Виктор Качалин
ГАЛИЛЕЙСКИЙ ВОЗДУХ
ПОСЛЕДНЕЕ УТРО
Апрель жестокий месяц, но не в Галилее,
здесь вяхирь не спорит с чайкой о ветхом и новом,
здесь стаи белых цапель облистают вечер,
а пеликан над морем взмывает утром,
глубок и глуп кошачий взор маякающего к дождю павлина,
горчичные поля слепят, не ослепляя,
дымится влажной лавой кратер Кинерета,
покой субботний полон, как облако над Кармелем,
и роза Цфата, и гибискус Хайфы сверкают
воскресной кровью.
Вдруг черно-белый хамелеон пробежал по кипящей разными цветами книге
и исчез на черно-белом фоне добра и зла -
ведь это стильно, это мощно, это слабо! -
приговаривая про себя: "Ведь все чисты, здесь все в грязи,
и кто поймет, кто не поймет?"
И бодрый змееед из гор Кармеля, из пустыни Аравийской
прощелкал клювом: "Ешь, птенец! Не подавись -
дух убивает, буква - животворит, лишь буква привлекает дух,
как нас с тобой - змея. По-братски делим
мы ядовитую. И дух - придет, не может не прийти".
И горлица поет о невозможном,
но все возможно любящему в ней.
2.4.12
+++
Дважды и трижды Иерусалиму
сказано быть и разрушиться снова,
семь хлебов преломить,
две рыбины в год
и одну Марию.
Громом пахнуло и ветром с Кармеля.
Собирается дождик четвертый день -
но грозы не будет.
Галилейский воздух. Камни молчат.
В первый день пасхальных каникул
дети играют в мяч во дворе школы Корчака.
Дух дышит где хочет -
приходит рано, взбегает в любое место,
не мимоидет, предвиден, не узнан.
ЭФИОПКА
"Пока ты идешь по лестнице,
довольный, усталый, с новой войной
и с нагорным вином за плечами,
я плачу внизу - не оттого, что я потерялась,
мой дом напротив твоих дверей.
Я сама к тебе постучусь
и спою тебе песенку -
ни о чем, о долгой счастливой жизни,
о том, что весна пришла -
радуясь и страдая
очистить место
от стен Иерусалима,
от купальских огней,
от снов Галилеи" -
так пела мне девочка-эфиопка,
а я и забыл, что вчера
было Благовещение.
+++
И море тонет в снах оливы,
подрастворив в себе затверженное небо,
куски колонн вокруг фонтана в Табхе
припоминают в полдень старые обеты,
горячий воздух - не вино! -
дрожит в базальтовых давильнях,
и море - галилейское, живое -
давно твои охватывает ноги,
и слёзы льёт, и умащает мирром,
но мир неузнан.
Тогда, отрезав волосы,
на ветер отпустив их, сонных,
и солнечным огнём хрусталик смятый
повыправив - надрезав зубцами Цфата
перенаполненное сердце,
ты ощущаешь грудь упрямой Галилеи,
и лоно, полное цветущих молний -
вот так, узнав друг друга,
вы рассмеетесь оба на обрыве,
но мир неузнан.
В НАЧАЛЕ НИСАНА
Авессалом утвердился в Хевроне,
Гоголевский нос касается мраморов Кесарии,
Цезарь смотрит "Мартовские иды"
и не узнает себя в Давиде,
плачущем о мятежном сыне, ласкающем арфу.
Галилейские кудри запутались в римском дубе,
каменный, резной рай для сына улитки
оказался еще тесней. Ласточка режет небо,
влетает в аркаду, ей неважно, век седьмой
или двадцать первый.
+++
Кармель не виден из-за хамсина,
Хермон не виден из-за тумана,
снег на его голове - убегает от взора,
брошенного от Галилейского моря.
Снежный пир и дождь не уживаются вместе,
а вода прибывает тихо, словно возлюбленная,
и будто нож, входит в меня свет звезд.
Приближаются Бык и Венера друг к другу -
первыми засверкали на небе.
Перейди Иордан по мосткам - невидимый ночью,
оглянись на небо - их будет трое:
Марс убрёл, и набегает Гермес триждымудрый
с надписями из пустыни,
а корова-ночь,
две звезды на боку вздыхают -
пасётся себе, мнёт анемоны, поднимается выше
на гору Йетро, где пещерные своды
обнимают входящих с миром,
где бесноватые бьются о камни,
а за ней шагают два близнеца-теленка,
золоторыжие, как волосы у любимой,
и над ними взлетают и снова кругом садятся
тени белых голубок.
Одинокий гусь кувыркается в небе,
пойманный горным ветром.
* * *
Ясная, невыносимая явь
избываемая тремя ветрами
водоносы, полные зерен и свеч
и малая чаша с белым вином
летящий павлин
раскинувшийся крестом
гости с ясными глазами
помнящие затопленную тайгу
андрогины помогающие
перейти поток
по камням разномастных мозаик
+++
В небе безжалостный сладкий ветер
песнь поет корням кипарисов
белому сердцу-камню некуда скрыться
Миг - и вырвется лист из книги
ласточка - из глаза ангела
изваяние дня - из ивы
я погружаюсь беззвучно
в закрученные к сердцу
острые лозы
Цфат, 11.3.12
+++
Рыбы, пляшущие в хороводе
на юбках финикиянок,
звезды, бегущие друг за другом
к невидимой сердцевине,
кровью прикормленный Уроборос,
кусающий собственный хвост -
сегодня все либо сходят с ума,
либо тонут в любви,
но их не вспомнит молодой равви,
молящийся ночью в горах -
прекрасный, как ночь,
неподвластный ей, как месяц молодой.
Он - камень, поющий между солью пустынь,
оазисом и океанской водой:
"Успеешь до войны
спасись из огня
и погрузиться
в прохладу слов?
Затем - вернешься,
о себе не мня,
к сестрам купины".
Хайфа, 9.3.12
* * *
взял на память
самородную медь из Тимны -
где в пустыне Йетро
поприветствовал Моисея,
одарил его щедро
мудростью и Ципорой,
а Илья желал себе смерти в полдень.
Где же ливень,
где тихий холод моей Галилеи?
Эйлат, 12.3.12
* * *
МОЗАИКИ В ТАБХЕ
Хлеб и рыбы - почивают в камне.
Нил не поднимается до "эты"?
Красный ибис клювом бьет дамана,
Птицы пьют нектар и тешатся любовью.
А павлины - вперились друг в друга.
Лишь фламинго - в вечном, нежном,
страстном поединке
со змеей завета.
13.3.12
+++
Вглубь Галилеи,
вглубь гор, тающих днем на языке неба,
разметанных ночью огнями слов,
звездным семенем бархатных книг,
на берег Кинерета, где весна
превращает странников в рыб -
невозможно укрыться
в кипящем море на дне котловины,
но, пока не настало лето -
ныряй в глубину,
не жди обретения, не жди окончательных новостей.
Перетертые рыбьи хребты
скрепляют камни исчезнувших городов -
напиши это тушью по мокрой бумаге,
пророкам алмазы оставь и резцы
и смотри - в виноградных глазах Галилеи
наливается парус воды
потоками с гор, светом из глубины.
КНИГА ОГНЯ
Незаметно подбирает перья весна
Очиняет перо одним ударом света
Расщепляет ночным ледяным ножом
Изображения – бой затевают
Книга огня написана чернилами воздуха
Сухая роза, орех, капля воска –
Отправляются в солнце,
В печку воспоминаний.
Тебя не тронут
Иные земли.
Февраль – апрель 2012