polutona.ru

///

незаметный мальчик плывет во сне
рыбам спины горбатые разминает
рыбы урчат, мыльные пузыри пускают
перьями щекочут живот воде
мальчик скользит по светящейся чешуе
куда-то – никто не знает


///

милая, пока рушится этот мир,
пока все летит – куда, нам отсюда пока не видно
пока люди становятся вместе порознь, задержав дыхание,
качаются в полупустом вагоне метро,
ожидают, как он домчит их до нужной станции,
пока надевают маски,
пока не целуются, не выпуская друг друга из тел,
не трогают лица друг друга красивыми
тоскующими пальцами,
а вверху синеет как ни в чем не бывало,
а внизу постанывает от удушья (увеличиваясь в размерах) день,
когда умирает что-то такое красивое,
что больше походит на жизнь (яркий лимон солнца) –
давай запомним происходящее
как одну из лучших случающихся теперь природ

возьми камеру
или бумагу и карандаш
неси кусок ткани
зафиксируй, как может выглядеть тот,
кто случайно ощутил во сне этот запах –
так мог бы пахнуть воротник олдскульной джинсовой куртки ангела, стоящего у ворот рая

неизвестно, сколько это еще продлится,
но пока мир на что-то решается,
что-то гудит словно осиный рой на его поверхности,
ты чувствуешь?
только запах этой ангельской кожи сейчас в наших легких
ничего кроме запаха кожи ангела,
которым пропахла твоя джинсовая куртка -


обними меня крепче,
чтобы еще раз коснуться помятой ткани

зафиксируй, чтобы мы не забыли,
эту божию милость

бесстыжую
божию
милость


///

у меня к тебе смесь из любовий
мужчин и женщин
любовников и супругов
подростков и стариков
матери и дитя
Отца и Сына
всего небесного пламени

у меня к тебе солнце вода и птицы
целый Ноев ковчег

у меня к тебе
слоеное
узнавание
Бога
(всё Его многословное тесто)

у меня к тебе столько белых цветов внутри
никаких рук не хватит вместить их
кроме твоих


///

прозрачную кожу на шее
суховатую кожу век
мелкие морщинки у переносицы
(не)серьёзные носогубные складки
седину которая отвоевала
каждый видимо волосок
(отсюда вообще не видно)

каждый твой волосок
легкую шершавость рук
углубление линии жизни
изрисованную ощупь ладоней
на животе тонкую кожу
всё же точнее кожицу
всё потому что нежную
и на внутренней стороне бедра
обязательно-обязательно тоже
хочу попросить в упор
смотреть на меня в упор

ничего-ничего красивее
никого-никого красивее
за все тридцать лет и три года
и еще три и один
и еще половину года
я до тебя не видела

господи, как же мне нравится
почему не показывал раньше
а может я не умела
неумела была не ведала
молодая была зеленая

ничего-ничего красивее
никого-никого красивее

сделаем увлажняющую маску
уйдем на покой пораньше
в нашем возрасте важно
дать коллагену прижиться
надо ложиться

посмотрим, на что способны
на что мы ещё способны
там друг другу покажем
там и посмотрим

пошли
туши сигарету
а свет не надо

///

иногда
в бутылках из толстого темного стекла
(как в детстве из-под лимонада),
забытых кем-то темным вечером накануне зимы,
во времена темных ночей своей совсем не лимонадной юности
на чердаках теперь уже давно покинутых жилищ --
распускается цветок

его голубые лепестки вырастают из узкого бутылочного горлышка цвета крутого чая,
и все становится ясно без слов,
хотя, именно здесь и начинает всё говорить –

так начинается жизнь
(так она продолжается)

так из узких горлышек бутылок,
выброшенных кем-то накануне зимы
с чем-то недопитым на дне,
давно выдохнувшимся из памяти
(почему-то очень хочется, чтобы это был лимонад,
но, скорее, всё-таки что-то гораздо крепче),

вырастает

голубой

цветок


///

Я выходной ноябрьский день, пропахший кофейными зернами,
Остывшие тосты ржаного «Дарницкого», что слегка пересохли,
Я заново растущее в твоем животе семя.

В детстве мама говорила, замечая меня без дела –
«Займись, наконец, полезным»
Мама не знала, какая сила в красном куске младенца, завернутом в плащик кожи,
Не понимала, это и есть главное полезное дело всей его жизни –
Становиться, на первый взгляд, практически бесполезным – всматриваться в воздух.

У меня глаза и уши повсюду:
На животе глаза, на затылке, на ладонях, на подушечках пальцев,
в горле – уши.
Я могу так на тебя посмотреть, что ты заживешь и заваришь.
Мое дело – без памяти о себе влюбляться.
Другими словами – видеть. Главное, недоступное маме.

Мне все равно, кто ты – мертвый поэт или грубоватая тишина субботы,
Мне достаточно просто тебя заметить – что в тебе есть такого –
И тогда я танцую – смотрю на тебя и тебя становится вдвое больше.
Втрое больше. Нас становится больше жизни.

И вас, мои милые, так много, а я такая одна, но я без конца в каждого превращаюсь.
Смотрю на вас, слушаю и превращаюсь –
Потому что вижу, как выглядит ваша сила,
Я ее чую, знаю, как она пахнет,
я ею восхищаюсь.

Иногда я путаю это с земной любовью,
и тогда бывает ну прямо совсем круто –
доходит до секса, порою даже до совместного быта,
но каждый раз это игра на понижение ставок
(хотя секс я люблю не меньше танцев,
ну да ладно, бог с нами, черт с этим сексом),

Я просто хочу, чтобы вы знали:
если мы встретимся когда-нибудь на одной дороге –
просто дайте мне на вас насмотреться
Развернитесь ко мне, и тогда мы с вами, вероятно, станцуем такое,
что вы не забудете никогда в жизни.
Только сначала нам с вами придется покончить.
Прямо здесь и покончить.


///

—Привет. —Привет.
— Ты-ты-ты. –Та-та-Та.

Что ещё остается писать или не писать.
Незаметный рассвет ложится в мою кровать
Смотрит на фото против постели,
С которого ты на него не смотришь
(а всегда смотришь куда-то в сторону),
И он решает впредь тебе не мешать
Ложится удобнее медленно умирать
Топится в крутом океане ситца
Последнее, что запомнит перед тем, как совсем проститься
Как я всё же пишу тебе "здравствуй. как твое небо, птица?"
А небо снегом дымится
И птица летит под снегом буковки поклевать


///

Господи, я такой тонкий лед
А ты такая вода
Смотри, какой я уже подтаявший
(Вот-вот тронусь)