Татьяна Губанова
таймлайн
О том, как устанавливаются связи
Подростки в графе «образование» в контакте пишут, что окончили какой-нибудь университет.
Билл Гейтс угадывает, сколько стоят продукты в супермаркете, в том числе, пачка капсул для стирки.
А я помню, как Билл Гейтс задумал ребрендинг «Майкрософт», когда мой брат учился в аэрокосе и ночами играл в игру, где грудастая шпионка кричала «Хиракам».
Бог её был хрустальный, как стекло, и, на самом деле, — в двести сорок на триста двадцать обожженных щек и челюстей стен.
Отторжение ушедшего
Учительница, в которую я влюбилась в пятом классе, учила неправильно.
Я узнала об этом сегодня из комментария на стене
и разлюбила её второй раз
так притягательно, что собираюсь перечитать этот комментарий снова, чтобы разлюбить ещё и ещё. Так я буду разлюблять её, пока мне не надоест смотреть вглубь нулевых годов, ведь в этих искусственных цветах — невыразимые воспоминания конца 90-х.
Настоящее
Выходить в лайв недопущений и пластмассовых крышечек, бояться вирусов как компьютерных, правосудия как полиции, воров как путина.
Важно снять напряжение. «Телефонные провода гудят, как натянутые струны» — я бы сказала, что напряжение как телефонные провода,
только их уже нет.
* * *
Я включаю «Твин Пикс», — ты скажешь, что уже видела.
Расскажешь, как ты была хиппи (а я нет),
о том, как тебе хватило сил не закончить музыкальную школу.
И теперь нас отличает только это, остальное более-менее вписывается в конвенцию разрыва.
Я расскажу, как мой муж научил меня пить джин с тоником, —
по примеру его покойного друга.
Нет, он не прошёл войну во Вьетнаме/Афганистане/Сирии.
Просто так надо.
Просто приоритетное,
как справедливость контроля,
насилие,
образование.
— Ты уже говорила об этом, не помнишь?
Тогда я напомню.
Это было, когда я хранила тысячелетие на своём разлагающемся балконе.
* * *
Постсоветское солнце без признаков расслоения
не улицы, а проспекта (он громче, кажется).
Китч детства, вы/от резанного изот дерева.
«Я вы/от резанная изот тебя» — так говорили поэты Серебряного века, наверное.
Так говорю я.
Ты женщина, я женщина, все женщины,
Отрезавшие волосы — проложившие асфальт на тропинке между детским садом и усталостью.
Между вторыми и третьими этажами — первый,
у домов, построенных для военных.
У них, наверное, больше кухня и коридор, но об этом никто не узнает.
Потому что война до сих пор вибрирует.
Война — это то, что вибрирует.
На кухне и в одиночной камере, в пустыне.
Впрочем, какая разница, если ты потерян_а.
И всё, что ты знаешь, — это то, что ты женщина. Все — женщины.
Статус женщины.
Кто-то придумал большие лестницы, чтобы ты потерялась.
Так говорил он.