Настя Верховенцева
Невспаханная земля (о чём видит сны целина)
изнутри земляной пузырь:
лазоревые языки с приподнятыми от сглаза,
с подставленными от сглаза к горлу,
чую, как вас зовёт: взвесь сотрясается,
это не слышно мне, но если приложиться к земле
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
* *
ямы копаются, как отворачиваются
омуты у деревьев, стыдливо поднимая
края сруба ближе к забору, цепляясь
почками за и́глы
за́ иглы, у испустившегося корня
вырастают по десять голов — бери не хочу, но солнце
отражается в этот день безмассово, как бы по срубленной
траектории
где-то у нас за спиной, освещая
треск разрезаемого и сырого
грунта, синим ложилось
на обрубки, что плечи лопаты
а почки всё лопались — ты посмотри
не хочу
и бери
* *
камни затвердевшие птицы копают,
развозят: каждая щёлочка яркая,
скол потаённый, непризнанный шум.
Чей-то ребёнок собирает камни,
увешанные костями-птицами, в пожелтевший
в продранный от камней от времени
опорожнённый пакет.
камни каплями мальчику помогают
зацепиться, спастись за ниточку,
вытянуться неубиенным из песчаного порошка.
мальчик заклинает камни камнями
камень о камень ударяет, кличет огонь
бьёт о голень
себе острой брусчаткой елозит
а камень себе живёт
монолитный мрамор
радиоактивный заговорщик
камень за камень камень об камень
И крылья-то их что рукава
развиваются. бьются
* *
влюбленный в ветер
тащит его за собой поволочь
не может
прибивает его к ногам, и боль
становится податливей ветра.
За окном
распускаются в десятый раз за́ день
ночные цветы, испытующе смотрят.
И зуд как проклятый зоб
из пыльцы накидывается на жертв,
встречая преграды
из сомкнутых неразомкнутых склер,
защемленных на память.
Я помню, как в первый раз
он на меня посмотрел.
*
расправлены легкие
под стрекольной дугой,
и россыпью си́ниц он с них
со мной говорит:
вдох — натянут, как лук,
колос ’тыка́ет ребро,
на выдох смотрит в меня
тысячью алчущих глаз
и алых.
Все, что не с них, —
не имеет ни цвета вообще,
ни права,
ни лева.
В бездыханном чаду
плавится мо́льный алтын,
и исходит с него
гневной, вибрирующей
зыбью пыль,
будто это оно
так и надо.
* *
медноланитное солнце опадает частями обгоревшего фосфора.
На купольной сфере трещины, что растянутые рукава,
сетка сосудов наливающегося физалиса.
под носом кровь
из разряженного воздуха.
Затянувшиеся звёзды —
к залатанным дырам. К несчастью
сочатся лучами остатки газа из глаз.
— Медноланитное солнце отказалось от нас.
и грозы, проткнувшие небо, как ссохшаяся соха
* *
продавщица собирает лопастями
с прилавков бараньи ребра,
лапки куриные, таз человечий;
из околоплодных вод и
из крови расплавленной
вытекают железные отложения,
за рукав затекают
и образуют расправленный, не до конца приштопанный —
ошибку портовью —
лужи впитываются в дерево кожей прилавка
и застывают лазурью впалых раковин.
* *
околевшие путники
взбираются по свету, и за ними
замыкается сморозь цепью.
Оводом, голубым отстранённым цветом,
будто потрёпанная бумага
в руках лилий, они
стирают бельё, что становится
с каждым всплеском грязнее;
с каждым ударом о камень
лунная пена
оборачивается пеной кровавой
и струпом на ране.
вереск, я говорил,
измельчённые ступой пепла
прочие травы вырастают заново,
загибаются заново.
* *
аленький мой, ты совсем забыл
слово первое, и повсюду
на твоём беспамятстве
вширь прорастает мох.
Что ты трясёшь головой, будто слово — вода,
потерявшаяся, закатившаяся в ушные проходы,
серная пробка — она
разбивает собой многолетние почки.
Который год ты не чувствуешь,
что под ногами весна —
не почки, но ноги опухают,
и на ресницах несодранные комья,
накопившиеся от непробудного сна,
превращаются в сгустки грязи
земли оторопелой земли никому не нужной
оттого ни сырой ни сухой