, став землёю,
Нам встреча суждена в небесном граде,
За чашей новою, Христовой круговою.
Не будет горечи в том винограде.
ДАВИДОВА ЗВЕЗДА
как непрочен
раб Божий
обшитый младенческой кожей
с его уникальным рисунком подушечек пальцев
единственной на свете радужной оболочкой
с его гибким каркасом внутри
не говоря уже о жидкостях
текущих каждая по своему руслу
вытекающих втекающих сгущающихся
под ритмы тихого барабанчика
норма 120 ударов для новорожденного
с пульсирующим родничком
с новенькими нейронными связями
отверстьями пор
ноготками
только-только отрезанной пуповиной
с его криком голодным и цепкими ручками
жадным беззубым ртом
невесомым дыханьем
как он мал
и ничтожен
и смертен и жалок
без еды и воды без тепла и одежды и крова
каждый год Ты рождаешься снова и снова
в эту смертную смерть
в эту алую муку
в эту синюю ночь
в деревянную твердь
овчей кормушки
похожей на страшные нары
или на маленький гроб
еле виден под тряпками
твой отважный доверчивый лоб
надежда моя
עמנואל
твоя кожа Всевышний
как арестантская роба
твой безвинный пожизненный срок
и смерть рядом с зэками
за чужое
моё
преступленье
звезда Вифлеема
кому светит в тревожном пути
а кому
желтеет шестью лучами
указывает
как прожектор
где ты
единственный мой
прячься скорей от овчарок
беги вместе с мамой и папой
прости
глупым
твоим
нам
позолоту и фимиам
календарные распри
гаражные распродажи
звон денег за свечки-записки-просфорки
ругань в очереди за вербами и агиасмой
гастрономический околопостный бред
протодьяконский оперный бас
нет:
ישוע
ты просто
смотри
на нас
БАБУШКЕ ТОНЕ, УШЕДШЕЙ К МЛАДЕНЦУ ХРИСТУ
когда родился один Мальчик
Маме нужна была помощница
кандидаток выбирали долго
решили взять одну
самую проверенную
детсадовскую нянечку
седую-седую
старую-старую
добрую-добрую
вырастившую детей и внуков
дождавшуюся правнуков
у нее были голубые глаза
добрые руки
правда, ходила уже плохо
и почти не слышала
ну да ничего
главное - вырастила душу
а на небесах дадут всё новенькое
пинеточки свяжет
варежечки беленькие
носочки
песенку споет
искупает
пеленки поменяет
кормить Мамочке принесет по первому писку
лучшей и не пожелаешь
забрали ее ангелы
прямо на новый год
разве могла она
не послушаться
взлетели из реанимации
сквозь что-то колючее
царапучее
какую-то огромную сверкающую ёлку
зашли то ли во дворец
то ли в хлев
стеснялась
в своем беленьком крестьянском платочке
освобождала по привычке
глухое ухо
агу-агу
заулыбался
ну иди сюда
деточка
хорошо новорожденному
Мальчику
на старых мягких руках
у нашей бабушки Тони
никто больше так
ни на земле
ни на небе
не умеет.
21 ДЕКАБРЯ.
I am the grass.
эти вязанки казенных гвоздик
в конце декабря
словно жертвенные снопы человеческой пшеницы
пламенеющие одинаковые
трупы казенных цветов
одного роста
связанные статистически верно
безошибочными десятками
идеальными сотнями
будто кто-то бесстрастно считал
будто лесоповал
человеческий крик
застывший окоченевшими немыми одинаковыми нулями
статистики
если бы все нули были губами
000000000000
как0й бы ст0ял в0й
каждый статистический н0ль
как пр0б0ина
из к0т0р0й
хлещут и хлещут
гв0здики
б0льше б0льше б0льше
несите
чт0бы красн0е на декабрьском бел0м
чт0б нак0нец ужаснуться
чт0бы эт0т алый хлещущий ужас
п0крыл с0б0й
всю пл0щадь
красную
алую
чтобы выстелился ковер
чтобы вытекло красное
- горшочек, вари
кровавую кашу! -
от Кремля до Лубянки
а если кто наступит,
чтобы стебли хрустели под ногами
как промерзшие человеческие кости
не забыть никого
ни одного социального нуля
ни одной человекоединицы
пусть гвоздики будут свидетелями
несите еще и еще и еще
добрые старушки
подкладывайте вязанки в этот цветочный пламень
пусть их будет столько
пусть вспыхнут и прогорят
до пульсирующего пепла
чтоб никогда не отмыть
этот маленький белый памятник
позади мавзолея
чтобы он обуглился
как самая черная ночь года
в которую
родился
будущий семинарист-недоучка
будущий Ирод
I am the red red grass.
Let me work.
ДЕКАБРЬСКИМ ВЕЧЕРОМ НА СТАНЦИИ
1.
разбегающиеся шаги
смешаны в вечерней жиже
с проблесками фонарей
людское и всякое дыхание
клубится летучею грядой
смотрит в окно
уставший манекен в парике
упав лбом на стекло
прижав русую челку
смотрит на синий-синий
небесный
платок
старой торговки вениками
никто не берет
валенками топ-топ
варежками хлоп-хлоп
старая девочка
кабы не была бы я манекеном
а хотя бы манекенщицею
при деньгах
купила бы все твои венички-берите-девочки
всю квашеную капусту
весь твой маринованный чеснок
носки платки варежки
купила бы тебе леденцов
еды и лекарств
но
ты-то хотя бы живая и целая
а я - молчаливая полая голова
в дурацкой синтетической
новогодней шапке
с которой мы made in china
2.
если закрыть глаза
и долго слушать
шарканье хлюпание
мимоидущие голоса
можно заснуть стоя
превратившись
во вздрагивающее дерево
всеми стынущими ветвями
всем негибким телом
всеми корнями
вросшим в землю
умоляющее
именами Аполлона и Дафны
как лесного оленя
как прекрасное далёко
каждую живую электричку
с ее нежным тревожным пятисложником:
ne me quitte pas
ne me quitte pas ne me quitte pas ne me quitte pas
ne me quitte pas ne me quitte pas
ne me quitte pas
и твои годовые кольца размотаются
как старческий клубочек
на металлическую
живую
ариаднину нить
из самого сердца
до самой конечной станции
где вагонам
дается
освобождение
ВЕЧНЫЙ АДВЕНТ
Непросто
Шутить и прятаться
Будто вся жизнь впереди
Непросто
Нудеть и маяться
Будто бы время есть
Нету его
Времени
Кроме точки "теперь"
Пока подбираешь слова
Медлишь
Темнишь
Нарезаешь круги в беготне от себя
Рисуешь маршруты и черновики
Красуешься в зеркалах людей
Пока ты меняешь валюту
Туда и обратно и снова туда
Пока ведешь список долгов
Грехов
Добродетелей
Достижений
Любовей
Пока ностальгируешь
Пока ждешь подарков
Ведешь календарь адвента
Незаметно придет Рождество
И уйдет
Незаметно уйдет человек
Единственный
Которому
Ты долго решал
Сказать не сказать
Кстати некстати
А вдруг посмеется
А вдруг что подумает
Нет же
Скажи
Он ждет
Ну и что
Что выглядишь ты
Как дурак
Любит Господь дураков
ЧЕМУ УПОДОБЛЮ ЦАРСТВИЕ БОЖИЕ
Когда зимой под вечер ждешь
Курьера
С горячим осетинским пирогом
Ты покупаешь два
Приносят три
В подарок - говорят -
И этот третий
Не мешкая
Ты отдаешь соседке
Которая сидит совсем одна
Когда тебе ребенок на ладони
Протягивает синюю стекляшку
Нежданное сокровище свое
И не на посмотреть, а насовсем.
Смотри, он говорит, не потеряй.
И ты ее хранишь как царский дар
Когда приходит кот без приглашения
Под дверь твою и просится в твой дом
Надеешься, что он чужой, приблудный,
Что посидит, поклянчит и уйдет,
Потом сдаешься и его пускаешь
И вы живете вместе двадцать лет.
Когда старуха со скользящей палкой
Ступеньку за ступенькою штурмует
И сверху к ней какой-то старый дед
Протягивает руку, и тихонько
Они идут по лестнице вдвоем.
Когда подростки за руку идут
И он ее тихонечко целует
В подкрашенный зеленый завиток
А у нее вдруг на щеках румянец
Они идут идут молчат молчат
Никто никто никто из них не знает
Что Царство Божие сейчас пришло