Аня Логвинова
НЕ ВОСПРИНИМАЙ ЭТО НА СВОЙ СЧЕТ
Тетя Тютчева
Мы старше самых первых звезд.
Мелкин
1.
Тетя Тютчева ездила в дрожках,
И любила темные платья,
И в острог приносила еду понемножку
Своему декабристу – зятю.
А одна старинная книжка,
которую я ксерокопировала,
говорит, что ее современная стрижка
современников очень шокировала.
Приведу пример ее речи,
пусть не слишком хрестоматийный –
в воскресенье она говорила при встрече:
"Я сегодня тьи обедни схватия".
На счастье ли, на беду,
она немного картавила,
хотя вообще-то в ее роду
это считалось правильным.
2.
Под влияньем кузины, по-видимому, Воронцовой,
Она приучалась к тому, чтобы быть образцовой.
За многих ходатайствовала, о многих молилась.
Поэтам писала письма, с внуками веселилась.
Но случись что не так,
как она всей душой того хочет,
Тетя Тютчева падала на пол
и корчилась в корчах.
3.
Гоголь к ней обращался в болезненные минуты.
Гоголь за нее молился у Гроба в Иерусалиме.
Тетя Тютчева тоже привязалась к нему почему-то,
Хотя все равно продолжала переписываться с остальными.
Однажды она с оказией
Передала для него шнурок,
И Гоголь с ее согласия
очень долго его берег.
Он носил этот шнурок,
Пока не истек его срок.
Иногда совершенно выбивался из сил,
а все равно носил.
Тетя Тютчева декабрьскими днями
Писала ему, не считаясь с полями.
Разумеется Гоголя
эти письма трогали.
Он тоже писал ей из Рима
Всю последнюю зиму.
И когда он грустил, то на дрожках под серыми тучами
она мчалась по лесу и слезы проливала горючие.
Потому что, что говорить – ради Гоголя
эта странная женщина была способна на многое.
В свою очередь Гоголь – все что было в нем самого лучшего
Бeз промедления отдал бы тете Тютчева.
* * *
Пойду проверю, не идет ли снег…
П. Логвинов
Если кто-нибудь спросит меня: а чего Вы хотите,
Я не стану держать эти данные в строгом секрете.
Я хотела бы просто одна покурить в кабинете,
Как мой папа курил за рабочим столом в Антарктиде.
И поправив прическу в зеркальном сияющем лифте,
И суша свой сиреневый зонтик на новой работе,
Я хотела бы басом ответить – да, да, проходите,
Или что-то еще, обязательно в этом же роде.
* * *
Есть какие-то вещи, их нельзя отложить на потом,
И не важно, в каком это будет преподано тоне,
Вот Господь Саваоф замышляет великий потоп,
И надеется втайне, что никто не утонет.
А на палубе женщина
красит волосы хной,
И не видит за челкой, как близко подходят воды –
Это ангел-хранитель танцует у нее за спиной,
Отвлекается от работы.
* * *
Пока она на кухне с папиросой
умело культивирует невроз,
он ходит по проспекту с голым торсом
и прижимает к торсу девять роз.
Она откроет дверь, а он закроет
глаза, чтоб улыбнуться ей без глаз,
без носа, без ресниц, без посторонних.
А у нее в охапке девять ваз.
Она запоминает только даты.
Ей остальное помнить не к лицу.
Семнадцатого мая он кудахтал,
Изображая курочку в лесу.
* * *
Я – женщина, живущая в столице.
Я вышла в город посмотреть на лед.
Мне барабанщик палочками бьет
То по одной, то по другой ключице.
Вот вечером скажу себе гут нахт,
И затаясь в диванной котловине,
Забуду этот дружественный акт
И то, как он бессмысленно невинен.
* * *
Я каждый Божий день тебе пеку
Пирог из яблок, меда и корицы.
И если ты лежишь не на боку,
То я не смею рядышком ложиться.
Ты не простишь мне никого из них.
Так мне и надо, так тебе и надо.
Давай пойдем сегодня напрямик.
Чтоб дочку поскорей забрать из сада.
Какао ей половником нальют
Там из большой кастрюли с заклинаньем,
Написанном на крышке, и салют
Она нарисовать попросит няню.
Мы поведем ее к себе домой,
За ручки волоча по гололеду,
И будет чай, и корочковый слой,
Отломанный, чтоб подобраться к меду.
* * *
Еще темно, горит торшер,
По одеялу ходит кошка.
Мужчина смотрит на часы,
идет на кухню, там включает
плиту, потом минуты две
он ищет белую кастрюлю.
Горит плита, и пахнет рыбой
На темной предрассветной кухне.
Он кормит кошку, подпирает
газетой дверь, ложиться спать.
И к женщине с курносой грудью
без исключения ко всей
лицом пытается прижаться.
Ему семнадцать лет, и кошка
штурмует утреннюю дверь.