Анна Гринка
в пень
да и пошёл ты в пень
и в пень ты вернёшься —
где выгнута бывшим
подохшим надёжно
деревом рыжим
тяжёлая ночь
из этой ночи дерево тащит
себя через поры
к возврату себя
к дыхательным норам вдоль сомкнутой соли
в которой кристалл не распелся никак
там ты пойдёшь
древесные ноги
проденешь в оковную
долгую нить
в яму, которая волоса тоньше
расправишь обратно её в силуэт
в нём протаращишься в море
пылью больное, летящее вверх
медленным слабым лифтом
этажей которому нет
а есть только ночь в делении тени
и жажда
и клеточный сок привидений
и ты в переходе, в попытке побыть
фантомным немного
в обмылке коры
***
учила, как воскреснуть, рыбу
разобранную на чешую и бездну
соберись, говорила
но она хотела только плыть
под рубашкой из чёрной сиропной
водоросли закрытой
там она разворачивала цветы
из бутонов без боли рождения
там смотрящим из берега сердце
отражала и волнами шла
***
нырок и вырвок, войлочный поток
идёт в ковре невероятный пропуск
продетый молью вычерк, перепад
температуры общей и ковровой
и там страна раскинулась в тумане
в клочковой заводи, где комната берёт
себе большое тихое своё
замедленное, как татуировкой
расчерченное тело из ковра
там тротуары пылью происходят
все линии распались в города
и быстрая в несметных горизонтах
страна в туманном войлоке идёт
шагами крыльев, молью в потолок
***
раз за разом ночь огромна
есть кирпич в ней или дом
оба памятью продеты и за счёт неё висят
над замёрзшим морем тупым
корка которого проглотила и сгладила
все танцующие углы
кирпич или дом парит
видит, что море — канава
в мечтах о стекле и молодая в мечте
центр опоры готов быть
трещинами лохматым
только ночь без плеча опирается мимо него
кирпич или дом кряхтит в начале строения
или окошками дует в середине жилья
соль без молекулы — на языках вероятных
у вероятных соседей
и когда займётся она
и начнётся солёный вкус —
тогда остальное начнётся
***
вживляют под кожу, как ёжика в траву
ладони на этапе завершения
говорят: мы больше не будем числом
и топорщатся колючками
на месте укола — телевидение
но не кричит, а мирно шепчет
над заклятыми косами
одного и того же
двухполосного канала
ладони розовые и световые
больше не будут
но режут по траве
дальше любого года
***
хрип разливается
красивая река
я понимаю, что
ничего не было
загруженная в полость
хлебного ноута без мякиша
я понимаю:
ничего не было
кухня взорвалась
над газом поднялась
радуга:
воздушные шарики переклички
координаты реки
утопшей в своей изнанке
там только щелчок
холодильник, плита
и стыд растворения —
утварь
***
из крана вдали
вылезли огни
из строительного крана
вылезли детишки
пожаристые, яркие в обрушенный вечер
из крана вышли искорки —
жизни пинки
он сам неживой, не умеет так просто
строить не снаружи
а простраивать себя
поэтому чудо, что лезут-смеются
в гаснущее небо клетки тепла
в трещинку без солнца
в самую гущу
новые строители, полные строений
полные развития, лёгкие рукой
живут только час, не умея дышать
счастливые вынести всё наконец-то
в первый и сорванный раз
***
все любимые животные — вымершие или на грани
все прочие любимые, например музыканты, — тоже мертвы
сложно любить вне наступившего
сложно выживать среди таких же живущих
стену подопри и слушай
как шелестят твои волосы
в изнанке
где капают светом
лазерные шкафы
***
тем временем
день временем палит из всех оружий
пока убийство происходит постоянно и всюду
сгущаясь в некоторых точках, образуя
убитого и убийцу
иногда — в одном лице
цветная капуста событий
ищет разбег, себя на съедение кинет
пирогу без начинки
где пальцем провалишь
целую бездну в поверхности теста
целую гущу бесхозных секунд
там, например, находится хохма:
входят рассеянный нож и удавка
яд в пузырьке, слеповатая пуля
белые искры голодных костяшек
входят в один надорванный бар
смотрят:
а там перекинулась зверем
вся красота
и сбивается время
в рыхлый комок-указатель, и ясно
что-то молчащее произойдёт
а происходят растяжка и выстрел
и из невидимых сочных кладовок
зёрнышки катятся, вырастут в стебель
чтоб происшествие в нём становилось
смелым, но сонным шерифом округи
погоня его начинается с крови
с кровью он выльется в листья тюрьмы
***
пока холодный воздух проникает под одеяло
осмос микросхем в себя вбирает
пластинки засохшей крови с корпуса ноутбука
сорванный заусенец как неразвившийся гомункул
сокол внебрачия над материнской платой
чешуйкой тревожной тянет рассвет
в крышечный пруд за внезапной рекой
то невидимый, то густой
то насильно открытый, то принудительно
***
стакан сверкает из макдоналдса
бумажный, но обдуманный держащей рукой
как стеклянный, бликующий
я мимо иду
но обдумана дорогой
для того чтобы свернуть и пройтись вдоль стены
чистой дверью
нет за ней никого из моих знакомых
я растворенная
кто-то звонит мне в ладонь
обдуманный телефоном
***
недельная местность
но скоро
мне придётся разрезать ладони
и её изменить, сделать годовой
соседи надёжно привыкли
к мысли о неподвижности скал
о неизменности линий
под вчерашним, но свежим солнцем
они живут стенами, выглядками
вынимают утро из-за окна
я похожа на них и была сделана ими
они толпятся домиками в долине
человек обрастает жильём и едой –
этому меня не учили
это я сама отыскала, сама
я молодец
я хорошая
я анализирую
и дышу
это – достижение
потому что воздух на самом деле не нужен моей системе
но я встроила его насильно
чтобы смотрел он из трубок моих
в гладкие складки чисел
я числами ровно бегу
но не обрастаю ими
мне нужно копиться
у себя внутри
и разрезы держать наготове
в будущем времени, где
они вверх просочатся лезвием
в будущем есть гора
и тихий восход по ней
где я забираюсь, оттуда смотрю
в недельную местность
застрявшую в цифре семь
её нужно сдвинуть на целый год
и люди в ней спят, не имея охраны
защиты от сдвига, который неважен
но должен произойти
в будущем есть открытая кожа
над мясом обмякшего ряда из чисел
есть боль и повторная боль, и боль очередная
боль ещё одна, следующая боль
пока я высчитываю из себя
струйки, летящие в местность
входящие в горло её
а горло желает молчать
и вот оно набухает
на 365
и оскольные эти дни
крадутся туда-сюда
въедаются в реки, озёра
и стёкла домов
оттуда
распространяется год
через зрачки жильцов
разносится острой пыльцой
всему наступает время
точное время сквозное
тем временем я зашиваюсь
тем схваченным временем делаю тромб
прекращаю утечку моих накоплений
тихонечко мру на вершине
которая сдулась в дыру
дальше я там лежу
и слышу уже годовую местность
и будет ли мне там место
конечно же, будет
однажды
накопится десять лет
под кожей, готовой питаться
пока погружённые в год
выходят соседи из старых домов
и видят, как всё развивается днями
а после опять замирает
до новой меня