Александра Шевченко
таннины
нечего написать тебе о любви,
когда острейшая радость - не касания, не кто-то,
а молекулярка цитология гистохимия популяционка -
и все это можно сделать, реально сделать.
здесь два мужика, нежно восстанавливающие историю насаждений:
один лабораторщик, второй полевик.
объект исследований тихий, мертвопокровный
и вроде бы горьких корней.
но как детский холодок, вечный ребяческий сквозняк
единственное небезжизненное состояние комнат,
ты бы тоже разложил свет
на спектры,
обеспокоил среды разведенным экстрактом,
лежал на верхней, прислушиваясь,
как женатая пара судмедэксперт и патанатом
уговаривали попутчика не распыляться,
не душить оппонента восемнадцатиграммовой цепочкой,
рвущейся в неподходящий момент.
лабораторщик:
виноградаарфа.
нет, нет такого слова.
нет, есть оно у нелепого
и ослепленного прозрачностью
прозра оторвется одна
потом вторая,
разорвется гроздь прозр
на щербатой тарелке на скатерти в белку,
счастья-то до не дыша
дыш, дыш, подойди, шурша,
вот, возьми человечье телко,
я виноградину им оброс.
хороша?
да.
она хороша.
полевик:
со скребущей земли вдоль разыгленной льдом нежно нежно
и фарфоровых стран перетоптанных детских площадок нежно
нежно
с разлюбивших открыток стремящихся дальше своим отягченных посланьем
и с фотографий конечно конечно
мы исчезнем смотреть на повторение цвета
сквозь весеннюю неуязвимость
падая животы растворяя
цитатливость границ строк
иная
от языка к языку
нет
не буду думать об этом
еще не подметенные
голуби первого января
лежат щечкой вниз
слушают что-то
как им разрешили быть
очень друг на друга похожими