Виктор Качалин
Иона во льдах
ИОНА ВО ЛЬДАХ
Не считай улова, сто один пятьдесят и три –
а в итоге окажется: ты один
алый бархат промериваешь изнутри,
не отзываясь на условные стуки льдин;
жиром намазанные борта,
грецкий орех покряхтывает, словно храм:
«Не ходи по рыбе – она чиста
и теперь пройдется гребнём по твоим вихрам,
а затем превратится в тысячеокий глаз,
остальное будет распластано, китолаз».
+++
Как там вьюжный Фавор в феврале? Или нет, постой,
траву вытоптали паломники и гарнизон?
Впрочем, даже на лысой горе, без границ пустой,
вырастает явь, если видишь сон.
Далеко до лета – в пасти льва огнемёт
не растопит сердца, сожжёт одну колыбель;
неизвестный странник зимою стропила гнёт
и снегами слов согревает дверь.
+++
Склёваны зёрна в пространстве чёрном,
ещё не побелены в Новодевичьем стены,
и вслед за временем вспять плывут пять лебедей чёрных,
кренделями простор умножив,
пока не взорвётся белокурое утро вразлёт,
отбросив крылья, как занавеску,
и на Москву не обрушится острым, как лезвие, снегопадом
туманность Рыбачья Сеть в созвездии Лебедя.
+++
Нарисуй на скале впереди и на сосне позади себя:
трое бегут через мост, обрушившийся давно,
нет бы им стать потоками, бегущими по ущелья дну,
так и слышишь жужжание камнепада, битьё вальков
далеко внизу – там весна, а ты золотарь снегов,
крылья девы да клюв орла, топот тела, меч облаков;
проглоти слюну зимородка, ледяную рыбу в струну
вытяни до небес, пригуби вино,
налитое в день смерти, рождающееся в тебя.
БРИГИТТА ГОВОРИТ СВ.ПАТРИКУ
Не забывай, что ты был рабом у скОтов,
пастухом в Риме, камушком в устье Ваала,
пока пророчицы пели, девы огонь хранили
у шелестящего дуба, корнями в небо ручались
не прорастать, пока не придёшь ты.
И вот явился, и посох твой как закрутка на солнце,
кожаные сандалии раскисли,
лицо похоже на лист дубовый,
летящий в огонь и отброшенный на вершину.
МЕДНЫЙ ВЕК
Воск от войска неотличим в тесном улье, залитом медью,
волчий вой в ущелье - от вопля созвездий, рука – от ручья,
где Эгерия шепчет Помпилию то ли любовную песнь к Ригведе,
то ли даёт законы, не ведающие врача –
в ту пору не знали морозов, краски в плоть дерева не вплавляли,
ветвистым оленем время не падало в сеть облав,
и, камнем текущие в небо – горы за всех умоляли,
и сияющий воздух спускался до злейших трав.
+++
Сквозь жару всё мерцает: пустота хоронИт холод,
звёзды ярче днём, чем ночной огород сопряжений,
леопард и олень играют в крапинку, бабочка села на провод,
Пёс подмигивает Ориону, застывшему без движенья –
застревает горох в горле, по воздуху снег, срываясь
изо всех подушек, лелеет в зрачках глыбу
невысказываемой любви; простужаясь, горя, скрываясь,
разберём на прощанье кистепёрую январь-рыбу.
+++
Спор о вере между облаком и бараком,
между ножом Авраама и двойником Исаака,
что запутался, непутёвый, в чащобе рогами,
предуготовленный, дорогой, не оттоптанный ветра ногами.
Спор о надежде между одетыми в маски
князьями-друзьями Иова и страдальцем из сказки,
тополями ахейцев и стрелами из омелы,
пролетающими от альфы со скоростью света и до омеги.
Спор о любви двух любящих и немудрых.
Станут свечи озером раскалённым и днем заполярным утро,
а они никак не расстанутся, став заедино
на неподвижной оси от зенита и до надира.
+++
Смеркся дождь, и снова солью колышет снег
ту завесу, не падающую с ресниц,
из нагой груди – ни души, лишь таинственный человек
распрямляется, словно журавль, доставший воды для птиц,
и лисица здесь, и медведь – смотрят в зеркало-озерцо,
целый мир на скончание милой сестрой влеком,
Серафим стоит на коленях, и в солнце ходит его лицо,
остальное скрыто под самопишущим языком.
+++
Проявляя снимки весенних зим,
ты поигрываешь серебром,
а затем из золота делаешь последний отжим,
медь пластинчатая и свинец – в берегах ребром;
как здесь много было купальских огней,
а теперь – ледяные иглы, в тростниках протянутая рука,
рыбы служат вечерню в потоке дней,
и от устья к истоку тесна река.
январь-февраль 2015
Москва