Борис Херсонский
ЛЕВИАФАН
* * * *
Услыши мя, Боже, спасителю мой,
Упование всех концов земли,
И сущих в море далече.
Земли, оказавшейся могилой или тюрьмой,
Земли, которую воины унесли,
Подставив бронированные плечи.
Прямоугольной земли, где краеугольных камней
Вдвое больше, чем углов у монументальных построек.
В огненной колеснице Илия скачет над ней,
Наблюдая гонки римских квадриг и российских троек.
Упованье земли, как в оправу, заключенной в мировой океан
Из бутылочного стекла. В толще недвижимой, влажной,
Что твой кузнечик в смоле, огромный Левиафан
Замер навек над бездной многоэтажной.
Увенчанные крестами купола огромных медуз.
Как Россия - Сибирью, мир прирастает адом.
Бездна бездну зовет и заключает союз.
Львы пасутся с волами. Господь управляет стадом.
Два светила ходят кругами, окруженные тьмой:
Для управления днем и управления ночью.
Услыши мя, Господи! Боже, спасителю мой,
Твой мир прекрасен. Я видел это воочью.
**
Огромная дохлая рыба лежит на левом боку, на песке,
вздулось брюхо, чешуя цвета брусчатки, подсохший плавник.
Чайка угрюмо летает, помышляя о лишнем куске,
маленький краб лезет рыбе в рот - каков баловник!
Из жаберной щели на волю выходит подводный народ -
многоножки, мелкие рачки, продвигаясь бочком.
Русалки водят однообразный девичий хоровод
вокруг рыбьего глаза с тусклым колодцем-зрачком.
Анатомия Левиафана на поверку довольно проста,
хрящевой череп, острые ребра, прямой хребет.
символ царствия тьмы у основанья хвоста,
треугольник на лбу - и не сыщещь иных примет.
А вот размер имеет значение - лежит гнилая гора,
жизнь всегда кипит вокруг того, что мертво.
Так дети снуют вокруг гроба, стоящего посреди двора,
а мертвый лежит, понимая, что никто не жалеет его.
***
Просыпаешься, вскакиваешь, натягиваешь штаны,
смотришь в иллюминатор и думаешь: вот те на!
Две огромные мертвые туши в море видны.
Да нет, не две, а четыре. Боже! Еще одна!
Выбегаешь на палубу. Куда ни посмотришь - блин!.
Огромные мертвые чудища, как острова.
Хоть строй на них города. Страшно думать - такой исполин
был жив и плавал там, в глубине! Приплюснутая голова,
раздвоенный хвост, плавники - огромные веера
розоватого цвета, брюхо белое, и на нем
сидят огромные птицы, не видел таких ни вчера,
не позавчера, ни в детстве. Мы не рискнем
плыть дальше средь этих трупов. Осталось одно
ждать, пока они лопнут и снова уйдут на дно.
Какими были они? Что погубило их?
Все передохли, или там - Господи сохрани!
в глубинах осталась пара-тройка живых?
Если встретят нас, что сделают с нами они?
Мы узнали о них, когда пробил их смертный час.
Подобно этому наше собственное естество.
Живое и мощное скрыто глубОко в нас.
А то, что всплывает в сознании, чаще всего - мертво.
**
Открой для себя страну, как банку килек в томатном соусе.
Первый ряд - служивые люди с калашами и медной бляхой на поясе.
Автоматы в машинном масле, солдаты в крови, но все понарошку.
В томатном соусе. Хорошего понемножку.
В глубине какая-то жизнь: старики, которых не проведешь на мякине,
города на холмах, река течет по долине.
Богородица любит всех, забыв о собственном Сыне.
Стоят домишки, в домишках живут людишки,
под полом скребутся, чтоб не сказать иначе, черноглазые мышки.
На трубах печных сидят большие клювастые птицы.
За зимний сезон успеют почернеть-прокоптиться.
Вот и ты проживешь тут краткие лучшие годы.
Под землею дрессированные кроты прорывают ходы.
На краю земли рыбари ждут у моря погоды.
А в море - Левиафан и белые пароходы.
На пассажирских палубах - дамы в соломенных шляпках,
важные люди с деловыми бумагами в папках,
кружевные девочки с куклами в обезьяньих лапках.
Все видали друг друга в гробу в беленьких тапках.
Все любили друг друга во ржи да в сене-соломе,
а как животы раздались, так каждый в собственном доме.
Сначала - в трудах, позднее в истоме, позднее - в коме.
А тут и Стикс и Харон на своем пароме.
Плывешь, языком монетку трогаешь за щекою - цела ли,
тебя встречают предки говорят: как долго мы спали!
Мы-то думали, что ты молодцом, что живой -здоровый...
Соус из банки консервной пес долижет дворовый.
***
Странные люди - все на одно лицо,
носатое, кареглазое, борода, торчащая вбок.
Для того им история, чтоб попасть под ее колесо,
скорби и беды они запасают впрок,
чтобы хватило и детям и детям детей,
чтобы внуки внуков учились житью-нытью,
и за это Имеющий Имя им вытащит из сетей
Левиафана - огромную рыбу или змею.
За то, что паче зеницы ока они берегли тоску,
Бог разделит тушу чудовища, как заправский мясник,
разделит так, что хватит каждому по куску,
на каждый день вечности хватит мяса для них.
Мало им манны небесной, мало перепелов,
мало заповедей, данных им при горе Хорив !
Вот вам Левиафан - ваш последний улов,
и Бог удалится к себе, небеса за собой затворив.
***
Левиафан, изгибаясь, хватает себя за хвост, замыкая круг.
В центре - кораблик. Чего не встретишь в морях!
Похоже, конец. Но поневоле любуешься делом Господних рук:
чешуя блестит, как щиты. Закипает пена в ноздрях.
Напоминает крепостную стену спинной плавник.
Глаз, что светило черное в перламутровом ободке.
Левиафан губит из озорства - он большой шутник.
Он - гигантский шутник. Такого не поводишь на поводке.
На крючок не поймаешь, леской язык не прищемишь ему,
не загарпунишь, воле своей не подчинишь.
Постигнуть тайну его невозможно людскому уму.
Человек для него, как мышь. А кто пожалеет мышь?
Глядят моряки на живое замкнутое кольцо.
К высокому небу не поднимают глаз.
А с неба Господь склоняет улыбающееся лицо:
Опять пугаешь людей? Чтобы это - в последний раз!
И, размыкая кольцо, Левиафан уходит на глубину,
и ударом хвоста поднимает чудовищную волну,
и волна уносит корабль в удивительную страну,
где всюду - равнина, где бабы в цветных платках,
где моря никто не видел, а извилистая река
течет далеко и медленно откуда-то издалека,
где благословляет народ Господня рука,
а сам Господь скрывается в кучевых облаках.
***
там это море великое и пространное там
этот левиафан которого Ты сотворил Себе для игры
там это пространство духа где место молитвам мечтам
и карам небесным припрятанным до поры
там эти горы коснешься их и дымятся там малые острова
разбросанные по поверхности сине-зеленых вод
там этот больной старикашка копченая голова
руки крюки цыплячья грудь грушевидный живот
там эта книга книг раскрыта лежит на столе во мгле
но чтобы прочесть ее не нужно ни лампы ни дня ни свечи
потому что любой предмет лежащий на этом столе
сам испускает свет немеркнущие лучи
потому если буквы сосчитаны уже не нужны слова
строки страницы застежки из меди кожаный переплет
не растут деревья там где не растет трава
даже ангел отбросит крылья если окончен полет
что же будет с материей которая как говорят
существует без нас после нас вместо нас потом
что же будет со всеми светилами что бездумно парят
исчезая и возникая в пространстве пустом
там это море великое и пространное там этот водный зверь
чешуя из бронзовых позлащенных щитов из мечей плавник
там это небесное войско отступающее без потерь
там этот мир исчезающий туда откуда возник
***
в детстве бабушка мне читала сказку про чуду-юду
рыбу-кита на котором выстроен город
потом я учился всему и работал всюду
узнал что кит не рыба что в тридцать втором был голод
что на спине кита ничего не построишь даже
хижины а на трех китах или слонах не знаю
точно стоит вселенная и что в купле продаже
смысл жизни и люди как волки сбиваются в стаю
и еще я узнал про любовь в сердце и на природе
на траве в палатке или на свежей постели
живот на живот все заживет так говорят в народе
вернулись предки а одеться мы не успели
но кит и доныне плывет и садик вокруг фонтана
и скамейки окрашены в цвет листвы запыленной
и город стоит на спине у кита посреди океана
и бронзовый ангел парит над гранитной колонной