Ната Сучкова
Собака, бегущая по лыжне
***
Смотреть на оттаявшую реку:
царапиной лыжной черной
прогулочный катер на том берегу,
как слово дурное, подчеркнут.
И сдут, отощали его бока,
лежащий у пирса бакен,
и дышит медленная река
вслед быстрой на ней собаке.
Собака не тает, как снег и дым,
и, кажется, нет важнее,
чем зрением видеть ее боковым,
летящую по лыжне, и
вот облаком светлым над ней дрожит
ее голубая попона,
собака, бегущая по лыжне,
похожая на дракона.
Бежит, спотыкаясь, лыжню строчит,
со всех голубых прорех,
и рыженький куцый ее торчит
перстом, указующим вверх.
Где мрачный хозяин один стоит
и смотрит, как под дождем
реки разматывается бинт
с прилипшей к нему лыжней.
***
В Храме на Покровке много лет назад
по-калмыцки ловкий разливал солдат,
точно дорогое ставил угощенье,
с поварской сноровкой воду на Крещенье.
Пар над ним клубился, звон дробился тонкий,
под ремень забился фартук из клеенки.
В двери напирала - вот пошла работа! -
набивала Храма золотые соты,
прибывала, брякала, кашляла, текла
с бутылями-банками мерзлая толпа.
- Эй, давай, солдатик! - лысина, платочек,
- Помоги-ка, братик! Подсоби, сыночек!
В генеральской даче окна закопчены,
звали не иначе - чурка некрещеный.
- Ну-ка, загорелый, помоги старушке!
И вода блестела на его веснушках.
Я наверно знаю: он сейчас живой,
пулевой не взятый, цел от ножевой,
из железной кружки за свои труды
скромно отхлебнувший ледяной воды.
***
Стоят, сполна всего помыкав
Среди затоновской шпаны,
У бара "Золотая рыбка",
Торжественные как волхвы,
Чернее угря Вася-Череп,
Белее моли Ваня-Хан,
Стоят в рождественский сочельник,
Фанфурик делят пополам.
И мимо них - куда им деться?
Не раствориться никуда -
Везут на саночках младенца,
И загорается звезда.
***
Этот дед - он елку не наряжает -
У него целый лес их под снегом и льдом,
Он один здесь - велик и самодержавен,
Разве только собака седая при нем.
Разве только собака - визирь и советник,
И тепло живое и благодать,
Понимает, просто не может ответить,
Для кого тут елку-то наряжать?
Прихватило спину и дом простужен,
Помирай, пехота, а все ж - топи!
А не то зима полыхнет снаружи,
И сама согреет тебя внутри.
А затопишь - окна пошли капелить,
Под очками мокро - едрить-етить!
Для кого тут елку-то канителить,
Недешевую вату, поди, изводить?
Виновато псина голодная бродит,
Кашу в печь поставить пора - обед,
Для кого тут елку-то хороводить,
Что ли дела другого у деда нет?
Отсырели грибы, их достать для сушки,
И за рядом луковых тусклых гирлянд
Ангелками, морщинистыми как старушки,
На запутанных нитках они парят.
{гимназический}
Я на дне, я печальный оболомок...
Ин. Анненский
1.
На постоялом дворе постыло,
Боже, храни бродягу!
Слезы холодные, как чернила,
Капают на бумагу.
Северным ветром, страхом пронизан
Твой выпускной экзамен,
Хрипло орут постояльцы снизу
Пьяными голосами,
В стены палят, и идет наживы
Громкий дележ под брагу.
Буквы железным пера нажимом
Мокрую рвут бумагу.
Скоро утихнет северный дальний
Ветер, заткнутся снизу,
Ходят, как в детстве в папиной спальне,
Голуби по карнизу.
Пусть разлетятся тонкие строчки
В птичий горох торопливый,
Раз не осталось в России почты,
Кроме как голубиной!
Здесь я совру тебе, что живы, живы
Все, кто вокруг и рядом,
С карточки этой старорежимной
В рамочке деревянной.
Ляг с головой под бушлат кургузый,
Слушай - вода дождевая
Бьется в окно, как воскресная музыка -
Теплая и живая.
2.
Здесь говорят: мерси, позвольте,
И половых лоснятся локти,
А дамы бледны, как рассвет,
Здесь сладко музыка играет,
Сюда мальчишек не пускают,
Но есть один - хозяин-барин,
Ему и тут отказа нет.
Он щиплет пузо контрабаса,
Он гимназист шестого класса,
Но он играет лучше всех!
Прекрасен цвет его ботинок,
Ему любое не противно
В порнографических картинках
И летних пряталках в овсе.
Ему, понятно, здесь не место,
Играет бешено оркестра,
Какой-то бешенный мотив,
Он смотрит в лица и не видит,
Его никто здесь не обидит,
Пусть даже господин смотритель
Изволит в зал сейчас войти.
Пусть нынче вечером наказан,
Не только ледяною фразой -
Щека как маков цвет горит.
Закрыта дверь отцовой спальни,
Сокрыты ноты в готовальню,
Но переулками, задами -
Сюда, где музыка не спит.
3.
Лед непрозрачен и заплакан
На гимназическом пруду,
Как будто бы молочный сахар,
Совсем не тающий во рту,
Там Аполлон с рукой отбитой,
И небо в нем отражено,
Но ничего теперь не видно
Через замерзшее окно.
Тем, кто пришел сегодня рано,
Как никогда не повезло,
Еще не зажигали лампы
И в классах пусто и темно,
Пурга такая, что рассвета
Придется до обеда ждать,
Но можно дырочку до света
На полкопейки продышать.
4.
День декабрьский до кости продрог -
До хребта соленого, упрямого,
И трещит молоденький ледок,
Будто бы дощечка деревянная,
Будто то бы перильца и мостки
С лета не разобранной купальни,
Посмотри, к воде по ним скользит
Гимназист какой-то. Натурально,
На перила прыгает верхом -
На орехи будет от родителя!
И башлык повязан узелком
На фуражку с выломанной литерой.
Смотрит птицы медленной полет,
Догрызет конвертик сладкий вафельный,
Тронет лед, и трещина пойдет
По стеклу на старой фотографии.
***
Путь к реке такой скользкий, что ты осторожно ступаешь,
Подминая траву неуклюже: соцветья, колосья,
Слово кажется польским, но, кажется, ты понимаешь
Это первое слово, которое ветер приносит.
В погремушке сухой перезревшие зерна зашиты,
Перед тем, как скатиться, на миг замерев на откосе,
Ты сломаешь стручок и рассыплешь горошек мышиный
На глухие и звонкие, что тебе ветер приносит.
***
Мелкий берег, осока, коряги,
на остывшей завода трубе
он три главных своих накарябал:
севастополь - морфлот - дмб.
Вдоль забора скользнул и - порядок,
закурил, привалился плечом,
наклонился за мятою флягой,
запечатанной сургучом.
В этой рому уж точно не булькать!
Потряси, посмотри на просвет:
упадет леденцовая пулька -
мандаринное монпансье.
— Скрыть цитируемый текст —
Среди крошек табачных, опилок -
только палкой, похоже, достать -
старой лоции липкий обрывок
слишком бледной, чтоб прочитать.
От каких же морей средиземных
до забытого Богом пруда -
чей-то шепот, мольба о спасеньи?
Чья-то шутка, насмешка, игра?
Верно тут ничего не поделать -
сколько носит матроса земля,
все скрипят на груди его белой
нарисованные якоря.
***
утоли пепси-кола его печаль,
вот шпана стреляет из пугача
по пустым жестянкам пузатым,
он поставит свою между невским и спрайтом:
"вы мне пульку одну, пацаны, оставьте,
поиграем в войнушку, яволь?"
рукоять потеет и трет ладонь,
снег, накрошенный крупно, блестит, как соль,
поднимается теплый ветер,
еле слышно - никто не заметит -
проведет по затылку легко,
он стреляет, как пьет, в молоко
***
Ходить по замерзшей воде все равно, что ходить по дну,
Все равно, что смотреть в синеву из самого-самого дна,
И в каждой встреченной видеть тебя одну,
И в каждом встреченном подозревать удар.
Ходить по замерзшей воде - забава окрестных мест,
Студентки педунивера, продрогшая пацанва,
Вот они катят с палками лыжными наперевес,
Выхватываемые из сумрака светом далеких фар.
Ходить по замершей воде все равно, что кричать вдогонку,
Все равно, что с горла хватить с минутными (навек!) друзьями,
Встречая по восемь раз одну и ту же болонку,
С одною и тою же маленькою хозяйкой.
Ходить по замершей воде все равно, что под гору мчаться,
Все равно, что мороз крепчает, а ты уже еле живой,
Ходить по замерзшей воде все равно, что всегда возвращаться
Под песенку эту про элли с тотошкой домой домой.
***
1. сестрица Аленушка:
бестолковый мой братец - шевроле лачетти, золотой вихор -
по каким гастролям ты нынче и сыт, и пьян?
помнишь косы мои - всегда на прямой пробор?
помнишь дом-колодец, школьный двор, бурьян?
непослушный мой братец, о, как я тебя ждала:
никаких продленок, а за руку и - домой,
пацанов, которые пьют всегда из горла,
за пять верст обходили мы с тобой стороной.
а теперь на дне своих оркестровых ям,
чьих хрустальных туфель ты ищешь, скажи, следы?
что за страсть такая в тебе к золотым кудрям,
что на жажду эту не напастись воды?
от того ты всякую гадость и тащишь в рот,
от того и льет из тебя этот чертов свет,
от того и дудка твоя так прекрасно поет,
ой, прости, кларнет.
2. братец Иванушка:
Разве я сторож, скажи мне, моей сестре?
Да где угодно - мотается по стране!
Дива, модель, красота в золотой облатке,
Видишь лицо ее вон на той шоколадке?
Пальцы мои все еще сладки.
Да, у меня по карманам игральные кости,
Да, невозможно нам вместе и плохо врозь нам,
Да, путешествую я налегке:
С марихуаною в спичечном коробке.
С дудочкой на языке.
Этот концертный кофр кое-где прожжен.
Каждый, любой, все равно - мне теперь дирижер,
Каждый, любой из меня извлекает стон,
А во втором коробке - майский жук погребен.
И да простится ей он.
***
Вот звенящие пчелы, лоскут домотканого сада,
Проплывает арба - на ухабах скрипит колесо,
Тетя Галя - Гульнара стоит над своим виноградом,
И немного качается стрелочка синих весов.
В полудневной жаре ни гостей, ни дымков папиросных,
Загустели минуты и ходиков стрелки слепляют -
Не бегут, а текут, точно в меде увязшие осы,
Через край трехлитровых бидонов с отбитой эмалью.
Мерно капает день из витого вспотевшего крана,
И выходит собака вздремнуть на златое крыльцо,
И мальчишка, застывший над томиком О. Мандельштама,
Улыбнется и в книгу, как в воду, опустит лицо.
***
…скажи ещё раз земляника
Гердруда Стайн
потерявшись в диковинных этих краях
/взвизгнет дверь как собака прищемлено
а над домом скрипят и скрипят тополя
каждой трещиной и расщелиной/
ты одна в этой северной дикой глуши
ты одна загораешь топлес
и в траве рядом с майкой твоею лежит
биография элис би токлас
где твой старо-французский июльский пейзаж?
я никак к запятым не привыкну
поднимаешь глаза и кладешь карандаш
говоришь мне: скажи земляника
***
самая клевая барби в мире
(есть ли кто в этом мире краше?)
на советском росла кефире,
пригоревшей рисовой каше,
приходила с бабушкой на каток
каждый божий после шести,
и теперь в голове ее жан кокто
и другие еще стихи.
потому что, кто ее разберет,
за намокшую ниточку кто потянет?
потому что рот у нее не рот,
а дыра с обугленными краями.
сколько вам, сидящим в этой дыре,
ожидать заказанных здесь напитков?
опускает долу, возносит горе,
на живую шита белую нитку.
невесомый пух на нее летит -
рассыпаются тополя,
только невозможно прижать к груди
и сказать про нее: моя.
***
Есть города, которые меняют имена,
Проходят разные над ними
временами времена:
Сегодня он прозрачен, завтра - в дымке,
Отечества казбеками прокурен,
Изменчивый, как на переливной картинке,
Вы вряд ли, впрочем, помните такую.
Нет-нет, не анимация, 3D,
И розового дыму напустили,
А как, допустим, крутишь диафильмы,
И буквы на помятой простыне.
Или выводит медленно рука
Индиру Ганди и Джавахарлалу Неру,
И видишь мелко надпись Кишенеу
На кожаной обложке дневника.
Или посмотришь мельком в небеса,
Качнешься и замрешь от изумленья,
И видишь, как растет стихотворенье,
И самолет летит - поверь, так надо -
Из города летит, из Ленинграда,
И солнце бьет, и пыль слепит глаза,
А он летит себе, летит все выше,
Протянешь руку и сорвешь четверостишье -
Стихотворенья нежного росток,
Еще зеленого совсем стихотворенья.
И чушь напишешь в школьном сочиненьи,
И сдашь ее учителю на стол.
И ждешь пождешь заслуженный свой кол.
...............................
...............................
Я думаю, сейчас они сидят
Небесное винишко попивают,
И в города забытые играют,
И стюардессой импортной дымят.
И проплывают мутные от слез
Каракули из тоненькой тетради
Над дядею, живущем в Ленинграде,
И папкою, уехавшем в Свердловск.