Изяслав Винтерман
ОСКОЛКИ КРАСНЫХ СОСУЛЕК
***
Ещё не смерть касается крылом,
но ветерок её идёт от взмаха.
Врач воздух прописал – лечить надлом,
земли добавил – чтоб не знали страха.
Весь рацион – стремящийся к нулю –
пить хлорофилл и дождь вдыхать трехмерный.
И впитывая всё, что я люблю –
не мучиться взаимностью химерной,
не дорожить любовью – да ничьей –
судьба любила! Жаль, что так всё в óдно-
часье кончилось. Не знаю сам, на чьей
безумной стороне очнусь сегодня.
Где дождь без капель сушит мне глаза,
взвивается песок – воды родимей.
И я внутри кривого колеса
восьмёрками вычерчиваю é-mail.
Ocean (by Fiona Apple)
Мой крик:
«Океан!»
Песок звучит...
Как песок, звучит
мой голос.
Океан полон –
только слушай
голос.
Крик его –
моя смерть!
В мятой воде,
водовороте.
Не оставляй меня,
если можешь ждать.
Только ждать
и можешь...
***
Невозможного
шорох.
Капли
сухого дождя,
несуществующих
слов,
меня
самого.
Осколки –
разбитый
ёлочный шар –
на вате бессонницы –
блёстки
ангела,
домика,
красных сосулек.
***
Облака – это просто парок над тобой:
так, дыханье застыло,
загустело крахмальной на вид пустотой
и толкает в затылок.
В боль мою помещаешься ты во весь рост,
не цепляя, не раня...
Что её заживит? – это лёгкий вопрос –
стой спокойно и прямо!
И не бойся, легонько касаясь плечом –
мне не больно... Легонько...
Можно спиртом зажжённым, как синим лучом –
плавить неба клеёнку.
***
Я женщину у бога попросил –
согреть себя и спереди и сзади,
утихомирить боль, добавить сил –
по глупости своей... Но смысла ради –
и свет внутри включат и яркий снег –
снаружи. И слова перед рожденьем
на чистый лист улягутся след в след
всех четырех, рассчитанным движеньем,
бесшумных лап. Как эмбрион, в комок
свернувшись, как волчок блестя глазами,
лежу один, и кто бы мне помог
остановить вращение... Я замер,
слегка заснул и – полон рот стекла,
росой холодной склеены ресницы.
...А ты легко бы это пресекла,
я попрошу ещё тебе присниться.
***
Ещё одна реальность в дверь стучит,
в окно, в висок, в свернувшуюся набок
башку. И противопожарный щит –
огонь любви не сдержит – и не надо!
Я отдаюсь ей, встав, исполнив гимн,
расположив слова по нарастанью.
Свой голос тихий слышу – стал другим,
а раньше бы трубил во всё желанье...
***
Осколки осени повсюду,
цветного льда скользящий бзик.
Как монпансье от злой простуды,
кладу пять штучек под язык.
Холодный запах, едкий холод
щекочет ноздри, ест глаза.
И городок дождем проколот,
аптеки атакует за –
прозренье в капсулах и в мазях.
...За ересь меньшую он жёг.
И пепел в водяных алмазах –
от вечной жизни порошок.
***
На ресницах капли слёз тяжёлых,
и они срываются с ресниц,
вспыхивая – свет усилен в голых
четырёх стенáх, движеньях лиц:
все черты искажены и ломки
в приглушённом ходе темноты,
в запахе поплывшей киноплёнки,
склеенной во всех местах, где ты!
***
Дальше – в глазу берег моря,
море само.
Я ветеран, не знающий тремора.
Воды само-
тёк.
Рука помощи или близости,
напряженье в глазу.
Не выдержать... В радости, в злости –
море,
цвет – в звук.
Вагоны ржавые, рыхлые днища –
на дне..
Проснёшься – тебя здесь не было, не...
Вокруг – красотище!
И души не надо, и тело лишне.
Напряжение только выше сил.
Тот не выжил, а этот терпит,
забываясь в строчках. Что за стиль? –
морской, качающе-пьяный,
меланхолически-терпкий.
***
Круговой перекрёсток
наматывает на бобину
чёрные улицы, не испачканные снегом.
Деревья – не ставшие птичьим домом –
жаль, особенно – рябину...
Звук с зажёванной плёнки поплывший,
и – ничего, что свяжет с небом
живущих в слое придонном.
Жизнь – жертва богу? – обоих нету!
Жизнь на экране клятом
мобильного интерната.
Речка возьмёт монету,
примет любую плату,
я попрошусь стать пернатым.
***
Он выходит на сцену, и явно –
ему всё равно, кто до был, кто после.
Его энергия плавно
перетекает, галёрка – минное поле –
взрывается от прикосновения рук и ног
к мёртвой туше, гудящей за здравие...
Он сам по себе! Оркестр – подопытный осьминог
достойный самой непредставимой яви.
***
То на ресницах свет, то на ступенях.
И разливается... и – через край.
Я в этом солнце, и в мыле, и в пенах...
Не стоит печали ни ад и ни рай.
Здесь солнца как снега, по грудь или выше,
в каком-то недавнем забытом вчера.
А я лишь Пьеро с полной пригоршней вишен:
испачкался весь, хоть не съел ни черта.
Я образ печальный, мне солнце некстати
и свет не к лицу, но течёт по лицу,
по мрамору неба, по линии ската,
по морю, когда я над ним полечу.