polutona.ru

Илья Риссенберг

Стихи

* * *

Скрашивать соседством одиночество – бессонницы в ночи
Высшая, острейшая потреба.
Человека, с детства начиная, звездочёт не научил
Вслушиваться, лучше бы негребо:
Острыми концовками прозрачные, протяжные лучи
Скаредно поскрёбывают небо.

Ты же здесь, о Господи, кромешный мой, в Субботу почивал?
Сжился с непроторною породой
Идеальный Автор-Современник, обречённый на провал,
Капитал народа оборотный.
Служки световые, претворённые в домашних приживал,
Чёрною сноборствуют работой.


Трудного безлюдья беззащитные нетщетные плоды –
В-с-ласть – шестокрылатая идея
Из теснин: утишила на царстве безутешные следы
Меж ладоней медная кандея;
Лишь бы из могильного покоя и недельной меледы
Словники воскресли, если б только огласовки, молодея.

* * *

Е. Лесничей

Кораблик-барокко по Харьков-реке непокорного
Народа, дорожных рядов говорок трудовой,
Тормашками-вверх-погремушками города-короба
Играет родная душа тишины гробовой.

Рекламные храмы во все кругозорные ведьмины
По обе минуты экрана в метанию нам,
Признаемся древу, обходятся, ибо – отметины..:
Лишь слово доверено свету, а вера темна.

Одно – и на спор паутинка опустится струнная
На слепь одо-брения, чернь золотых палестин
Оседлой чертой, паганини спина староумная,
За ним у царя-псалмопевца поэт-гражданин…

Смахнули под ключ вавилону по сини шагаловой
Ландау мышиных шагов, что хрущёвкам крушьё
Довлело давно, по наотмашь сполошной шугалке, ой!
Не плачет неделю всевышняя длань: Хорошо!
– Хорошо.

* * *

Тот брезг во мраке, не в себе,
Чей храм у сердца на примете,
Где выгорели до небес
Вериги времени и смерти.

Льняному корню в свете риз,
Развёрнутом на аналое,
Ланиты алой приз – карниз,
С кровоподтёками алоэ…


Снит ясновидная зима –
Сквозь вату миртова отава –
Сугроб Давидова псалма
И материнского сустава.

Тупая окшевь топора
В порыве наста – куш? короста? –
За грош порогами Днепра
Свободно выбраны уродства,
К Созванью звонче детвора,
Всё ярче ядрышко сиротства.

* * *

Просвет между явью и сном положительно легче
Держать при себе, чем дождливые слёзы рожденья.
Печалью о юноше сыне ложится на плечи
Поношенный плащ долгожитель полос отчужденья.

Пойдёт на меня нищета со щитами рекламы
Мобильною улицей пива, и гула, и пыла.
Умру, но не в перечень камень краями-углами:
Одно моё имя, одно моё слово – могила!

Услышь хоть себя, оглоушная ночь наущений,
Возмолчь серебристое полчище тополем брани –
Откуда и сердце берётся за рёбра ущелий
Из жалостной вечности нас привечать не-рабами.

Удельное ложе поглубже постелет предлогу
Ладонь полнолунья, в её белоснежном каленьи
Настольною лампой, – к единому лону, ей-Богу,
С небесным поклоном дойдёт караван поколений.

Верни мне мой хлеб предложенья, о женского нимба
Божественный свет и система Твоя корневая,
Аллейная, вечное-мимо-сыновнему, ибо
Ни с места я в жизни, покорностью околевая.

* * *

В кровоподтёках мяса дикого
Песок, и камень краба дохлого.
По кромке океана Тихого
Шаталась мумия и двохала.

Проснулся призрак, испареньями
Пучин, времён, сфирот навыворот
Сипя, и правит словопреньями
Гробокопатель нрава взрытого.

И маята, и одиночество
Не упокоены покутою.
О матерь книг, твоё пророчество,
Исайин сын, с пятою путаю.

Не спи, пустыня Перуанская, –
Воспрянь же за пустой бравадою
Метеоритов, смерти, странствия,
Завет Синайский, Боже праведный.

Край содроганья, угол храмовый
Рогани-моря разливанного
За хутор Ура Авраамовый:
Извилина Перу – вина ль его?

Русь, Арии, Ливан – по горло мне,
По-гром-Союза, нерушимое
Орла двугласье уголовное,
Воронка черни над крушиною.

Пожитки сжатья – на губе ж ещё
Дурь взрыва, мания, наука ли…
Но ближе нет: в богоубежище
О манне детки замяукали.

* * *

Церковь Десятинная, острожья
Дерзость вознесённая главы;
Стойкостью тверда надёжа Божья
Перед буйным валом татарвы.

Знай молитву луковому зною,
Зиму смысла солнечной смоле.
Вижу, лежень-льнула-головою
Ложь двужильной желюшке земле.

Детворе врасшатку леших братия
Вроде зверя хороша навзрыд.
Беличья шарманка взором радио-
Управляемый вратила взрыв.

В-с-ласть в меду ранет спасали трутни.
Старинашарманка стальтруне
Альтруизметро из мёртвых струнит
На живущий вечно сайт Runet.

Зоосад времён, вчерне аорта,
Сообес манежит умирать.
Снит Олимпу приложенье спорта
S-оs мобильных бающая рать:

В нетрях-погорельцах обращенье –
Ратует зловещий суховей
За соборный оселок, священный
Мир душевных, искренних вещей.

* * *

Воспарил распорошённый прах –
Под пышным парашютом небосвода
Строп за стропом оборвать в правах
Духовную опору пешехода.

Нежит крыльями пивнушку крув,
Что круглый сирота с папашей
Умолчали, – напишу, – шепнув
О жизни, тишиной пропахшей.

Поверяемый свечой зрачок
На искорку к живому уваженью, –
Точно это не сверчка – сверчок
Сжимает кулачок уничиженья.

Даром Родины да не терять..,
Сквозь щелочку актёр и зритель
Впали в детский балаганчик-тьятр..:
– Проваливайте, слечь грозите ль.

Ляжет рифмой новых дивных див
Под одинокою надмогой ноша,
Свет и тень, событье, плод и вид,
Лепя, подобя, воздыхая, множа.

Тушит солнечный пожар багор –
Согбенно-главный бог плакучих
Кровель обагрил Синайский горб, -
Крув пеших туч, сыновний лучик.

Будь добра мигнуть, кончину омертвил
Ветр, – дебри в шелест увели беседу:
– Век скончает молния, сверчок молитв,
Очелье беглое по белу свету.

Траурная авария утвари

Точно боль, Божество проходило открытые рты
Воздыханных минут, к материнской любви тараты
Постоянный покут возводя, и цвела черноты
Непредвиденным цветом вода первосветных истоков,
И проржавел рукав – верховенству двурада беда,
Подававшая признаки смерти живая вода,
И с надеждою прочного мира вошла в никуда
Светоносная ночь, проросившая истину воска.

Удоволенный запахом цвели, присяжный заре
Путемлечный скелет возлежал на больничном одре,
И покуда в незрячей тиши возводила горé
Историчное море оконная чермная накипь,
Окружающий Голем повинных и любящих глин –
Анонимной таблички отныне приемлемый сын,
Погружаясь в язык, уловлял глубиною глубин
Червоточного ока аптечные точные знаки.

Паутинником рулика насмерть сметён потолок,
От еврейской гравюры ближайшим трамваем далёк,
Что нижайше не верует ноженькам тёплый платок, –
Извинительна пролежням тень, назывные картуши
Карандашной плюсны, слепозрячая спешилась резь
На гражданку, на сушу, на воинство радужки, взглезь
В изголовье мышиного удержу, там или здесь –
Согнездились пугливые уголья, кроткие, краткие души.

* * *

Оглядев отчуждённую цель и в лице оживая впервые,
В пути приснопамятный путь забывает, что знал,
Как спупил под тяглом, и слёг под обыгою сна.
Волость солнца и лесополос досягнула права мировые
Премирному праху – будь хор, а не харьков, – храпеть
И навзничь прямить материнский сугорбый хребет.

Той зимою слезнице земной заманиха приснила занозу,
Плерома во зло милленарный свела перелом,
Валежник по мере полазника перемело.
Излияньем затопленный мозг, изотопы утроили розу,
Поднять опоздал, опознали,следя, сапоги –
Погиб чистописный по диску с жестокостью гипс.

Неумелому жить остаётся твердящий о мумии вереск,
Сквозь проём недоверий дверных восходящего призрака верезг,
Ни зги за душой поминутных шагов на снегу.
После многих сыновних сирот онемел и оглох тоскователь,
Аналой синагоги на год поминает Господь настоятель.
Опять обниму, подоткнусь при милоти, смогу.

* * *

Если так, что ученье о духе
Ни одной не означено вещью,
А единственно сводится к образу действия,
То в сознаньи, что линзы потухли,
Зажигая слезу человечью,
Спит фантазии детской надежда святейшая,

Как прекрасны морщинки гранита,
То есть дело телесно и просто –
Возвратить бытию обещанье ближайшее
Из кошмаров сыновней ланиты
(Мастер-сброд инвалидного спорта:
Избиенья и крики, окну подлежащие).


Проще: очи не требуют почвы –
Здесь немёртвые, там неживые, –
Объясняя нехваткою места и опыта
Опереточность сотовой почты.
Нянча нячею пролежни-швы ей, –
Неотрывного света напрасные хлопоты.

Если дух – это плоть невесомых,
И Твоя, о Всесильный мой Боже,
Извелась, обезумела слава астральная,
То уж темень-словесница в сонмах
Для молчальницы-матери то же,
Что изящная всячина то ли напраслина.

О, низвергла во брение персти
Инвалидов с Тобой, Колесница
Прорицаний, что праотцам снились как прошлое
Сквозь одно из превечных отверстий,
Твой набросок смахнула зеница
И корзину листвы, веселясь, перебросила.