Виктор Качалин
МУЗЫКА НЕ ГРОЗИТ
***
Склад горит на сервере Москвы
сад горит на севере Москвы
немецкий химик, открывший ионы
ненецкий мальчик, отрывший иконы
беглое Ка, родовое Эль
нет с вами сладу, снегом колет апрель
под воскресенье уходят вдаль
не дожидаясь ни льда, ни суда
* * *
Звери выпрыгивают из ковчега,
птицы, смеясь, спешат-занимают места.
После потопа земля – видима и пуста,
обсыхающее темя ребенка, еще не звезда.
Ною с семьей теперь не угнаться за тенью солнца.
Полдень, глубокий полдень, в жертву идут питомцы –
пара голубок и нежный телец, вот и радуга благоухает,
об Аврааме никто не помнит, об Исааке не знает,
плавают щепы вокруг Арарата, люди как глина,
лакома ворону лопнувшая сердцевина.
«После скончания мира – мир будет, мир, мир» --
снова прокаркал, слова не сохранил.
* * *
Рыбы пойманы, осво-
бождены от оков,
золотистое небо
галилейских волков
тает, тает, как уголь,
рассыпается вмиг,
стоит дунуть Исусу
на того, кто постиг
окончание лова
рыб, улиток, улик.
24 марта 2014
* * *
Возвратись к равноденствию, агнцам и рыбам,
захвати этот мех, в котором таится небо,
заодно – эту землю, изнутри ее прогрызает ветер
раненым волком.
Анемоны горчат, как вино, припрятанное на Кармеле,
свежим ливнем пропеты поэтические цикады,
и луна искупается в тучах снов, а смерть идет своею дорогой
до воскресенья.
* * *
святые знаки - крокус и шафран
из тела твоего произрастали,
наш сон был неразменен-неслиян,
как свет перегородчатой эмали
объятие, и нет его верней,
пусть даже солнце с звёздами остынет
был этот день, как сотня тысяч дней
и звался он в снегах: весна в пустыне
* * *
Снегу заказан путь, и он прорывается сам,
не разбирая, по небу ли мчится, по волосам, по лесам;
тут беспричинность, беспечность, и никаких тебе гор,
снег всё покрыл, убелил, повернул и стёр,
он летит тебе прямо в лицо, прямо в сердце,
и ты уже не видишь его -
вот и встречай внеочередное мартовское рождество.
И перемирие, и равноденствие, и междуречие - врозь,
есть только белый день и серёсая ночь,
а снег пробивает хрусталик насквозь.
* * *
Путь огня вверх-вниз,
и обратно идет шерстобит,
постоянно что-то горит:
масло, Сириус, море, солома,
на которую Агни присел на миг,
горло земли, обмотанное шарфом,
кони, на коих неслись Адалары к солнцу.
И у чесала-улитки ход
одновеменно прямой и кривой
в шерсти едва живой.
Рыбы внутри себя вынашивают людей-монад
без косяков и узорцев.
* * *
Три Ангела глядят в глаза
друг другу – в чаше след,
а дом – отбытия слеза,
вокзал грядущих лет,
где тишина, как третий Рим,
выгадывает фон;
со сферой в лапах – проводник,
неистовый грифон.
14.3.14
* * *
Я покинул скит.
На тропинке вниз
старец говоит:
«Не ходи туда,
где пылают льды
или города».
Горизонт поёт,
океан отмыт
слёзами пустот.
Под скалой родник,
а моя сосна
высохла от сна.
КРЫМ
Андрею Таврову
Молнии закатаны под веки,
вспыхивают едва,
в линиях прорыва -
ночи переходят реки,
брызгами летят слова,
будто недостаточно кропленья;
капля - что великий иерей.
Тают в море ржавые крепленья,
и распят на воздухе Андрей.
* * *
Цай Лун получил бумагу из волокон бамбука,
гунн получил известье на конской измятой коже,
посланье к евреям мчится папирусным свитком -
и больше ни звука, хотя и молчать негоже,
ведь пифия не садится на медный простой треножник
и не вдыхает свет, не пьянеет запахом змея,
которого обезвредил святой Егорий, без дрожи
теперь выдыхает мир бумажные эпопеи.
11.3.14
* * *
«Март - грязный аскет
в рубище снега»,
а вот и нет.
Город стал похож на сливочный торт,
пломбиры брошенных машин,
нетронутая бумага снежных простынь
на крышах гаражей – и поновленные белые саваны
на гробиках-воздухозаборниках детского сада.
Снег и звезды. Полнолунный вычищенный небосвод.
И верба по Киевскому шоссе распустилась при минус восьми.
Солнце действует так, как мы и не подозреваем с тобой,
укутанные в одеяло.
27.3.13
Музыка не грозит
Захваченный в заложники преступник освобожден, ребенок убит,
и больше ему ничего не грозит, не грозит
художник Мамышев-Монро утонул в субботу в бассейне на любимом Бали,
где он проводил с декабря по март свои лучшие дни
здоровью его ничего не грозит, не грозит
это Гоголь снимает свой епендит, свою до колен смешную рубашку,
и препоясывается мечом –
здесь не при чем
ни поэтическая печаль, ни великий канон, - как дантовский Герион,
«Вояджер» вылетел наконец за пределы Земли, за пределы системы
под названием: «Солнце, смотри!» -
в звездном чистилище на границе. А дальше прервется связь,
и он останется наедине с собой, смеясь, ведь музыка никому не грозит.
21.3.13
***
Я согрешил против неба
скрытного, седого неба, из которого сечёт по лицу грязно-серебряный снег,
и северо-западный ветер ничего не обещает, кроме смерти весны
и летнего воскресения -
на миг, ненадолго, пока
мы будем пировать с отцом;
а затем старший брат мой – он же Каин, металл и забота,
сила и страсть в его теле,
ему ненавистна
моя беспечность –
заколет вместо меня козленка,
выпьет вина из-под камня –
и станет осень.
Я согрешил против неба и пред тобою?
Да только можно ли согрешить
против этого мутного неба, мечущего то ледяную крупу,
то слякоть? Согрешил разве что – убежав
внутрь себя - там бесконечное море,
танцы, тимпаны и флейты,
корабли, уплывающие в Офир за золотом,
и не слышен звук судного рога?
Да, я это придумал – и блудницы
наяву оказались рожковыми деревами,
с которых кое-что упадает свиньям,
но не мне. И я захотел
снова под небо
отца, звёздное,
где твердь означает – «да».
3.3.13
***
Синий цирк, синяя циннерария, синий клоун - клон себя самого на ходулях
И остатки мозаик, где уцелел и ясен красный квадрат с выцветшей пустотой
И колонны, купающиеся в море
Сахарком за щекой – в баке куча обломков мрамора из дворца Эрода
Солнца крепость белым вином сверху льет непрерывно льву на загривок
Разноцветный шум затейник кидает в Пурим
Как нарочно – невидима колесниц жеребьевка и летопись готов
Дети лазают по руинам той базилики где обнимали друг друга
Григорий с Василием богословы
где растерзанный свет творенья
24.3.13