polutona.ru

Звательный падеж

Ян Выговский

Пространства внутренное местность


Тяго-Тенье

Пела когда о блокаде Берггольц
о том, что еще предстояло.
Смерть кольцами дыма клубилась. От кольц
тепла внутри не хватало.

И так, тяготея в пространстве, навстречу
верней – к тяго-Тенью, вперед, друг от друга.
Ты спросишь меня, я прямо отвечу:
жизнь стала теперь не жена нам – подруга.

Солдатик с выпученным нутром,
автоматом, медалью, с прочим добром.
Стоит блаженный, немного нервный,
лицом со счастьем – неразлей вода.
Со смертью один – смиренный.

Так пылающий сорок первый
уходит от нас навсегда.


Летящее

          Стоит стихотворение, как ангел.
            Дмитрий Веденяпин

Стихотворение стоит, верней – летит.
Попробуй уловить его, попробуй,
а то по пунктам по восьми в петит
его запрячут под прозрачной робой.
Не видно все равно, оно сожмется и от ветра
улетит и скроется за облаками, небом,
как у Софокла упорство и слезы Электры
вновь стали дном стакана, вилкой, ножом и хлебом.

Стихотворение летит, качается, от холода – дрожит.

Привести тебя в разбитый дом,
заброшенный садок, из-под груды обломок
извлечешь ли райский уголок? О ком
и кто теперь у нас грядет потомок.

В траве, под пачкой винстона, kent’а
ты будешь долго протирать глаза.
Потом растаешь, подобно календарю
потечешь от жалости, шалости. Скажешь – “Люблю”.

Сквозь ладан и смирну, удобный пасквиль
запустение, мерзлоту – море ласки.
Уже закрыт садок на дезинфекцию
тропа алой пуансеттией заросла.
Там яркий сон небесного посла
крутящейся без остановки рать
материи. Попробуй, как инъекцию:
дышать на ладан – вовсе не дышать.



Призыв к тавтологии

Неприметное заприметилось масло масляное
лежит оно в тех солнечных лучах
вопрос спросить где почему невзрачное
получилось не получаемо – порыв зачах.

Цветок невзрачный похож на сегодняшний день
не поверив невероятному совпадению
что он не красный не алый не голубой – как тень
он смоляная смола готовый к бдению.

Своими собственными глазами вижу
летят облака – перистые перья рукой подать
прорыв прорываем прорываем прорыв опять
держу люблю верчу и ненавижу.

Банки банков вдруг возьмут позеленеют
отменят курс валют преподавательски преподав
какие правила. В заправде правды онемеют
покажут из чего – какой состав.

По кругу всё. По знаменательной знаменитой
теплее теплого открытее открытой.
но сам не свой среди отцов отцовства – встал юнец:
в конце концов среди концов найдем конец мы наконец.


Триптих

1. В метро

Скрежет до слез. Недотрога,
не оставляя следа,
пытается описать дугу
поезд – соединяющий, не щадящий.
Пассажир, напротив сидящий
мне говорит: “Да,
я не верю в Бога.

Не могу...”


2. Из разговора

Мы с тобой в одном вагоне,
мы вообще – в одном вагоне.
Нам осталось навсегда
время. Что оно? – Вода.

Поперхнемся, задохнемся, в жуткой давке.
Дело в каждом, дело в разном. Дело – в маске.

Как посмотришь, улыбнешься и место
уступишь судьбе. Набухнет она, как тесто,
будет злыми словами бросаться.
Нечего прятаться, уживаться.

Ну что ты сидишь и смотришь на схему станций
попробуй нутром ощутить чрезмерность дистанций.

Кто-то читает газету, слушает музыку, тычет в айфон,
а мы все приближаемся к священной горе Афон.
Вернее – к свету. К свету всегда вернее,
окутает белое облако и унесет навсегда.
Будет тебе и айфон, и конечно – айпод. Важнее
будет ответить там, где ни поезда,

ни звёзды, ни шорохи, ни даже – мы,
а свежий ветер без суеты, кутерьмы.
Встанем все вместе да обнимемся в последний раз
следующая станция – хрупкая, как алмаз.
Она разобьется от приближения, от стука: та-та.
Все остановится, виснет с утра: тра-та-та-та-та
та…

вечером будет ярче – заледенеет – вода.

Но в последний раз. Так явно, легко
язык развяжется, как помело,
все вскрикнут с восклицанием: “Конечная!”
последняя, траурная, радостная, вечная.


3. Голос

Обесточили рельсы, пальмиры
вместо темных садов, наступил черед.
- Уважаемые пассажиры,
поезд дальше – не идет.


Неожиданное поздравление

Сегодня День рождения дедушки Мороза
голос по радио объявил: ударят морозы.
Но вместо них плюс по Цельсию, слякоть.
Подобные стекающим по щекам слезы
праздная скатерть – серая мякоть.

Обычный день и никакой угрозы
иду себе по звездному ковшу

играя словом шу-шу-шу
просить ничто не попрошу.


***

Отведай яркость белизны со вкусом
из окна предметы озаряющую
смоляными волосами, словно укусом
чувства угасания. Попробуй ее – сверкающую.

Воспоминания играют, как вышивальщица крестом
иду я в школу, в школе ранец
становится тяжел. Кругом
могло быть лучше может агнец
свободным стал.
А можно гордость баловать,
подпрыгнув, яростно сказать:
системный блок, как Александр Блок
лиричен, но не одинок.

Словоформы порожней планеты плетут
говорить на чужом языке. Языком
до неба дотронувшись, как до небес,
может это вообще о другом.
Неправильной речи редут.
Вместо просторной земли – тесный плес.

Поцелуй луч солнца золотой
не золотой свет лучезарный
ходили ангелы хотели на постой,
но в кратор угодили алый –
цементным стал центон.
Между водой и водой есть горение
сквозь неправильную речь прорвется пение
одноклассники толмачниками ткут веретено попеременно
все обретено. Все давно моветон.

Огнем питаешься, влюбленный прометей,
но ворон не клюет, монада
пуста. Какая красота. Августин нарек – “похоть очей”.
Добавить спесь – молчание не заменяет взгляда.


***

Проходя по Большой Никитской наобум
заприметить магазин оставленный
“продукты” название его уменье ум
перебивает заприметить вдавленный

пейзаж. Он на ремонт торжественно закрыт
по техническим неполадкам пылью омыт.
Никто там не сидит внутри пустота
ответом остановке, вглядыванию
любви неземной взглядом уранию
свою уловить обстановку – тщета.

Увы никто там не сидит никто со мной не говорит
покой царит. Бутылок острые осколки,
недобитых там лежат осколки
в запустенья покоях прозрачная офелия плывет.

Вот так и ты когда-нибудь войдешь
во сне сновидением войдешь в магазин
Попросишь хлеба белого, а денег не найдешь
Чернота чернота вокруг: черный полбуханки един.

Переучета нет закрытия на обед
только от отсутствия туманный след
в том царстве пыли. Вместо нее – роса
из свежего молока, которого нет.

Наяву закрытый круговорот
никто не ломится однако
идут себе сплошное облако
немое – эрогенное – потому что вот.


Полуода воде

Поставлю памятник воде, ею напиться можно
тело омыть, умыть лицо внутренне осторожно
заморозить, вскипятить – в лед превратить.

Гештальт расходится: лед пар жидкость
в природе круговорот – остроконечность.
Последней в цепи из бронзы будет вылит
из слюды лучше выточенный харит
храпит, возвышаясь в углу с фамилией
надписью непонятными буквами проскрипит.
В форме падения капли изваяние линией
тонким ребром вьющееся словно данная
поднимающаяся к небу за новой силой
дождем орошающим вещи назад припадая.

Водою можно взбодриться, спастись,
спасен фетидой был посейдон однако
пытать можно поверхности по пройтись
поверхность приняв за условности знака.

Между дебютом и эндшпилем трясется черный король
белый приобретает форму вода так
нужную температуру приобретая становится ноль
паром, тонкость придав есть никак.

Вечную емкость энергии сторожить.
Отжил старожил короче стал бысть равный.
Законность бытия – доколь вода дает пожить

поставлю памятник ей достославный.


***

Закономерность весьма необычную заметил
по-английски “crowed” – толпа, “crow” – ворона
ничего закономерность себе как бы с балкона
прыгнуть решив держась за перила на лестнице долго нудил

эффектом витражным наоборот буква “d”
-ed окончание – вышьем его белым прозрачным кружевом
толпами толп обозначим. Крестиком сердцем птицей т.д.

Еще слово “crow” означает младенца крик
понял вот тут-то ворона детская смерть
символ конца шаг назад черного цвета лик

смотрит глаза в глаза отражая земную твердь.


Перспектива

Лепра. “Lepra orientalis”. Восточная проказа
прокаженно мнет очертаний фигуры
с натуры пейзаж пейзаж с натуры
расползается от напряжения глаза.
Лица поражается кожа похожа на
Геродота слепок неизвестный
каменный такой тяжеловесный
с лицом растрескавшимся, как страна

везде тишина. Очертанья недвижимы стоят порхают
бабочками принес историей своей заскорузлой сон.

Не надо писать было “Историю” в девяти
книгах ни в одной не надо, пуще
населенье Эллады не забывает нести
подвиги эти в развалинах гуще.

Только в тиши иногда защищать можно отныне
дизбактерии дезинфекция всех ото всех вскипятить.
Отправить в лепрозорий несуществующий
нанесет не то вред все переиначит
перспективой в точке, сужающейся от мук.
Где ни скрипа, ни шороха звук.


Разговор двух ангелов

Плыли ангела два по тротуару небесному
воздушному не тесному в белой парче
Один. Второй парче белющей в другому
пытался рассказал совсем ничей

небесный мир ветвящийся облаками звездами
мерцающий бесполезный был разговор по сути
эксгумация говорил один провокация
профанация.
От второго слышалась только акция:
за полцены – даром – жужжащие жути.
Причудливый ад, божественный триолет, слепящий базальт.

Никто не поверив в нас говорить другому один
крылья белее белого луцифера на не похож красота небесная.
Тут один “тьфу!” говорить фьють фью ужасная
гадость огнеопасная на землю плюю – кретин.
Другой ты что пургу-то нести это дурак асфальт.


Плач

Облака рыдают его там небо темнеет туч гряда
еще как там в церковном хоре девочка молода
молодая поет хочет о чем – о своем.

Акцентом блоковским гора ходячая сорвиголова
Лавкрафт старался житейскую жуть изжить
гаварить говорить себя про – темным слыть.

Вод толщи мечи в него сновидений не отдавай
в городе сером когда но холодно одиноко
лужи показывают языки – круги круги.

Руинами груди смотри так волооко
глаз отводи не зови кошмар ты-по-раз-ве-дай
пучине вод внимая: Ктулху, па-ма-ги!