Алина Витухновская
Граффити
Русская наука
Литвиновой манерной
Приснилась Ро-ди-на.
И матерью и смертью
Явилася она.
Никто сей вызов скверный
Не примет. Русь страшна.
Народец суеверный.
Гражданская война.
Предавшая Европа
Дипломатичный кич.
Давайте глянем в пропасть!
Там воздух все же чист.
И, отвергая робость,
На дне её барьер,
Где боли нет и бога.
А только Хайдеггер.
И сумасшедший Ницше,
Он спустит нам канат.
Чтоб мы могли свалится
В метафизичный ад.
Ваш евразийский демон,
Ваш варварский закон.
Мы собственных пределов
На страже испокон.
Вы шли с врагом сразиться.
Но превратились в тлю.
Вы армия безлицых,
Стремящихся к нулю.
Пускай ничто ничтожит.
Но пусть не повторится
И сотая возможность
Кошмарной Единицы.
Болотистый стал голем
Чудовищный тростник.
В болоте русской боли
Заглатывает крик.
Как русская тотальность —
Таинственная ересь
Она и изначальность.
И вера и безверье.
Экзистенциальный холод.
Отрубленные руки.
В них злой синицы хохот.
В них русская наука.
Ода верблюду
С миллионного года до нашей эры,
Когда я не была и не буду,
Ты поёшь человекоподобную песню зверю,
Оду верблюду.
Может, где-то и впрямь параллельно бредёт верблюд,
Соблюдая дистанцию между-и-между,
Но его по слову также не узнаю́т,
Как чужую смерть по своей одежде.
Аду-ванчики. Цветы зла (одуванчики)
Она ползала по полу в камере #4
Он вылизывала углы.
Она ползала по полу в камере #4
Она вылизывала углы.
Ее избили две неграмотные воровки.
Она завыла возле
неоткрывающейся двери.
Ненастоящий бог
заливал ей в горло
ненастоящую водку,
и она глотала настоящую веру.
Нехорошая подошла к окошку охранница
и подошвой ударила по лицу.
Чувствовала вопящая
как из головы
выдувается
сознание
(так бывает у одуванчика, когда он в аду раскачивается, оставшийся без пыльцы).
Нацеливая бомбардировщик
Нацеливая бомбардировщик
Осуществляя пилотаж
Полизывая вечность
Вдыхать ядовитый газ
В городе из тысячи кубометров
Кирпичей
Неосуществленный Малевич
Всюду пятна квадраты
Здоровье неэмоционально
Надрывая хрящ в лазейки любви
И страха
Позируя скелетом шевелящегося динозавра
На карте мира
Войны
Голубь Пикассо с волчьей ягодой в клюве
Нежность завоевания
Страхи запеленутого в лоскутки медвежонка
Интенсивные катаклизмы
Эйфория прогрессирующей отстраненности
Я тот...
Я гланды рвал
Косматых улиц
Я целовал
Уста преступниц
Я уценил
Основы истин
Я лиц белил
Сдирал когтисто
Под Cocteau Twins
Кокто кололся
Я тот кто вис
На дне колодца
Я резал сук
Как лук разврата
Я свой испуг
От пули прятал
Но торопил
И в спину целил
Нулями сил
Луна скрипела
Я зла аншлюс
Тотальность черта
Я повторюсь
В разрыв аорты
Моих ключей
Кровава слякоть
И палачей
Заставит плакать.
В ночь перед рождеством
В ночь перед рождеством
Ведомые естеством,
Внутренней некой-
Вечной
Женщиной
Унижения,
Родиной
Ма
Принялись плясать-
Шуметь
Умирать...
Русского
Хаоса
Анти
Шумахеры,
Тьмы
Птахи,
Народ,
Коий — не сразу в гроб,
А по федерациям, по клочкам, закоулочкам,
Микро-
Ра-
Йонам.
«Вот вам» —
Смерть-мать говорит —
«И ад с бульоном!» —
Его в больничке
Разливает медсестра
Расписная
Хохломская
Разухабистая.
А мать старушка,
Та перед смертью и говорит:
«А что на второе-то?
А почему не солёненькое?»
Граффити
Граффити в морге! В Мордоре граффити!
Графиня с профилем Нефертити.
Ваше фото лежит в могиле.
С него нарисован портрет. Богиня!
Твоя фотография на могиле.
А вы б в свой труп сыграть смогли бы?
Звонила Гамлету на мобильный.
Он лгал туманное «или или?»
Потом позвонил Шекспир:
«Будет пиар или пир?»
Ты похудела. Ножиком финским
Чистила финики в лапы сфинкса.
И подумала, что не вынесешь,
Если станешь рекламой фитнеса.
Готическим шрифтом, шарфом Айседоры
Тебя ударили пошлым, комичным.
Гламурные мальчики, платите наличными!
Смерть твоя стоит дорого.
Неофиты стирали с могил граффити,
Как титры Юффита в некрофильме.
Ты купалась в лучах софитов,
Как когда-то в крови графиня.
Звереед
Оторвали мишке лапу,
Оторвали зайцу ухо,
Угостили Зверееда,
Прозвенели погремушкой.
Прозвенели погремушкой,
Отодрали звуку визги,
Посидели на дорогу,
Ели рыбу, пили виски.
Ели рыбу, пили виски,
Вырезали рыбе глазки,
Рыбья-глазка погремышка,
Горемушка для затравки.
Рогомошка на закуску.
Шестирукая ромашка.
Рукошерстная промашка.
Расписная великанша.
Распинает великаншу
Пеликанша-маникюрша.
Приходите на завивку,
Скушав кошку и кукушку.
Мрачно кошке и кукушке.
Звереед приходит ночью.
У него в руках газета,
У него в кармане ножик.
У него глаза в сметане,
У него в крови рубашка.
Он сжимает открывалку.
Никому уже не страшно.
Никому уже не страшно.
На веревках как игрушки
С узким мятым мокрым горлом
Виснут кошка и кукушка.
А в дали непонарошку
Два зверька свисают с вишни.
Нету нету больше зайца,
Нету нету больше мишки.
А.В. и немного Пушкина о текущем моменте
Вот автохтон. Его планида —
Не между «Быть или не быть»,
Не мог либидо от КОВИДа
Как мы не бились, отличить.
Зато читал Адама Смита
И был глубокой эконом,
То есть, умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно золота ему.
Притом не только либертарий
Таков, таков и пролетарий.
И в общем-то, без дураков
Почти что каждый здесь таков.
Я не выйду из казино
Словно старый любовник, он ему надоел,
И подумал тогда старичок —
Моя цель будет в том, чтоб остался он цел,
В этом деле я не новичок.
Что есть старость? Она — расщепление «Я».
И поэтому ясно одно —
Может Путин приказ дал, хохломская змея?
Но, возможно, и кто-то иной.
Вот, к примеру, есть город такой Новосиб.
Там бандитик и регионал
Вдруг подумал: «Какого ты хочешь, сислиб?
Потому что иной не видал?!
Ты приехал светить мафиозную сеть,
Что давно и по праву моя?
Так ответь же за это, за это ответь!»
И ему улыбнулась змея.
Даже если здесь каждый второй вертухай,
То не значит запрета свобод.
Слышишь, рушится как вертикаль-вертикаль?
«Утекай!» — Лагутенко поет.
Утекай! По возможности просто вали,
Пока смерти не стал на учет.
Кто ты будешь теперь? Инвалют инвалид?
Иль Иванушка ты Новичок?
Но ведь есть и иная совсем сторона,
Совершенно иная мораль.
Отравлением этим сакральность дана,
И иная дана вертикаль.
Раньше суд над поэтом лишь делал судьбу,
Но повышены ставки. Причем
В результате — на троне ты или в гробу —
Вот классический русский расчет.
И пока здесь в рулетку играет ЧК,
Я не выйду из их казино.
Ставки эти — от тюрем и до «Новичка»
Мне известны. И мне все равно.
Родина — Мохов
Средь родных чертополохов
Демиург, отец и черт —
Коллективный некий Мохов
Щи хлебает, хлещет, жрет.
Кормит родина-старуха
Скомороха-Собчака.
Вновь Ван Гогу режет ухо
Коллективное ЧК.
Он — сакральный Ванька-голем
Чикатильный маньячок.
С византийских колоколен
Распыляя новичок,
От Дахау до Уорхла
Хохочащий постмодерн,
Обреченную эпоху
Поднимать спешит с колен.
И до дрожи, ахов, вздохов,
Больше сути не тая,
Вдруг поймешь — вот этот Мохов —
Это родина твоя.