Звательный падеж
Андрей Рябой
Родился в 1986 году в Москве.
Два текста опубликованы в журнале «Арион»
E-mail: yazykrech@mail.ru>yazykrech@mail.ru
Рябой – псевдоним.
Внутри перьевой подушки
Мы вечно смеёмся –
нам щекотно
среди неисчислимых
перьев.
И каждое перо льнёт к нам,
словно мы чернила,
заготовленные графоманом –
так нас много…
Нас интригует ночь –
о её приходе мы узнаём по этой тяжести,
заставляющей прогибаться
наш небосвод.
Две вариации на тему древнего моря, бывшего некогда на месте Москвы
1. Жара в дельфинарии, или миф о возвращении моря
Возвращение моря:
наша кожа солона –
мы потеем так сильно,
что уже и дельфины
смотрят на нас с надеждой.
2. Дождь-зодчий, или второй миф о возвращении моря
Возвращение моря:
дождь вдруг делается солёным.
Вдохновение,
лишённое художника, –
в его каплях –
те превращают нас заживо
в окаменелости:
дождь струится сквозь нашу кожу,
вымывая и унося с собой плоть,
накопленную поколениями, –
взамен оставляя нам известь.
Мы застываем, сродни изваяниям, –
и внутри лишь эхо
сердцебиения,
не пойманное ничьим слухом,
остаётся в каменных лабиринтах вен.
Смирение
Однажды, глядя под ноги, видишь тень,
похожую на большое крыло.
То ли ангел над миром застыл,
то ли сама земля окрылена.
Это всего лишь тень.
Голову, на всякий случай, не поднимаешь.
Алхимик
Он ловит в бутылку ветер,
и видит: ветер превращается в дыхание
и на бутылочном стекле остаётся
мельчайшими капельками влаги –
пьющего её, гляди, вены и прожилки
вздуваются узорами,
сродни наскальным рисункам,
что словно бы светом факела из первобытной
темноты пещеры выхвачены.
После игральной кости
куда нам идти
мир упирается в нас как слова упираются в точку
сколько точек принесено в жертву случаю –
словно на алтарь
выложено на грань игральной кости
пусть не осквернится скорость её полётом
пусть не осквернится тяготение её паденьем
Голос
Наступило лето,
и первые купальщицы выходят из воды –
ещё напряжённо поглядывающие по сторонам,
словно первые земноводные,
у которых только-только появились лапки.
Море – мы чтим его заветы,
мы едим соль, ибо наша плоть от него.
Его волны тверды в своём шуме;
наши голоса дрожат,
как дрожит беззащитно
гитарная струна под взглядом глухого.
Если из камней сделать топоры осмелимся,
обратит море их в голыши.
Однажды нас повлечёт домой,
и мы увидим:
Вот амёбы распались на воду и аминокислоты…
Вот вытянулись тельца лягушек,
покрывшись чешуёй,
вот лапки их стали плавниками…
Вот первая ящерица опасливо вступила в воду.
И на шее её уж проступили жабры…
Вот потянулись к морю земные твари бесчисленные:
блеянье их, рёв их, гомон их –
всё слилось воедино теперь,
всё подобно теперь шуму морских волн,
безликому голосу моря,
голосам всех земных тварей равному.
Сказка
Из темноты
трещин, покрывающих
старые картины,
крохотные, мы выбираемся,
отряхиваясь от стёршейся в пыль
старой краски…
Как по краю пропасти,
мы бредём колонной
по краю трещины,
напоминающей отметину
на дереве, поражённом
молнией, –
и мы не теряем надежды
найти то небо,
с которого бьют молнии
такие крохотные,
что оставляют отметины
лишь на картинах.
Зарисовки для фильма ужасов
Снится: Скрип в темноте:
вокруг – ржавые качели –
рядами во все стороны до горизонта.
Качели пусты,
но качаются всё быстрее.
Выступают из земли,
как в моменты волнения
выступают на коже капельки пота,
человеческие фигуры,
чьи лица ссыпаются на землю, подобно песку,
прежде чем успеешь их разглядеть.
Сделавшись вдруг размером с ноготь,
безликие фигуры цепляются за меня,
взбираются вверх –
стряхиваю их – они словно бы стекают с кожи.
Воздух со вкусом морской соли –
во рту. Вновь за меня цепляются, как за якорь,
что вот-вот вытянут со дна.
Просыпаюсь в холодном поту,
но капелек пота вместо –
рыбьи глаза –
точно волдыри,
выступают из кожи, выпученные –
оттого кажутся удивлёнными.
Детские стихи
Бог есть, но я в него, конечно, не верю.
Одна четырёхлетняя москвичка,
цит. по К. И. Чуковский
«От двух до пяти»
1
Глядите: в небесах – рука –
Летит к земле сквозь облака.
На всех её ладони хватит –
Сейчас нас всех погладит.
Кошачья радость нам близка –
Спускайся поскорей, рука!
2
Ангельские крылышки гвоздей
Зашуршали, заскрипели гвозди:
Из досок летят они скорей –
В этих досках гвозди – только гости.
И в ладошках гвозди – только гости.
Крылышки гвоздей нас ветерком
Овевают. Мы лежим на досках,
Гвоздикам грозя ребячьим кулачком.
А летают гвоздики тайком –
Не от нас тайком – от взрослых.
Гвоздикам бы вновь ладошки нам колоть –
Породнилась с ними наша плоть.
3
Джиму Моррисону
Неказистый и неузнанный прохожий,
На кого-то, тем не менее, похожий, –
Задрожали словно струны линии его ладошек.
Разлетелась тень его звонкой стайкой мошек.
А прохожий стайки мыльных пузырей
Выдувать стал, чтобы мошек поскорей
В пузырьки поймать, и кнопочкой снабдить –
Их звоночками дверными объявить.
В какую дверь он хочет позвонить?..
…Я одну тайком поймал и приберёг:
Звонкой мошкой полон мыльный пузырёк.
4
Нам место в старом кошельке
(Мы тоже звонкие: динь-динь!).
Вот мы расплылись в молоке –
Из нас лакают – погляди:
Кругом одни лишь языки:
Те – розовы, а те – белы, –
Свисают из улыбок, и…
Гляди, как рты их глубоки!
Не верь улыбке без языка –
Она – лишь признак столбняка.
Кораблекрушение в стиле джаз
Квазицентон
Плеск воды слышит тот,
чьи ладони сложены лодочкой.
Геометрия теряет свою власть.
Точно крысы, биссектрисы в панике
бегут из углов.
Слышны глухие удары.
Всё вокруг подрагивает им в такт –
словно этот мир –
вместо барабана:
музыка, захлёбываясь,
пытается поймать ритм.