polutona.ru

Дарья Ивановская

между пуговиц

Фа К

Самое интригующее – это последняя пуговица,
Первая проросшая луковица,
Погасшая иллюминация,
Домашнее радио с танцами.
Выходи на четвертой станции.
Я буду ждать на перроне, в самом конце,
Там, где стена вместо лестницы.
Боже мой, что ещё тебе нужно?
Просто иди ко мне.
Здесь не жёстко, здесь твёрдо.
На постели крошки от торта.
Черт, с чего же тебя так торкнуло?
Что меня зацепило и тронуло?
За какие веревки дёрнуло,
Расщепило на Тайлера Дёрдена
И на ту, которая с ним не спит.
Раздевайся же.
Маникюр и порезы – как мило.
В ванной комнате снова взрывается ящик мыла.
Бег на месте, быстрей, быстрей, ну быстрей же, милый.
Нет веревки – вяжи кинопленкой, но лучше гляди-ка мимо –
Можешь сразу в окно, мигнет и погаснет мигом.
Никаких «не туда».
Сегодня согласна на все.
Вот короткая песня, вот длинное платье, вытянут правый рукав.
Вот на фото колено, вот волосы, вот рука.
Выключай и смотри глазами, и палец сними с курка.
Вот ползет к потолку дымок от окурка.
Вот пустая бутылка, сухая лимонная корка.
Стрижка на ощупь – как мышиная шкурка.
Вот кровать, но если с тобой, то меня устроит и шконка,
И холодная стенка.
Руку не убирай.
Я готова.


ШЕСТОЙ

В кабаке на углу подают под видом индейки свинину
Разбавляют безбожно
Пены в стакане от трети до половины
В бутылке от «Старого Кенигсберга» давно уже чай и спирт
Каждый второй здесь пьет
Каждый третий здесь спит
Каждый четвертый давно забыл свой адрес и имя
Каждый пятый уже превратился в тень
Друзья говорили где можно встретиться с ними
Но подвёл навигатор
Сломался внутренний эхолот
Замарались внешние датчики
Заржавел компас
Отключил все приборы и двинулся наудачу
Показалось приличный кабак
Даже пахнет едой как в школьной столовой 
Где готовили самые вкусные в мире котлеты
Подавали их с кашей
То ли гречневой
То ли перловой
Но здесь разбавляют и пена опять же и мясо не то
И каждый второй здесь и третий
Четвертый и пятый
А ты среди них наверное первый шестой
Который не знает
Что останется здесь навсегда
Пусть разбавляют
Пусть и еда не та
Потому что ты просто искал друзей
Но подвёл навигатор
А может быть не подвёл
Хоть кто-то тебя не подвёл
Хоть кто-то


СТИХИ

Пилот глядит невидящим взглядом на экипаж, 
Курит и пританцовывает, ловит кураж,
Жди смерти, потому что он видит мираж.
«Боингу» не по силам сделать петлю.
В журнале пишут про танго и винный купаж.
Идет по салону стюард, учтивый, как паж.
Воздушная яма. Втыкается в фюзеляж
Черный вороний клюв.
Птицы не могут жить на такой высоте.
Успокойтесь. Вы тоже не выживете.
Юнга сойдет на берег в ближайшем порту,
А пока он холодной тряпкой висит на борту.
Юнгу тошнит в блестящую темноту,
А на юнгу из темноты
Смотрят глаза, и видят его за версту,
Наблюдают, как выворачивает его в пустоту.
И плывут за корабликом в тропическую черноту
Фиолетовые киты.
Не бывает таких китов. 
Вызывайте бригаду. Готов.
Девочка, ты не бойся, дядя твой друг.
Дядя не слышит, дядя немножко глух.
У дяди частично нарушен слух,
Дядя был на войне.
Смотри, как дядя в полете хватает мух,
Смотри, как дядя прекрасен и многорук.
Дяде послышалось, или сейчас был звук,
Похожий на слово «нет»?
Детка, твоя война
Еще не окончена.
Вот на столе стакан воды, чтобы пить.
Вот фотография той, которую надо любить.
Заведи будильник, чтобы опять не забыть
Проснуться с утра.
Эти таблетки могут тебя убить.
Эта женщина может тебя убить.
Эта эпоха может тебя убить.
Это такая игра.
С красной строки
Изо рта вытекают стихи.


СТО ЛЕТ

я дед я прадед я брат-близнец
мой сон прерывается пением бойцовского петуха
моя жена запрет меня в комнате привяжет к дереву
выложит в пасьянс
моя жена не жена мне
королева девственница старуха
еще страницу пожалуйста еще одну перед сном
я примеряю холщовую рубаху утонувшую лошадиную тушу
болит спина это выстрел это выстрел эха в купальне
вавилон я погибель я смута
золотая рыбка плавится в ладони под черной повязкой
загадать желание читать читать читать
перевод санскрит ребусы выучи испанский уезжай
ловить бабочек желтых как смерть
как банановая кожура
как истлевший саван
брею голову снова и снова брею голову
вчитываюсь в имена матери наложницы соучастницы
муравьи ползут по страницам разъедают мои глаза
санта мария санта софия дела идут дни идут
он входит в меня я вхожу в нее белые простыни
вздымаются вверх
плодитесь коровы жизнь коротка
плодитесь несчастные вам все равно
плодитесь пока вас не сбросили из жарких вагонов в море
я буду перечитывать карты
собираясь на погребение короля
чтобы забрать мою статую полную печали
о том что мне не написать этой книги
о том что мне не свернуть себе шею падая с крыши
о том что на лбу моем начертан ноль а не крест
я сварю леденец
полью голову цветочной водой
туфли лаковые отдам старику из цыганского табора
храни меня господи
от чтения снова и снова
дай мне новую книгу а эту сожги
слишком сильное искушение
отозваться на имя принадлежащее каждой из них
храни меня господи
храни меня целых четыре года
одиннадцать месяцев
и два дня
и немного потом
пока не утихнет ветер


МОЛЧИ

Она говорит не надо
Она говорит постой
Падает занавес
Падает знамя
Остается просроченный проездной
На последнюю в этом году электричку

Он говорит не надо
Он говорит постой
Входит дважды
Выходит плохо
И несет его пересохшей рекой
Как сгоревшую до самого ногтя спичку

Мне говорят нельзя
Мне говорят молчи
Завязывают узлы
Завязывают с войной
Вот тебе пряник вот ножницы вот ключи
Начинаем наш импровизированный концерт

Я говорю нельзя
Я говорю молчи
Валит из окон дым
Валит из дома гость
Кукушка три раза кукует потом молчит
И хохочет в самом конце


АНГЕЛ СМЕРТИ

Ангел Смерти похож на моего тестя:
Постоянно присматривается, гожусь ли я
Быть мужем его дочери,
Быть отцом ее детям,
Быть кормильцем ее собаке.
Ангел Смерти носит нарукавники,
Пишет замусоленным карандашом с маркировкой «МТ»
В огромном гроссбухе
Что-то вроде «Купил хлеб и масло без напоминания –
Хотел бутерброд. Не засчитано».
Или «Гладил сына по голове просто так.
Засчитано».
Или «Обматерил собаку. Бывает».
Ангел Смерти каждый месяц подводит итоги:
Щелкает арифмометром,
Пылит гроссбухом.
Жена кричит мне про «лучшие годы»,
Про «сдохну – и не заплачешь»,
Про «бедные дети»,
Про «только собаку и любишь»,
Про «лучше бы я умерла» – 
Ангел Смерти, похожий на моего тестя,
Делает пометку «Плакала. Виноват»
Или «Плакала. Ну и дура».
Ангел Смерти следит за мной,
Следит за моей женой,
Следит за детьми,
Особенно придирается к тому,
Как часто я гуляю с собакой.
И однажды он выйдет ко мне
Из-за трансформаторной будки,
Когда в половине шестого утра
Под дождем
Я буду стоять и смотреть,
Как собака моя
(Точнее, по версии тестя, собака жены) –
Пока и жена, и дети спят себе –
Как собака –
Ну что там обычно собаки делают в пять утра –
Мой Ангел Смерти,
Похожий на тестя,
Подойдёт, отдаст мне гроссбух,
Возьмет у меня из руки поводок и скажет:
«Дарю. Иди, читай, 
У тебя теперь уйма времени.
Отведу я твою собаку, не бойся».
И вот, к жене и детям с собакой на поводке
Явится вместо меня Ангел Смерти,
И они, конечно, заплачут,
Но не горько.
Потому что он очень похож
На моего тестя.


ЧИСТОСЕРДЕЧНОЕ

Прыгал. Конечно, прыгал.
Бросился в воду, холода не ощущал.
Плакал и уплывал.
Тошнит меня от этого корабля.
И потом,
Там под водой тоже на дне земля.
Хоть какая, но тоже земля.
Может быть, именно эта — моя земля.
Грудь, волосы, это вот все — не смотрел.
Не смотрел, только слушал.
Знали бы вы, как давно
Никто
Для меня
Не пел.
А она пела.
Как мама когда-то пела.
Мне кажется, мама мне пела.
Не могла ведь не петь.
Поэтому прыгал.
А ведь она смотрела.
Господи, как она на меня смотрела!
Как она так
Смогла
На меня
Смотреть?
На меня ни одна
Не смотрела так
Никогда.
Что мне вода, я сам уже весь — вода.
Легкие превращаются в паруса.
Ветер и чайки — вот и все голоса,
Которые для меня звучат.
Но чайки мне не поют.
Они мне кричат.
Что-то вроде «Поднять паруса!»
Вы слышали их голоса?
Это не голоса.
Это черт знает что, а не голоса.
Я не могу больше слушать их голоса.
Поэтому прыгал.
Больше мне нечего вам сказать.
Что подписать?
Я не умею писать.
Мне всегда
Некому
Было
Писать.
Имя не помню.
Дату не помню.
Что-то еще?
Я ничего не помню.
Помню только, как прыгал.
И как она на меня смотрела.
И пела.


РЫБА

Дед мой часто рыбачил. Уезжал на денек-другой.
Когда возвращался, почти вся рыба оставалась еще живой,
Он рвал голыми руками крапиву и перекладывал ею улов.
Я помню торчащие из колючего настила конусы рыбьих голов.
Бабушка доставала их и бросала в раковину, полную воды.
Летели брызги, шевелились рыбьи хвосты,
На полу бензиновыми каплями блестела отпавшая чешуя.
Бабушка, это же сом! – показывая на рыбу, кричала я.
Нет, говорила бабушка, это не сом,
И вскрывала рыбе брюхо большим ножом.
Дед, зажарим, или, может быть, засолить?
А по крапиве полз паук, и я хотела его раздавить.
Постой, сказал мне дед, убить другого можно только тогда,
Когда либо он еда, либо ты – еда.
А рыба смотрела на меня и бормотала слюнявым ртом
Что-то про звездное небо внутри нас, и еще потом
Про нравственный закон над головой.
А потом бабушка резала рыбу, посыпала ее мукой
И клала на огромную сковороду, и смеялась – ну вот,
Первый сазан в сезоне, новинка в рот, здоровье в живот.
И я сидела над этим горячим куском, с огромной вилкой в руке,
И в панике думала только о пауке.
И ночью рыба приходила ко мне во сне,
Выныривала, поигрывая блесной, застрявшей в десне,
И показывала на паука – да брось, ну какая там из него еда?
И над рыбой смыкалась вода.
И я думала – ну, я тоже, в общем-то, не гожусь,
И наступала на паука, чем, в общем-то, не горжусь.
И звездное небо внутри меня
Намекало, что нравственный закон, по сути, херня,
Когда мертвая рыба в бабушкиных руках
Вслух рассуждает о пауках.


ОКНО

Мама, смотри, какая луна! Она что, летит к нам в окно?
Нет, мой хороший, сегодня она направляется не сюда.
Мама, а если солнце пролезет в наше окно?
Не поместится, мой хороший, оно слишком большая звезда.
Мама, а ветер сможет достать нас через окно?
Нет, мой хороший, он зацепится за провода.
Мама, а если ты удерешь через наше окно?
Нет, мой хороший, я не оставлю вас никогда.
Под окнами дышат рыбы и раскачиваются корабли.
Под окнами сто борцов друг друга обваливают в пыли.
Под окнами с хрустом и скрежетом деревья прут из земли.
Под окнами девять дней искали меня и не нашли.
Три девицы сидят под моими окнами, и дохлая кошка им на обед.
Старый цыган спал под моими окнами триста и еще тридцать лет.
Конь бледный скакал под моими окнами и ускакал в рассвет.
Под моими окнами сорок дней нет меня, а где я - секрет.
Под каждым из моих окон из ржавых труб вытекает вода,
Под каждым из моих окон в воде то рогоз, то горькая лебеда.
Под каждым из моих окон по траве то табун промчит, то орда.
Под каждым из моих окон уже не спрятать меня никуда.
Засыпай, моя девочка, я сейчас занавешу твое окно.
Мама, а луна сегодня совсем не видна?
Не видна, моя девочка, но солнце с утра заглянет в окно.
Мама, начинается буря? А нам она не страшна?
Не страшна, моя девочка, если ветер подует – я закрою окно.
Мам, осторожней. Не выпади из окна.
Не выпаду, моя девочка. Это мое окно.
Спокойной ночи. Поспи сегодня одна.


СОМ

Вот идет Мария шатким мостом
Из воды на нее глядит черный сом
Черным глазом глядит
Будто хочет всю разглядеть
Будто хочет кость обглодать
Рыбью утиную человечью кость
Нечем сому есть
Нечем сому грызть
Нет у него зубов
Нет рогов
Полный рот жемчуга и травы
Корни торчат из спины и из головы
Не бойся Мария поет ей сом
Катает жемчуг во рту языком
Ты стоишь на мосту я под мостом
Повернись к устью спиною ко мне лицом
Наклонись ко мне подолом и рукавом
Почеши меня справа под корешком
Покажи мне грудь налитую молоком
Смотрит Мария видит сом
Видит Мария смотрит сам
Сон да не сон
Беги Мария беги
Сому не встать из реки
Корни долги усы коротки
Бежит Мария ноги ее легки
Бегут по берегу братья ее рыбаки
Сети ставят
Стоят
Смотрят
К чему снится рыба братьям кричит Мария
К ребенку снится братья кричат Марии
К чему снятся корни братьям кричит Мария
Снятся к беде братья кричат Марии
Сеть тянут
Сеть тонет
Сеть с тиной
Мария бежит домой
Умывает лицо ледяной водой
Вытирает щеки травой
Перевязывает косу дратвой
Свечки ставит по всем углам
Раздевается догола
Черны волосы кожа бела
Грудь тяжела
Мария видит она тяжела
Бежит Мария к реке
Свечка плавится в кулаке
Кличет Мария сома
Пришла сама
В воду кричит ты где
Быть беде или не быть беде
Сом шевелит корнями в воде
Жди говорит сом
Родится тебе сын
Как он увидит сон
Так и решит сам
Быть беде или не быть беде
Все вода или все в воде
Сом открывает набитый жемчугом рот
Сом Марии поет
Приходи ко мне перед последним днем
Наклонись ко мне подолом и рукавом
Покажи мне грудь налитую молоком
Сына тебе родить
Жемчуг тебе носить
По мягкой траве ходить
Чистую воду пить
Рыбу тебе ловить
Будет легко
Принеси свое молоко
И будет легко
Мария ложится на мост рукой по воде ведет
Сома за толстые корни берет
Из воды его достает
В рот ему палец кладёт
Нет говорит Мария так не пойдет
Жемчуг мне не идет
Сын тебя сам найдет
Мне на обед принесёт
Кости твои сгрызет
Рыбью утиную человечью кость
Рыбу тину человек съест
Человек будет мой сын
Так что скажи сам
О чем мой сон
Сом говорит нет
Сом говорит нет
В воде не хватает света
А здесь есть свет
И вот я на свету на тебя гляжу
Черным корнем руку держу
И теперь уже ничего тебе не скажу
Что я могу сказать я же сом
А сын
Это просто сон


ГОРОД ПОТЕРЯННЫХ ДЕТЕЙ

Геннадию Каневскому


В Городе потерянных детей
Едет в ночь на золотом коте
Бархатный старик Жан-Поль Готье.
Он переливается, дрожит,
Недовольно люрексом блестит.
Дым из медных труб над ним висит.
Кот ступает лапами в бензин.
Бархатный цветастый господин
Чувствует, что только он один
Знает, в чем всеобщая беда.
Нет, не в том, что грязная вода,
И не в том, что всюду провода —
Здесь вокруг не блестки, не цветы.
Здесь жужжат колеса темноты.
Мало цвета, мало красоты.
Юноши тут ногти не стригут,
Девушки тут кружев не плетут.
Потому детей воруют тут.
Бархатный старик Жан-Поль Готье
Сидя спит на золотом коте.
Снится старику толпа детей.
Дети спят во сне у старика,
Детям снится чистая река,
Дети носят ленты и шелка.
Перламутр и лак на башмаках.
Глянец и шитье на обшлагах.
Замша и шифон дрожат в руках.
«Нужно больше стразов и камней,
Нужно больше брошей и кистей», —
Думает во сне Жан-Поль Готье.
Трогая кота носком ноги,
Шепчет он, проснувшись: «Помоги,
В ателье беги скорей, беги!»
Кот бежит по лужам в темноте
Города потерянных детей,
Держится за мех Жан-Поль Готье.
В ателье кармин и бирюза.
Жмурит кот зеленые глаза.
На носу Готье дрожит слеза.
Бархатный красивый старичок
Запирает двери на крючок,
Зажимает нитки в кулачок.
«Жить — не шить», — мурлычет важно кот.
Пуговицу в рот ему кладет:
«Вот, запей, и сразу все пройдет».