Дмитрий Дедюлин
Песня о семи подземных ветрах
зелёные огни уходящих кораблей
я не лучший, но ваш читатель и скорблю я только о том (все писатели ныне
читатели) что останется белый наш дом в той пустыне где черти, дьяволы
поиграли с нами в лапту а потом на съеденье оставили нашу маленькую
мечту – подобрали все кости лакомки – злые волки и вот-те раз – выходили
из церкви диаконы – выносили иконостас и на мамином попечении вновь
остались лишь сор да пыль – это лучшее наше значение – что до прочего – я
забыл почему я играю с копотью – извожу её с помощью чар и сияют на небе
локоны – Зевс сияет как самовар – это Бог – ничего хорошего не оставил
нам – не забыл застелить поезда порошею – я наверно уже приплыл в этот
омут где сами тонете и не спрашиваете про ничью – все архангелы нынче
в омуте топят грязную каланчу – уж на что он был строг и выверен – этот
правильный беспредел но его наш архангел выдоил и оставил сиять
в пустоте – вот с тех пор он над нами светится – смотрим, дивимся:
«во Луна!» – в этом белом сиянье месяца всё мне чудится боль и война –
наших старых любовь – лишь повести о придуманной пустоте – всё является
этой новостью – о сияющей чёрной звезде
зимние незабудки
в июле снег – зимою розы – зеркальные метаморфозы зимы и пепла –
снег лежит как лава двадцати вулканов – как странно что наш мир не канул
в зиянья страшных Аонид – но он воспрял – наш мир подросток – он
собирает по слогам шальные тени по погостам чего желаю всем и вам –
какую-нибудь тень увидеть – какую-нибудь обрести и вновь помчаться
на рапиде и в эту комнату войти и там сидит на силуэте забредший невесть
и когда как звёздный свет сосед ваш Петя и он играет в города с соседкою:
«скажите, Нина – я говорю: «Караганда» и Нина отвечает: «мимо – я
не приду больше сюда» – вот так играют наши дети – кто в совесть – кто как
Тузенбах стреляться ходит на рассвете иль тёмной ночью – в сих стихах
вы не найдёте тени правды, а нас найдя, скажите – вы – вы будете негромко
гавкать и прыгать сквозь колёса, рвы перемахнув помчитесь тоже в тот
сорный рай где все цветы вас гладят по зеркальной коже и открывают свои
рты
сиреневая рыба играет в зелёном ничего
наградной револьвер в тихой бочке стола как вино созревает
и им я любуюсь и бегу я за ним в чём maman родила и ищу я галактику в небе
простую где сияют семь звёзд – звёздный путь как ручей извиваясь бежит
по бездонному небу – среди сонных архатов и строгих мечей вижу я как арбу
что взвивается в лето – эту странную напасть – кусок ничего что скитается
тяжко и сверкает очами – это ветер летит над озёрной травой и бессонная
дева блуждает в печали – это тайная радость архангельских крыл –
развернуться, сложиться и снова вернуться и остаться таким как и раньше ты
был – пусть твои лепестки в пустоте остаются – пусть их кружит январь
и движение тел это тоже наверное рая награда – оставайся и ты в пустоте
как хотел – ну а большего в общем наверно не надо
а был ли мальчик?
перефразируя – есть ли жизнь на Земле, нет ли жизни на Земле – науке это
неизвестно – а известно одно – что мы бедные тени скользящие на дне
чужого сознания – мы являемся себе в снах всматриваясь в бледные зеркала –
кружимся со стулом по комнате но нет у нас верного партнёра – напарника –
женщины которая бы всё поняла – а есть только отражение в мутном зеркале
в которое мы всматриваемся: «что? что там такое?» – а там ничего – никого
там нет – только мутный сентябрь за окном метёт свои листья да длинная
тень в комнате тянется по полу до того кресла где вы сидели час назад,
ваш вчерашний ужин остыл в тарелке и весёлая кошка катает и катает
клубки на полу
обстоятельства наших дней и наших ночей
мы куклы в руках обстоятельств – мы часть пейзажа, мы заложники
осыпающихся систем, а ведь Карфаген будет разрушен и под обломками
останутся наши мечты, наши надежды, наши иллюзии – и наше вечернее
царство – сумерки наших богов которые давно превратились в кукол
и горят в ясном пламени нашего костра который мы развели чтобы
согреть нам ужин – вот варится картошечка, вот кипит похлёбка, а вот
сосиски спеют на вертелах – всё готово – так почему же ты падаешь
в бездну– наш Карфаген – почему ты сгораешь в пламени которое развели
мы сами чтобы согреть картошечку в уютных объятиях нашего костра
возникшего в этой синей ночи как алый цветок завещанный одним купцом
своей дочери превратившейся в чудовище
целлулоидные люди в нашем маленьком городишке
передовые женщины слабые на передок страшно оскорблялись когда их
мужья бросали в них грязью – они вытирали передники и говорили: «милый,
а не пошёл бы ты на хуй» и мужья удалялись они играли в карты в пивных
и грязно матерились и показывали друг другу фотки своих женщин
и говорили: «вот видишь какая сука мне досталась» и запивали эту тираду
стаканом водки – в то время как их женщины брали целлулоидных
младенцев и ставили на беговую дорожку по которой вели их под руки
и приговаривали смеясь и шепча: «иди, мой маленький, иди – твой папа
злой – он не хочет нас любить, а мы назло ему купим помаду и лак для
ногтей и ещё карамельки с вишнёвой помадой внутри» и дети улыбались
и шли смирно рядом со своими мамами а солнце катилось вдоль беговой
дорожки и убегало куда-то вдаль как обруч той девочки-подростка что
крутила его стоя поодаль пока мамы шли и разговаривали сами с собою
крутя в руках пакеты с едой и маленькими штанишками и курточками для
целлулоидных детей
о смерти как таковой
такие стихи пишутся рядом со смертью – за стенкой от неё – достаточно
близко чтобы подумать и принять решение о том чтобы позаботиться
о последствиях важного шага – например о том как шагнёшь из окна
на безлюдную улицу или свернёшь в переулок а там к тебе подойдут трое
и попросят закурить – такие стихи пишутся так же просто как пьётся вино
из алюминиевой чашки – пардон, кружки, чтобы вызвать потом незаметного
малого – дать ему денег и попросить сгонять за сигаретами а на улице лютый
мороз – минус тридцать и ты идёшь с этим малым – подбадриваешь его а сам
держишься за щёку которая стала белой как будто Ангел Смерти влепил тебе
пощёчину – Ангел Неразделённой Любви и Заброшенных Магистралей
голубая канифоль продаётся в Простоквашино
деньги скоро обесценятся и начнётся настоящая революцьонная работа
вот тогда-то мы и поживём – тогда-то мы и увидим как всё будет
происходить – как будут рушиться колокольни и как возопит бесноватый
катаясь во прахе на синей улице и как семь игл ИГИЛА вонзятся
в раскалённую тушу нашей страны а брюхо небес станет лиловым и оттуда
будут вылетать синие искры колючих молний и настанет на каждой улице
праздник – вечный Новый Год – будут биться бубенцы на ветру и тройка
будет лететь в берёзовых снегах сияющей пустоты нашего Отечества
а крамольный мальчик взойдёт на престол и будет издавать указы рассылая
их направо и налево и только одинокая синица будет сидеть на зимней ветке
и смотреть в окошко тёти Гали где семки рассыпаны по подоконнику
а толстая колбаса висит в авоське на улице так как электричество
давно отключили за неуплату налогов и старый холодильник проржавел
и затих – стоит на кухне и ждёт когда его выбросят на свалку – может там
найдут его жадные бомжи и потащат в пункт металлопроката к дяде Фёдору
известному меценату и странноприимцу нашей округи
во времена отдалённые как луна от выгребной ямы во деревне Великие Требухи
с учётом того что нет никакого учёта и общей вялотекущей шизофрении
которая так характерна для человечества я предлагаю вам выйти вон,
дорогие друзья, выйдите вон – туда где голубеет земля, где открытый
космос обступает нас со своими звёздными объятиями, где пьяный историк
рассказывает своим обкуренным друзьям о царе Навуходоносоре
и где сизый ноябрь царит в любое время года, в любую погоду –
ты срываешь яблоко с ветки и понимаешь – «ноябрь» и яблоко тяжело
падает из твоей руки на землю чтобы стать там гноем из которого вырастет
цветок дивной красоты которая и спасёт нас когда мир закончится
и светопреставление будет в полном разгаре а вялые души будут взмывать
в небеса чтобы нежиться там в котлах сделанных из того металла который
добывают только на Луне и только гоблины коими являются многие из нас
потому что подлинное человечество вымерло и только какие-то невзрачные
ублюдки отдалённо напоминающие людей копошатся в грязи извлекая из неё
червей, мокриц и чёрных грязевых бабочек обитающих на Луне и завезённых
сюда неудачливыми астронавтами
детство великого певца
шекспировская пьеса тебе, моя принцесса – тебе, моя родная, сегодня говорю
прости, мой друг, балбеса – шекспировская пьеса из страшного замеса
который я варю и будут тени в тени входить как те тюлени как разные олени
и прочие дела и сам великий Ленин который был тюленем родился в том что
было – в чём мама родила и жизнь всего лишь тряпка которой мыла бабка
полы в своей прихожей и выжала её и я надевши тапки чуть высунул пятак
свой спросивши эту бабку: «что хуже – забытьё или дымная завеса что
тянется из леса и много ль надо песен чтоб разогнать её» и бабка мне сказала:
«я сидя у вокзала про это всё не знала и только колотьё в родимом сердце
было – ведь я его любила и покупала мыло, зелёнку, спирт и йод – но жизнь
она такая – по-прежнему не знаю и как огонь мерцаю и песню мне поёт
какой-то вышний ангел сидящий там как в танке – ну очень далеко и я несу
полбанки одной хмельной цыганке но знающей о ранге того кто песни вьёт»
я ничего не понял хоть я певец в законе и вожжи тихо тронул – поедем-ка
отсель как в ледяном вагоне и сердце тихо тонет и сердце тихо тонет и всё
как карусель так кружится и в разном я нахожу отмазки но не могу я сказку
понять как ни крути – мы сядем на салазки, наденем тихо каску и скорчивши
гримаску застрянем на пути
место для извинений спрятано в темноте
в братской могиле самоубийц места нет – я живу в темноте где прячут
большой скелет – это остов мамонта а может большой рептилии
но за нами приходят те кого мы убили – они не находят нам места в этой
пустой тесноте – испачканные в известке мумии наших врагов висят
на кресте и мы собираем лилии прохаживаясь возле креста – те кого мы
убили – с ними мечта свята и даже особенный ангел им кажет как чёрт рога –
открой, дорогой, Евангелие – увидишь что там пустота сбирается
на поминки по нашей погибшей мечте но те кого мы убили висят на чёрном
кресте чтоб тихо сойти с распятия промолвив: «где же душа?» – убыточное
предприятие им в темноте мешать карты, кресты, дороги, чей чёрный пучок –
вот те крест то что оставят в итоге архангелы среди звезд мигающие словно
ребёнка открытый и влажный взгляд – увидел что звёзды картонка – все дети
тебя хотят
почём нынче ген Карфагена?
случайный ноль хорошо смотрится – а вообще-то мы все ниже нуля
мы опускаемся в чёрные пространства нашей Манвантары –
хризантемы уже отцвели и только колокольчики звенят и звенят
на русском раздолье бросая муть в сердце, увеличивая тоску –
музыка – это могучий механизм управляющий человеческими душами
а стадо уже теснится у края пропасти – вон задавили ягнёнка – а вон
старая коза перебирает копытами в воздухе и сваливается в пропасть –
быть посему – Карфаген должен быть разрушен и только алое солнце
освещает наш последний путь в эту малиновую пустоту изошедшую
ручьями благодарных слёз и приветственных молений – Господи, прими
Твою Душу ибо Царство Твоё есть и тысячи маленьких ничевоков теснятся
и теснятся во тьме и падают в этот вечный провал между тем что существует
и тем что является таковым
тёмная погода в небесной синеве
сегодня он играет блюз а завтра я ему приснюсь а завтра я ему явлюсь
как сонный дождь-сорокоуст – играет тень в мирке моём и я ныряю в водоём
я в темноте об лёд скребусь а завтра я ему приснюсь и будет день и будет
сон – растает серый небосклон и в темноте ко мне спеша бежит открытая
душа чтобы упасть в глухую ночь а звёзды сапогом курочь – их в луже
много – там лежат – бежит открытая душа и тает с небом во плоти –
я не хотел её найти и не нашёл – сквозь лёд, туман ведёт корабль свой
капитан и тает день и тает ночь – во тьме мотает липкий скотч её – живое
существо – она взлетает над листвой и вновь уходит в облака а в облаках
течёт река – течёт и капает к нам вниз – стучит в окно и на карниз к нам
капает снежинок рой – я увлечён её игрой где дождь со снегом только ряд
и окна золотом горят и окна тают в темноте и дождь срывается с петель
и хлопает больной листвой – листва спускается в отстой – лежит у древа
и молчит а тёмный дождь в окно стучит
о тридцати трёх дорогих дураках прячущихся в лесах
индеец О Нил – сын белой женщины и однорукого индейца после которого
осталось тридцать три ведра красивых камушков и индеец О Нил нанял
тридцать трёх пуэрториканцев – каждому дал ведро камушков и наказал
продать их в тридцати трёх округах нашего штата – «20 % берите себе
а 80 % выручки мне» – и пуэрториканцы пошли как псы по следу
предполагаемой добычи – один продал все камни и забрал деньги себе,
другой выложил из них панно в центральном парке и ушёл, а третий
повесился в номере дешёвой гостиницы и горничная забрала все камни себе
– о тридцати других ничего неизвестно и только иногда я вижу человека
тащащего ведро камней и понимаю – это пуэрториканец которого нанял
индеец О Нил а потом забыл о нём – совсем забыл и бедняга тащит свою
поклажу по пыльным дорогам штата Коннектикут или Вайоминг а закатное
солнце лениво освещает его своими лучами садясь в лиловое море
прячущееся за горизонтом
тайная жизнь бедного советника
«здоровье и жизнь не купишь за деньги» – сказал мне унылый Ким Вал
растаяв во тьме как твоё привиденье, и танец, что ты заказал, играл
пары томно кружились, наяривал аккордеон но тёмные тени как домик
сложились, мерцал разноликий неон – ах, жизнь моя – совесть, ах, жизнь
моя – пьянка, ах, жизнь моя – Курский вокзал – стучит каблуками и пляшет
цыганка которую ты опознал – она в этой шали была под ветлою в том
давнем далёком году, летела по небу с угрюмой метлою а большего я
не найду в той памяти узкой в той памяти тесной огромной как Курский
вокзал – что было во мне – увы интересно как то что я вам рассказал
а было всё просто – печальная осень стояла на белом дворе а я потолки
соскоблив купоросил в своей дорогой конуре и тайная тайна стояла
печально в глаза мои очи вперив и было всё так словно в море бескрайнем
звучал мой знакомый мотив и было то осенью – небо в смущенье сияло
как белый алмаз а я купоросил своё помещенье скрываясь от тутошних глаз
и небо печально и сны обычайны и жизнь шла волна за волной и тёмный
начальник – угрюмый молчальник чей лик и чей облик двойной меня увлекал
был мне ясен до боли и был мной разведан мой путь и белые дети лежали
на поле и я мог свободно вздохнуть отправившись в море, оправившись
в поле, а ну-ка бери левый галс и путь наш прекрасен и путь наш так горек
и в небе сияет алмаз
тёмные лучи среди разной мерзости
как тяжко мертвецу среди блядей живым и страстным притворяться и с ними
суками в который раз ебаться как тяжко мертвецу среди блядей
идти по набережной – и рвать веселья струны смешавшись с юною
беспечною толпой и сам безумным юным Гамаюном – ну, ветер, – пой
но жизнь течёт как звезды средь акаций и кто небрежной ревностью храним
разучится однажды улыбаться и посетит Москву – тот Третий Рим в котором
тайны вновь резвятся с Югом и каждый кто с рождения рождён идёт
за беленой, за чёрным плугом – звезда срывается и тает небосклон и тает
облаков рой в котором словно розы вновь расцветают бледные лучи – ведь
жизнь не проза – жизнь – это мимоза которую попробуй приручи и тают
бледные весёлые столетья – растают словно тучи кучевой тяжёлые и
влажные соцветья – пора, мой ангел, нам идти к себе домой и выбирая между
этих междометий прошепчем: «Господи, о Боже, Боже мой»
я – не я
наполни свой бокал – я так давно искал тебя, мой френд – ведь ты мой новый
бренд – ты – тень от пустоты и лезвие меча тебя разрубит – ты где кожа
горяча – старинный амулет – три девочки в ландо и этот странный свет
который как никто способен нас постичь, способен нас связать – овец
не нужно стричь – их нужно убивать чтоб плыли по ручью их туши, вдалеке
костёр маячил – чью ты чувствуешь в руке чужую руку – сам оставшись
взаперти ты веришь чудесам но где тебя найти и где тебе сказать что выбор
уже снят научишься лизать как мать своих котят замок что здесь застыл
в морозной тишине но я тебя любил и тонешь ты в огне – в огне одних светил
другие не горят – а ты кого любил? – построились все в ряд твои быки –
друзья и тёлочки в моче которой нас разят и реет на мече – на рукояти, флаг
какой-то пустоты – там тёмный фон, кулак и чёрные кресты и тает он
в огне – твой деревянный меч – три тени на стерне, избушка или печь а дом
уже сгорел а неба не видать и только в доме тел бушует благодать
одинокая пустота вещает под твоими окнами
счастье стреляет не раздумывая – не перебирая как чётки мгновения
указательного пальца на спусковом крючке – у него тяжёлое амплуа
аиста стоящего на надгробных плитах и ловящего могильных лягушек
прыгающих там и сям в подступающей темноте поэтому счастье стреляет
чтобы проверить на крепость длину твоей судьбы – не порвётся ли ткань
сшитая небесами, не взорвётся ли в твоей голове некий акрополь бывший
знаком твоих стараний в потусторонней пустоте когда ты вешал одиноких
аистов на гвоздики не замечая как суетятся дети под твоими окнами –
они собирают песочек и строят одинокие замки а мамы гуляют рядом
с песочницами и строгим голосом указывают детям на их прегрешения
и проступки попутно говоря по телефону с кем-то хорошо знакомым –
может быть и ты знал его или узнал бы когда пришёл срок – когда
расступилось море и ты вышел на берег и пошёл наверх такой знакомой
тропой насвистывая песенку из «Ромео и Джульетты»
шёпот безлунных облаков
мои друзья предпочитают любую форму эскапизма из числа предложенных –
они над озером летают на этих крыльях осторожных а озеро волнует небо –
весь этот мир над облаками где так развратно и нелепо заря горит
над угольками того костра что душу выжег и счастья не было иного –
я не искал размена в высших слоях архангелов и слово ко мне спустилось
словно мама из сна далёкого глухого – сиял закат, скрипела рама и бился
об окошко овод – а лес где чаще чем иные встречаем душу водяную –
она бежит как те простые ручьи и я уж не рискую назвать её теперь
беглянкой – пускай бежит ведь жизнь не слово а амбразура в теле танка
как тень рыдания глухого безлунной ночью – тёмной глупой когда
рождаются цыганки и счастье мечется под лупой и говорит безмолвный
ангел
весёлая красота дорогих врагов
мороз – подлец, раскрасил узорами стекло и был твой носик красен
и по щекам текло и ты шагала в гору чеканя строгий шаг а я без разговоров
мешал соплей ушат которыми я сдобрил наш сложный винегрет и наш отец
одобрил а наша мама нет и мы катили в гору огромный страшный шар
который был нам дорог как бедная душа какой-то черной птицы что плавала
в окне где прыгали синицы и красный шар в огне скатился в тёмный холод
который так легко взобрался с нами в гору и будто молоко разлился между
нами и между тем он жив как море и цунами которые простив вздымают
наши цепи под злые небеса чтоб грохотал наш трепет и красная роса
как пламя этанола разлилась среди лжи которую этолог нам снова расскажи
но день развеяв красный спустилось солнце в ночь и в высоте опасной как
только не курочь горели лампионы как ясные цветы и ночи бастионы были
как день пусты
возле автомата выдающего воду
всунул десятку в щель, поставил канистру и нажал «старт» – цифры
на дисплее стали меняться а числа начали уменьшаться – из крана шёл
сжатый воздух и я подумал – пустота – это единственный ответ на все наши
притязания и мы ничего не получим кроме пустоты – какую бы крупную
купюру мы ни сунули в щель купюроприёмника – будет одно –
концентрированная пустота выданная нам по высшему разряду – одинокому
монголу – кочевнику современных городов, панку погибающей цивилизации
или седой старушке трущейся с авоськой возле магазина – мы потребляем
эрзац – недоеду, недокниги, недомузыку, мы покупаем одежду в секонде
и мы сами секонд – нас надели чтобы выбросить – чистое тело Духа
освободилось от оков и вот улетает неизвестно куда – на родину наших
далёких предков – яблонь которых мы срубили а яблоки раздавили железным
сапогом
белый неандерталец размышляет о своей нелёгкой судьбе
я иду по дороге усыпанной ржавыми листьями и каштанами
грязь чавкает под моими резиновыми ботами
осенний ветер кружит надо мной
а я смотрю в даль мутную от синеватых туч
с белым проблеском лучей закатного солнца
садящегося не в ту степь – если бы оно село у нас в кармане –
золотой шар надежды – полезное ископаемое, слиток
горящий долгими вечерами в темноте костра
но оно озаряет своими лучами тёмную сторону Луны
ибо мы – Луна горящая долгими вечерами за витриной
магазина как люстра из дешёвого стекляруса –
занавески из искусственной ткани слегка раздвинуты
чтоб был виден не только стенд а и внутренность магазина
и пыльная лампочка горит тускло и невзрачно как зрачок
этой чёрной кошки улёгшейся поперёк моей дороги
на сером асфальте, на казённом тротуаре на который
ляжем когда-нибудь и разведём руки и будем смотреть в небо –
синее – без единого намёка на облака а взгляд будет теряться в этой густой
синеве потому что потеряна точка опоры и нельзя уже
сфокусироваться ни на чём
песня о семи подземных ветрах
мимо блестящих витрин спускаясь в метро ты попадаешь во власть
семи подземных ветров и не важно что ты один, не важно что ты здоров
если ты принял стрихнин значит ты ушёл от власти подземных ветров
значит верховное счастье написано не про нас – горит семафор прекрасен –
мигает огромный глаз но всё-таки в этом мире где нет ни друзей ни врагов
ты вновь попадаешь во власть семи подземных ветров – бредёшь в темноте
спокоен – мелькают во мгле миражи но ты по-прежнему воин – кем был ты
раньше скажи – а был я мелкой рыбёшкой что плыла в водосток – Антошкой
или Тотошкой и глядит на восток подземных ветров привратник о коем ты
не скажи – это подземный всадник рождающий миражи и он уходит в небо –
спасательный легион, чтобы найти там хлеба и пельменей вагон
и спустившись обратно вновь стать на межи но всё что осталось – пятна –
пятна и миражи и в направлении верном уходит Последний Сын – чтобы
уйти за ветром надо уйти в магазин и там приняв как страдание выпить
за эшафот но посмотри – в назидание Бледная Дева поёт чтобы ускорить
развязку – выйти уже готов? – не слушай, мой мальчик, сказку семи
подземных ветров
на смерть В. В. Иванова
да – это был великий человек – он умер – я шагаю в тихой комнате
не открывая опустевших век и вижу в этой странной темноте как он плывёт
по Стиксу в лодке остроносой – потом выходит на златой песок
и задаёт начальнику вопросы: «где были мы? куда теперь нам плыть?
душа моя к архангелу стремится и умеряет дорогую прыть а Бог Ночей
пришпорил колесницу – они идут – вагон ещё вагон – туда – в страну
откуда нет возврата и тает в пустоте прекрасный сон о том как мы смотрели
на закаты, ныряли в озеро и прятали урон в романе Ясунари Кавабаты
да – мы ушли в ту белую страну где тают ангелы, где тихо слёзы льются
где клонит музыка привратников ко сну а в небесах где бедные смеются
три чёрных ворона слетаются во тьме – над опустевшим Духом тризну
правят – три чёрных ворона сидят в моём уме – сидят и смотрят и
не улетают»