Ксения Дергунова
фаланги
1)
из города меня уносит
пыхтящий дьявол.
железные сцепления костей
и сухожилия металла.
он дышит из ноздрей
отравой черной,
а я вдыхаю этот дым.
ноябрь мчится, как столетия
в учебнике истории.
в лесу редеющем толпятся
охотники, чтоб заколоть
старейшего из мамонтов.
на поле голом отдыхает воин,
он кровью орошает почву там,
где не воздвигнут город
в моих часах нет стрелок,
лишь указание эпохи.
у каждого, вошедшего в вагон,
сверяю время
под щелкающий звук
летящего локомотива
рука, протянутая для
двухчасового ориентира
Я не знаю, где мы. Вам лучше уточнить у той скучающей в углу.
Она, должно быть, часто следует по этому маршруту.
Я не знаю, который час. Вам лучше обратиться к тому, что курит в тамбуре.
Он, вероятно, спешит куда-то.
вспотевшие ладони пахнут
железными перилами
и старыми перчатками.
та, что скучала, глядя на стекло,
зашла в кабинку
к адепту мальборо,
образовав, по Канту,
трансцендентальное единство
локаций и часов
до города еще недолго:
вот уже видны
зачатки первых проводов,
возникших словно ниоткуда.
они должны вести охотников
по следу эволюции общин
2)
Шум в голове:
ветер ломает ветки
я не выдержу больше ни звука
на этой земле.
ни доброе слово, ни песни
не смогут убавить грохот
ломящихся веток.
Змеёй назвалась молния,
ползущая в будку
моей верной собаки,
когда та разгрызала палки,
от сильного ветра
упавшие ветви.
Светает.
Солнце встаёт из-за поля.
я не вынесу больше ни блика
на мокрой траве.
ни солнца рассвет и ни свечи
не смогут затмить сиянья
горящего дома.
Орлом назвалась молния,
летящая в окна спальни
моей красивой матери,
когда та примеряла платье,
что, идя под венец,
к отцу надевала.
Пахнет грозой.
влажная свежесть утра.
я не выдержу больше ни ноты
душистой листвы.
Ни запах цветенья, ни мёда
не перебьют аромата
пылающих тканей.
Быком назвалась молния,
проткнувшая крестик
моего старого папы,
когда тот собирал в саду
цветущие розы
на праздник весны.
3)
Я была рождена женщиной
И в роддоме меня не спросили, кто я.
Меня не спросили, потому что мой рот
был округлен ужасом,
а глаза продолжали смотреть
на сестер с медбратьями
на чужие лица и тела,
обтянутые халатами,
На обтянутые женские бедра
и мужские плечи.
В этих халатах меня будут хоронить,
думала я
и кричала.
В роддоме не спрашивают, кто ты.
- кто она?
- девочка
Шлепком оживленная,
Мертворожденная
я кричала в груди моих врачевателей,
колдующих над моим телом,
режущих мое тело,
омывающих мое тело
укутывающих меня в саван.
Не зная, куда смотреть,
я смотрела на них.
На их обтянутые груди и мощные спины.
- через двадцать лет
или двадцать пять
она будет на столе,
как мать
лежать
Не закаленная ни сталью,
ни молотом, ни наковальней,
ни кузнецом.
Беспричинная, безличинная.
Вместо конечностей – пустота
от кончиков пальцев до рта,
округленного в форме змеи.
Она пожирает свой хвост,
изгибая себя в купидоновой арке.
- что оно?
Я змей, выползающий из черепа,
обвиваюсь вокруг рук медбратьев и медсестер,
вокруг их тоненьких шей,
ищу покоя в пустых глазницах
женщин и мужчин.
4) параноидальное
I.
Эта кровь на рукавах -
не моя кровь .
Эти зрачки в желтке яйца -
не мои глаза.
Задвигай занавески,
ножи готовь
и меняй адреса.
Этот сон - калейдоскоп
Был мне знак.
Все кричало: от знаков машин
До цифр лото, -
Зеркала занавесь,
готовь свой рюкзак,
достань-ка пальто.
Судьба моя беглеца -
Переменный ток.
Ни вверху, ни внизу, ниоткуда,
Но громом воздам.
Все двери запри.
я вернусь в водосток
по своим же следам
II.
Я помню этот город:
Он застыл в зрачке
Мне неизвестного фланера.
Как вспоминает рыба
ужасы каналов,
Воспоминания являются ко мне
В плывущих образах
И в запахе гнилья.
Тот человек, бывавший там, не я.
Он незнакомец, что искал знакомства
Сквозь дно допитого стакана.
Мой личный киноаппарат,
Несчастие чужого взгляда.
Я помню то, что не видал,
Жизнь за плечами незнакомца,
И город, где он потерял себя,
Встаёт перед глазами.
Он мёртв давно, я помню смерть
От насквозь проходящей пули,
Не задержавшей в голове
Ни доли мысли.
Я знаю: я был тот патрон,
Забравший память.
III.
Лернейская гидра в зеркале
Говорит, завораживая шеями
Тайными письмами, иероглифами
Страшные тайны откроет
Рифма не знает хаоса и асинхронности
Танец задаёт много вопросов:
Он утверждение рябого пространства
И дырявого смысла
Разрезаю воздух и вижу
В пространстве уплотнение
Это миф тянет головы и шепчет
Ответы, пустоту заполняя
Это раковая опухоль на легком
Мешающая дышать и двигаться
Стой - потому что стояние есть конец
Спокойствие, купленное дорого
5)
На карнавале
После главы номер шесть шёл финал:
Танцы, маски, таинственный гость,
Шампанское в бокалах, с рубином хозяйская трость.
Карнавал, как закат,
на последних минутах до конца
настал.
Звук оркестра заглушал скрип половиц.
Толпа гостей проходит в зал -
Там актеры - торговец, шут и принц,
держась за руки,
ведут хоровод.
«Чья шалость? - размышляет хозяин,
- Какой идиот
решил пошутить?»
Вскоре образуется веселый круг:
Свист юбок, щелчки каблуков,
Все гости пляшут вокруг
Испуганного графа.
-Детективный вздор! Где-то я видел подобный ход.
Всё это ради страха
читателя.
Вдруг - звучит песня.
Актеры, сняв маски, поют:
«Помни, помни, человек, роковое горе,
Ведь не важно, кто твой друг,
Становись скорее в круг,
О, momento mori!»
Значит, убийца - хозяин,
И его молодая жена погибла от его пистолета.
Впрочем, за смерть этой стервы я ему благодарен:
Она была глупа и нужна для сюжета
лишь в качестве жертвы.
Если бы я был графом, то тоже ее бы убил.
Однако расплата близка - на двух последних страницах.
Тут в тишине - стук,
Гости молчат, оркестр затих,
Ухмылки на грозных лицах.
Тревожный звук.
Кто там? - спрашиваю, - Уже дело к ночи.
- Друг - отвечает голос.
За дверью человек в маске, в руке - кинжал:
- Здравствуй, пора бы закончить.
Роман подошел к концу, проказник.
- Стой! - кричу я, - Ведь я лишь читатель!
- А, значит, и соучастник.
Его рука поднимается над головой –
И последние страницы рвутся.