Борис Херсонский
Доброй ночи, Николай Васильевич!
ДОБРОЙ НОЧИ, Н. В.!
***
С кем я видел тебя в среду вечером –
Некто в черном плаще,
При шпаге. Не обращай внимания. Это злой дух.
Мы иногда прогуливаемся. Он вообще
Неплохой малый. Только вот имя вслух
Свое произносить запретил. В этом он
Решил подражать Создателю. Каждый волен иметь
Долю тщеславия. Рюмку? Коньяк? Лимон?
Да, коньяк, лимон. Но с кем под крики ворон
Ты прогуливался в пятницу? Ты удивишься. Это была смерть.
Не обращай внимания. Ведь она
Существо занятое. Когда-никогда
Зайдет скоротать минуту. Сыр? Ветчина?
Лучше сыр. Масла не нужно. Ага, вода
Уже закипела. Давай, подставляй
Стакан – заварку прямо туда, чтоб чайник не мыть.
Прав был старик Соломон, когда говорил: «Не гуляй
Вечером с кем попало. Кривое не распрямить,
И то, чего нет, не сосчитать. Все то,
Что было, оно и будет, свершится впредь
Что вершилось раньше». Немного скучно, зато
Не нужно строить прогнозы. Лет через сто
Заходи опять. Лучше – столетья последняя треть.
Только прошу – не нужно так на меня смотреть.
***
В этом селе старики и старухи сплошь колдуньи и колдуны.
А молодых совсем не осталось. Разъехались кто куда.
Кто по районным центрам. Кто — на север страны,
поднимать новорожденные комсомольские города.
Города становятся на ноги, озираются по сторонам.
Скучно – тайга, снега, исправительные лагеря.
Комсомольское население пьет и думает: скоро нам
дадут квартиры и пенсию. А может быть зря
мы сюда приехали с берегов Днепра, Днестра,
Южного Буга, блин, или какой иной реки.
Ни дорог, ни электричества, ни керосина. Не стра-
шно: живут же как-то там старики.
Живут, наводят порчу, снимают сглаз,
надевают венец безбрачия, насылают мор на стада.
крестят жаб и ящериц, давая имя того из нас,
кто им не по нраву. Приезжают туда
на белых волгах из области райкомовские чины,
иногда и повыше. Старики и старухи жгут
тонкие свечки, шепчут, их губы напряжены,
взгляд уставлен куда-то мимо. Если жгут
затянуть на шее восковой фигурки, где-то там,
начнет задыхаться враг, хватая себя рукой
за горло, надсадно кашляя, катаясь по полу, так,
как будто скоро в аду он обретет покой.
По заслугам – зачем собирал бюро, с три короба врал,
увольнял, объявлял выговор с занесением, гад?
Кому на хер нужен был ежегодный аврал,
выполним, перевыполним? Правительственных наград
на подушечках алых не сосчитать. Вдова
С опухшим лицом. Плачет сынок-сирота-наркоман.
…………………………………………………………..
Колдун говорит: чистое дело, или какие другие слова.
Берет червонец, плюет на него и кладет в карман.
***
Первый этаж двухэтажного флигеля. Бабушка Дуня
в окне, что справа от входа. Глухая. Глядит сквозь стекло,
не мытое с прошлой Пасхи. Все говорят – колдунья.
Октябрь на дворе. А солнышко припекло.
Дети играют в жмурки. Смотрит бабушка Дуня.
Ничего не слышит: мир, как немое кино,
правда, цветное. Дети ей тычут в окошко дули.
это от сглаза. Бабушка смотрит в окно.
Говорят, на столе у нее лежат восковые фигурки.
Их много, но бабушка всех знает по именам.
Говорят, там есть и детки, те, что играют в жмурки.
А правду ли говорят – о том неизвестно нам.
Дознаемся ли до правды? Век человеческий краток.
Бабушка Дуня встает в четыре часа утра.
женской фигурке иголку вонзает между лопаток,
говорит: Собирайся, Лиза, тебе пора.
И Лизу увозит скорая, но не в больницу.
Голоса будят соседей. Полпятого на часах.
С утра на балконе у Лизы увидят черную птицу,
раза в три крупнее вороны. Но хватит о чудесах.
Расскажут, что Лиза недавно заказывала молебен.
Трижды святою водой кропила Дунину дверь.
Но, оказалось, молебен был не так уж целебен.
Баба Дуня - она покрепче. Хочешь верь, хочешь – не верь.
***
Ох, дождется ведьма. Плеснут керосином, подпалят.
Не уползет далеко на узловатых ногах.
А сегодня опять сидит у окна и пялит
глаза на людей и шепчет, а что – не понять никак.
Ночью лил дождь. И утром вода стекает,
барабанит по крыше сарая. На общий балкон
ведет железная лестница. Мягко ступает
сиамский кремовый кот. Яйцо с белком
не хочет есть соседский ребенок. Ему бы
всё желтки выковыривать – чего захотел!
Мама тычет ложкой. Ребенок сжимает губы.
Мама прикрикивает. А папочка мягкотел.
Что возьмешь с такого: сиднем сидит с газетой.
Вторая страница – политика, третья – футбол.
А тут еще старший сынок с новой кассетой.
Вставит в магнитофон – взять бы и шмякнуть об пол.
Все АББА ему да АББА. Мог бы врубить Эдиту,
или Аллу, хотя бы по-русски. Но сынок все равно
врубает АББУ. Дать бы ему, троглодиту,
рубль с утра: пусть бы сходил в кино.
Напротив третьи сутки справляют поминки по Лизе.
Тащат авоськи с пивом, собирают родню к столу.
Два сизаря гулят и топчутся на карнизе,
то хвостом, то крылом прижимаясь к стеклу.
***
Ночью какая-то тварь приходила к избе, терлась об угол сруба,
оставила клочья шерсти, серой, седой, жесткой.
А хозяин спал непробудно – на автопилоте из клуба
пришел, завалился, проснулся, тоже покрытый шерсткой.
Треугольная ранка на шее, похоже, от зуба,
такого, который у самого за ночь вырос. Бороздкой
тянется след, кровь непрерывно стекает,
капает на пол и исчезает бесследно. Кто скажет,
сколько уже пролилось, сколько осталось в жилах.
Встал. Шатается. Что-то изнутри подступает
под самое горло. Стоит бедолага, лыка не вяжет,
и дышит, вроде, и сердце бьется, а жить не в силах.
***
Ящер, покрытый бронированными щитками,
выставив коленки вбок, как локти, лезет куда-то,
ощупывает дорогу язычком. Пестрые ткани
на телах наших спутниц. Плотными завитками
спадают волосы. Ни имена, ни даты
никому не известны. Солнце стоит в зените.
Ящер глядит на нас. Но его никто не страшится.
Веки сомкните - и потянутся золотые нити
в разные стороны. И не то что усталость:
просто хочется знать, сколько еще осталось,
или, хотя бы, что этот путь когда-нибудь завершится.
Ящер смотрит и думает: Ишь чего захотели!
Я и сам когда-то ходил на двух ногах и задавал вопросы.
Я сам любовался спутницей. На ее загорелом теле
блестело золото. Она расплетала косы
и медленно, поеживаясь,входила в реку
забвения, в вечное сонное царство.
И я попросил: сыночек, сбегай в аптеку.
Маме, кажется, плохо. Скорей принеси лекарство.
***
Свет мой зеркальце скажи, покажи, уж если ты не способно
говорить, то - не знаю что, все равно, перед глазами мутится,
если ближе к ночи поставить свечку, все увидишь подробно,
криницу, садочек вишневый, судьбу свою, девушку у криницы.
Кто достанет ведерко, что она уронила на дно колодца,
тот станет с ней на рушник, возьмет невинность из лона,
если только не, стыдно сказать, с кем не бывает, придется
мазать дегтем ворота, валять в пуху. Но вот с небосклона
связанную голубку протягивает ангел девице:
когда он уснет, зарежь ее ночью над брачным ложем,
пусть на простыню смотрят гости. Тот-то мать удивится:
она-то знала, и мы всё знали, только сказать не можем.
Потому что мы, словно зеркальце онемели, только
отражаем, свеча горит - не сгорает перед глазами.
Давим гармошку-трехрядку, тянем песню без толку,
а чем окончится песня, не знаем сами.
Тянется песня, тянется день, вереницы
тополей тянутся вдоль бесконечного шляха. Рано
встала молодка, стоит столбом у криницы.
Да зарезанная голубка кажет крылышко из бурьяна.
***
Село Николаека-2 на берегу лимана.
Здесь жили не то что старик со старухой,
а так, пожилая бездетная пара.
Как обычно, долго, несчастливо, страшно.
Жена тянула лямку, что касается мужа –
пил беспросветно и, наконец, допился.
*
Как-то раз он сказал жене,
что та по ночам привечает беса,
с конским копытом и крыльями,
как у летучей мыши,
и бес каждую ночь овладевает ею.
Она рассказала подруге.
Подруга сказала – сдай його в дурку.
Она ответила: А хиба я знаю
що трапыться внич, бо я ж сплю,
ничого не чую.
Другая сказала: нужно съездить в церковь,
взять освященного мака, раздавить головку,
рассыпать зерна по всей квартире.
*
Этот совет пришелся по нраву.
Тем более, праздник Маккавеев был накануне,
народ называет этот день Маковеем,
освященный мак в эти дни имеется в каждом доме.
Но когда она рассыпала зернышки мака,
муж сказал, что из каждой крупинки
вылупляется маленький бесенок двуполый,
кувыркается, дразнится и блудит сам с собою.
Она рассказала подруге.
Подруга сказала – допывся негидник!
Скилькы раз тоби кажу – сдай його в дурку!
Но она подумала: Можэ то мак був из порчей.
*
Потом муж сказа, что она подарила бису
уси гроши, которые были в доме.
Жена пошла в чулан и принесла веревку.
*
Она не знала, может ли бес
прилетать по ночам в село
Николаевка -2, чтобы совокупиться
с пожилой, заскорузлой селянкой.
Она не знала, может ли освященная
маковая головка
превратиться в паучий кокон, из которого
вылупляются озорные
двуполые чертенята.
Но то, что в их доме нет
и никогда не было денег
женщина знала наверняка.
*
Она связала мужу руки,
и, перекинув веревку через плечо,
повела его в лечебницу,
как ведут скотину на бойню.
Под палящим июльским солнцем
*
Помню, как его отправляли в область.
Почему-то помню босые стопы,
торчащие из-под простыни,
когда носилки задвигали
в карету «Скорой».
Он бормотал что-то невнятное,
склонившись над ним, я услышал.
Это были стихи.
Перед вами, дети, утка,
она большая
прости-те маленькая.
*
Маленькая пестрая утка
с изумрудной головкой
и оранжевыми щечками.
Он умер через неделю,
в областной больнице.
*
Озеро не хранит отражения утки
после того, как утка взлетела.
ОНА ГОВОРИТ
*
Меня опоили мертвой водой.
Водой из-под покойника,
Петра Ковалёва,
умершего накануне от пьянки.
Они хотели убить ребенка,
которого я носила,
но у них ничего не вышло.
Ребенок родился здоровым,
а я высохла, как та палка.
*
Представляете?
Легкое тело.
а в нем непомерная тяжесть.
*
В церкви мне становилось легче,
как будто бы скорби
боялись зайти со мною,
но ждали у входа.
*
Я просила батюшку Никодима,
чтобы он позволил остаться
в церкви круглые сутки,
он, конечно, мне не позволил,
но зато прочитал молитву,
служил водосвятный молебен,
давал пить крещенскую воду.
*
Но вода его и молитва
были слабы против порчи.
Бабушка Ксения, вот кто
знал толк в этом тяжком деле.
*
Так она обо мне и сказала маме:
Сегодня она пришла ко мне своими ногами,
а через неделю ее несли бы на цвынтар
мимо хоты моей убогой.
*
Баба Ксения дала освященной травки,
я съела ее, и меня вывернуло наизнанку,
и в тазу плавали две черных змейки.
*
Мама вылила это на огороде,
но земля осталась совсем сухая.
и змейки исчезли, как не бывали.
*
А у меня внутри оставалось что-то
живое, ходило во мне как огурчик,
тыкалось всюду, подбиралось к горлу.
Я уже думала вот-вот задавит!
Тут и бабушка Ксения ничем не поможет.
Повезли меня к дальнему старцу в Оргеев.
*
Старец ладонь положил мне на горло,
и огурчик замер под его рукою,
а потом он повел ладонь вниз по моему телу,
и нечисть послушно шла под его рукою
до самого низа, вы понимаете, до самого низа.
*
И ладонь остановилась там, откуда
появляются дети, а через минуту
старец сжал кулак и отбросил что-то за спину.
А я встала, пошла и дышала свободно.
*
Той ночью я видела сон: в непроглядном мраке
я иду с ребенком и слышу голос мужчины:
«Я не вижу ее, но если увижу,
если увижу ее, то она спасется!»
И тотчас вокруг начало розвыдняться,
и тот же голос сказал: «Вот теперь я вижу,
наконец я увидел эту суку и ее ублюдка!»
***
У колодца косматое чудище с глазастым лбом.
Из колодца свет восходит к небу столбом.
На железной цепи опускается в каменное нутро
За источником света золотое ведро.
А вокруг сухие бревенчатые дома,
Поджигать не надо, деревня сгорит сама.
Царь-девица с газетным кульком у каждых ворот
Бросает семечки в полуоткрытый рот.
Или парень сжимает, растягивает гармонь,
Или старец подносит к самокрутке огонь,
Или склон холма, и по склону сосновый лес
Поднимается от корней до синих небес.
А за лесом город, где мужчины ходят в пальто
И кашне, а дворы заросли высокой травой,
У людей там головы птичьи, зато
Там живет птица с девичьей головой.
С девичьей головой, золотой косой,
Ее сыночек вдоль по речке ходит босой,
По самой поверхности, на самую глубину,
Смотрит, как ясные звезды ходят по дну.
***
Очерти магический круг и садись на стул
в центре этого круга, подставленного под свет
обнаженной лампочки, ввинченной в белый патрон,
Рядом с ножкой стула чашка кофе, чтоб ты не уснул.
Радиальные тени ложатся на тусклый паркет.
Мир всякой нечистоты смотрит со всех сторон
на сидящего человека, подбираясь поближе к нему,
спотыкаясь о линию, которую мел прочертил
плюс молитва и заклинания. Минус страх в груди.
Ожиданье хрен знает чего. Никак не пойму,
зачем электрический свет тому, кому свет не мил,
кому вкрадчивый голос шепчет: вставай, выходи
за магический круг , мы будем тебя обнимать,
чесать между лопаток, тискать, за плечи трясти.
целовать в обе щеки, улыбаться, обнажая клыки.
Если уж начистоту, незачем поднимать
веки Вию, он видит и так. У него в горсти
тысячи глаз, которые как от ужаса - велики…