Сергей Финогин
Путешествие
Э.Ф.
Устав от обмороков событий, легкость воздуха в которых не принимается
во внимание при последовательном устранении неполадок пространства желаний,
теперь, что ты подразумеваешь под ''путешествием''? тем более после короткого сна
осознавая кровь воздуха весьма постепенно, и глядя на то,
как с самолета медленно снимают брезент? В то время, как я полагаю,
что нервная горстка людей и поле разбудят скрипучую носта-
льгическую зевоту, переходяющую постепенно в болезненную
биохимическую реакцию на запах, но после кто же не поверит,
взлетев, что гостеприимный мир по-настоящему ласков?
и так бережно разделит неприкаянность любого путешественника, особенно когда он
затихает фрагментом восторга, оторвавшись в пространство.
Но нынче остается вопрос перед собою — чье это было предложение? мое?,
проходя в разбрызганные вещества предвкушений — твое?
В моем паспорте стоит запятая ландшафта, а оказавшаяся окрестность
посредством не-вмешательства твердых составов с востока легитимизурется на глазах,
так осторожно, согласись, и не смело, существуя в собственном нахождении...
Здесь мы делаем вид, что шаг подобен спокойному дыханию спящего, который,
все более распаляясь в собственном исчезновении,
переносит в густые книжные подвалы музейных улиц, как и в обратном значении —
в запыленный шкаф Уинела Китсворта, и там мне искать ощущения
раннего чтения детства... (странная ностальгия по местам, в которые вот —
ты пришел, но они не были ни в представлении, ни в том, что в России называлось
умением нежить в себе сочный сон коллажей ассоциаций,
вариантов альпийского детства, обращений окраинных промзон
в прерии картин неумытых желаний, щедро разменивающие длящийся,
вымытый августом день, на забытые книги со скамеек вдоль улиц).
А снаружи повсюду атроцитовые знаки дорогой еды,
и трамваи совсем как в Сокольниках — о, обманутые ожидания!,
в то время как проспекты надежно полны от асфальта воды, а ноги невнятно замелькают,
какими там окажутся парни, как засветятся на солнце их торсы? Где прибудут теперь,
рассекаемые пеной, избытки тепла, чтобы в нашу очередь опередить
изначальное перемирие новостей, некрос, агро-избытков солнца?
Когда хлеб и вино потекут в обратную сторону, с юга на юг, дорога
поворотится к мосту через феодальные башни лесов, и вот пространство уже надежно полюбит,
защищенное от мягких влияний танатоса, Что это, разве не красота
абриса лица ''прекрасного мира''?, и если промолвить, то что повернется вне времени,
в котором нет ''впереди'', как не сказать тогда,
— ''Если самолет взлетит, то после родины я начнусь там?''