Роман Ромов
Грустные и весёлые песни
"Штирлиц, выкладывающий лисёнка из спичек..." На самом деле, складывается не то птичка, не то собачка, даже лисёнка не получается, что уж говорить о формуле поэтической; вы бы, Паша, лучше стороннего образованного человека спрашивали - "как Вы это "отпозиционировали" бы? постконцептуализм? наив?", может, у него нашлось бы минут десять на то, чтобы нижеследующие песни осмыслить вразумительно, если дело того стоит.
Есть магистральный путь в русской поэзии XXI века; по нему почти никто не ходит, правда, но так же бывает с магистральными путями. Метафизическим конкретизмом я бы его назвал. Сказитель-репортёр, сам по себе безвольный, умалённый до нуля, регистрирует непроявленное существо быта. С поэтическим языком-то давно разобрались, осудили, очистили и оправдали, а реальность требует оправдания всё более, если не беспокоиться об оправдании реальности, будет вам творческий аутизм, или поэзия-хобби, или занудный вой "калиюгакалиюга". Если беспокоиться - получается ряд историй, дискретный эпос, сказ, изложение междустрочий газетных заметок на предмет того, как мы есть, каким образом будем дальше и почему будем вместе. Я пробовал по
магистральному, вот тут, например: http://www.topos.ru/article/2864. Мне
понравилось. Ходить, то есть, понравилось, конечно. А песни - всякого рода уклоны от этой магистрали, во все возможные стороны. Нельзя же не спеть хоть иногда. А если спеть - то надо образы, и от души надо, а не от столкновения смыслов в пространстве. Выпустить на волю автора, хотя и с очень ограниченными правами, без довлеющего "я". Песни не по стилевому, а по функциональному принципу объединены. Прояснение коллективного лирического - это, собственно, для всякой песни задача, ну, и для этих тоже. Самыми различными способами.
"Есть строки, которые, кажется, всегда хотелось прочесть. Точнее, написать. Выбрать их в девчачий цитатник совпадений, радуясь, что некто сделал работу за тебя" - сказала одна женщина про стихи одного мужчины. Это, вообще говоря, тоталитаристский подход к сути творчества. Если копнуть. Но похоже на правду.
Чтобы пелись.
Р.
Роман Ромов
Грустные и весёлые песни
Птичка
Две зверьки собрались в гости
К птичке одному.
Испекли ему в подарок
Сладкую ачму.
Понатыкали свечей -
Мол, нету чувства горячей.
А птичка за речку до свету ходил.
В Седьмом континенте мерло купил.
На Восьмой континент отбил телеграмму
В связи с годовщиной Октябрьской революции.
С Девятого континента над телеграммой смеются -
Перехватили, держат её кверх ногами.
А птичкины боги, жильцы Десятого континента
В ноябре сугубо грубы и амбивалентны.
Птичка домой вернётся, стеночку обнимет гнилую.
На мысочки встанет, клювиком Москву поцелует.
От лишней жизни согнутся его колени.
Замиранье птичкина сердца услышат на Кергелене.
Он ляжет один-один, хвостиком к двери,
Лицом в студёной земле королевы Мэри.
Две зверьки придут с ачмой,
А птичка улетел.
Вразумление
Географ палочку берёт
И раскрывает чертежи.
Там пышет южная земля.
Там имена её гостей.
Боже, накажи монгола,
Боже, накажи поляка,
Боже, турка накажи.
Монголу чайником торчать
Из Гоби-матушки своей,
Пускай поляка заплюют,
А турку ногу поломай.
За гуляли - не пропали,
Что пехота не пахала,
Что отныне по домам.
Географ каверзный дурак,
Ему Монголия трубит,
А Польша Турцию несёт
Как будто братский поцелуй.
Зря леса не изумятся,
Зря границы не осядут,
Зря земля не позовёт,
Не выпустит.
Земля сама прощает,
Сама проводит палочкой по краю
И заново свой смысл распознаёт.
Песня протеста
За переездом берёзы-сосны,
Гнутся, делятся, извиваются.
Жизнь крошится, несерьёзная
Под моими жолтыми пальцами.
Дверь опечатал судебный пристав,
В голодный год съели невесту.
Тело под дождичком дрожит неистово,
Губы шепчут песню протеста.
Туда-сюда, лихо-задорно.
Ничья птичка, одна привычка.
Моя родина - платформа Чёрное,
Мой дом - петушинская электричка!
Марш энтузиастов
Вдоль бугристого забора,
По набитой колее
Укатилось до упора
Солнце чёрно-белое.
Безупречных декораций
Запрещается крушить.
Верно часом изумляться,
День за днём не дорожить.
Не сойти с родного края,
Лишь в окошко надышу,
Камень в кофту замотаю
И на стульчик посажу.
Самовар ещё б освоил,
Но в снегу торчат, увы,
Спичка с чёрной головою
И совсем без головы.
Кулёма
Поймали бедного Кулёму
В пруду Терлецком рыбаки
И по Зелёному проспекту
Кулёму в кремль поволокли.
Пускай нам, пускай нам фонтанчики
В пластмассовые стаканчики!
Его пинали злые люди,
Смеясь, порвали плавники.
Трамваем хвостик отрубили,
Шутя, водили за кишки.
Пускай нам, пускай нам фонтанчики
В пластмассовые стаканчики!
К ночи холодный труп Кулёмы
У рыбаков лежал в ногах.
Зато Кулёма жив навеки
В их выдающихся стихах!
Пускай нам, пускай нам фонтанчики
В пластмассовые стаканчики!
Думка
Милая соседка,
Ира-инвалид
Врежет палкой лыжною
Между головы.
Красную рубашку
В лоскуты порвёт,
Намотает на руку
Галстук шерстяной.
А к субботе ляжет
Среднерусский снег.
Лыжи невозможные
В руки упадут.
Убежим по свежим
Кошкиным следам.
Станем чемпионами
Никакой страны.
Барашек
Барашек мой, барашек,
Что мордочкой прильнул...
Зачем меня, барашек,
Послали на войну?
Я пули испугался,
От бомбы убежал.
Один живой остался -
В лесу пережидал.
Теперь куда, не знаю.
Дорога не видна.
Вокруг меня чужая
Родная сторона.
Цветы меня боятся,
От взгляда птицы мрут.
В ладони не ложатся
Мне росы поутру.
Осины ветви пляшут
Да хлещут по спине.
И только ты, барашек,
Рыдаешь обо мне.
***
Башмаков сказал - Ура.
Каблуков сказал - Ого.
Тульина сказала - Ах,
И добавила: В Любани,
На районном состязаньи
По купанию в цветах,
Нет, не видела такого.
Сапогов сказал - Толково.
То есть, вроде, бестолково,
Но, по правде говоря,
Так оно на самом деле.
Восемнадцать неизвестных
Улыбнулись, как умели.
Возвратился Башмаков
Повторить своё Ура
С тремя восклицательными знаками.
А Швецов сказал - Когда ты
Вдруг не абы, не кабы,
А будто бы нота из гимна.
С тобой Роднина плачет,
Школьники на линейке толкаются,
Миллион чайников в шесть утра закипают.
Ноткой одной
Пройти через невероятное сердце.