Юлия Тишковская
случайное радио
сборник стихов «случайное радио»
*
обточенные морские камни
хранят внутри не изюм, а
самую страшную тайну –
как они сделались гладкими
*
(Р.Ф.)
1. а новый день
наступит раньше,
чем я пойму,
как быстро прожит
день, где мы значились,
и были
так честно на себя похожими.
но нас забыли.
но нас
запомнили другими,
и вот мы умираем ими
вовеки, присно и отныне,
с одной
пожизненной судимостью
2. нас принимают
не за тех,
и если приглашают в гости,
то выставляют на распев
лишь маленькие емкости.
но в них поместится
весь мир,
когда они вконец затихнут,
а ты в углу своем бренчишь
отныне, и вовек, и присно,
нас принимают как своих,
нам наливают и за них
и провожают очень быстро.
3. а мы были ими
по-настоящему были
когда любили
а вы были нами
по-настоящему знали
что так бывает
но кто мы сейчас
и что в нас от тех нас
и что в нас от сих нас
неприкосновенный запас
тех нас,
растраченный в драках
и сказках
и пиве,
который мы все
так хранили, -
стремительно тает до линии,
до тонкой линии красной,
опасной
пометки.
но что-то еще осталось
на самом дне наших глаз
отныне и присно, вовеки.
*
уходя за собой
убери
книжки по спальням
кружки к чайнику
мыльные пузыри
просрочив
бытием в гордости,
и молча
жевачку от батарей
отдирать
отдери
от двери
отойди
оглянись:
кто-то по вымытому полу
такому чистому
такому святому
наследил снова.
вот и нам, лодырям,
гордость
от последнего слова
до первого подвига.
мытье пола
до блеска
до взлетных полос
где мы разбежались и…
ходим
все гордые
в ожидании второго прихода
прислоняем рожицы
к той стороне забора
а ты –
убери
убери
посмотри
как кто-то по вымытому полу
разбегается и
летит,
потеряв гордость
разбегается и
летит
*
(AV)
на руке появляется новая линия.
мы – пионеры
второго захода.
боги заменимы.
люди незаменимы.
поэтому нас и много.
цель попадает мимо,
но ты обнимешь –
и в фокус сразу оба попадем.
мы будем в нем ходить –
два рукава пустые.
благослови от гриппа,
чтоб прослыли
мы хитрыми
отдельно,
а вдвоем –
обманчиво живыми.
разлегшийся на куче оправданий
ни в чем ничуть
замешан не бывает.
и утонуть в сметане,
и наскочить на грабли,
остаться самым правым,
встав с левой половины
такими мы и были –
нелепы и
безумны.
все линии с руки
сошлись в одну кривую
указывать на правду.
и нам
заменят мир,
как доллар с рваным краем,
когда мы встанем рано
и сунем паспорт
*
дергаешь головой испуганно,
как пудель,
и нос – призывно холодный.
спрашиваешь:
ну что
ну что
ну что с нами будет?
посмотрим.
выведены августом
на прогулку.
зимой выходить не решаемся.
теплая мольная куртка,
слабослышащая шапка-ушанка
так унижают.
скорей
скорей
отращивай шерсть –
гордость зимних зверей.
меховой компресс
на левую область –
безлюдную и
бездонную.
спрашиваешь:
ну что
ну что
ну что с нами будет?
да мы ведь не хуже пуделя.
да поживем
и
сдохнем.
*
тебе ж пора рожать,
а ты – о смерти.
ну сколько можно?
и говоришь,
и говоришь мне.
и хочешь мальчиков,
двух близнецов.
я отхожу подальше,
молча пятясь.
вокруг одни глаза,
они мешают
мне рассмотреть,
что скрыто в глубине.
они мигают так
неосторожно,
что этим
выдают себя с корнями.
букет из них,
в обертках от ирисок,
я подарю тебе
взамен себя
и отойду опять,
чтоб лучше слышать
двух мальчиков,
двух близнецов
невидных,
когда вокруг шипят одни глаза;
они сидят и тихо-тихо знают,
что я рожаю их,
опять рожаю
своими разговорами о смерти.
из пепла слов
да возгорится честность
для наших фениксов,
для наших близнецов
пока глаза
не вывернут лицо
*
когда чего-то нет,
то значит слишком много,
когда же кто-то рядом,
у локтя
срывает этикетки от бутылок, -
ты понимаешь,
что уже простились
в порту,
на остановке,
на вокзале;
уехали,
не помнили,
не знали,
с каких бутылок,
до каких широт,
и с кем
и где
и как
он проживет
остаток дней.
прими от сих щедрот
да сколько унесешь.
а что осталось –
в землю закопай,
и он взойдет,
твой персональный рай.
твой персональный грех
прикажет долго жить,
и ты опять ночуешь в нем,
а жизнь –
как замороженная стройка за углом,
где не хватает средств и сил.
а персональный ад
воскреснет и пробьет
асфальт, и чертенята –
в хоровод.
долг красен векселем,
душа поет,
а тело потанцует и уйдет,
с бутылок этикетки соберет,
обклеет лоб
и локоть разобьет,
пройдет по саду,
души подберет
да сколько унесет
*
расти свой мост
на сваях одиночества,
протягивай
на неизвестный берег.
и каждый гвоздь,
по глупости испорченный,
окажется на крышке гроба веры
в то, что когда-нибудь
строительство закончится,
и ты пойдешь –
чем глубже под – тем тоньше
и тут тебя на середине встретят
*
она нарисует тебе светофоры.
ты будешь гулять
до времени чистых урн
и пропахнешь городом,
цветущим табличками
сонных аббревиатур.
и утра не будет.
зачем?
морально на вырост
Библии куплены.
тянись к ним
тянись к ним
с такими маршрутами
нет в жизни надежнее парашюта,
когда мы выходим
без шапок и шуб,
взлетаем и
шутим,
как будто мы все еще люди,
и будем.
и ты светофорно послушен.
послушай.
ведь красный затушен,
а путь – непригоден.
мы будем гулять
по счастливой погоде,
по доброй погоде.
но
будь осторожен.
ведь я нарисую,
а ты по ним ходишь
карандашной тропою
мультяшной дорогой.
гляди –
они заведут нас.
они нас уводят
так скоро
до первого перекрестка.
перекрестья из досок
острые –
не занозь руку
ни гвоздиком
извивающейся минуты
нераскрывшегося парашюта
под куполом
нарисованного утра,
где мы
по-прежнему
любим.
а что карандашно
и что фломастерно –
узнается по наступлении
времени ластика.
не плачь.
пустое – не жалко.
у нас с тобой –
набор маркеров.
обведем парашюты,
и каждому –
внутрь
внутрь
бьются легко и собранно
сердца, обмотанные
стропами
мы навсегда подстрахованы
к выходу через окна.
*
тянуть
человечество
за волосы
из болота.
делать свою любовь
до седьмого пота.
жить
как ходить на работу.
каждый день по будильнику
шептать:
сохрани, господи, хоть кого-то
живым и сильным.
я же такая слабая.
изнутри таю.
не смотри на меня
так.
истончаюсь.
пролезу в любую щель,
на тебя посмотрю,
головой покачаю:
это только начало,
дальше – больней.
больней и старше.
и вот уже тянуть –
страшно.
тонкий волос
натянут,
поет как скрипка,
звучит как арфа.
тянем-потянем.
только вот
кого вытянем?
с тем и жить нам.
и здравствовать.
как сами себе
рыцари –
защитим от ударов.
как сами себе
Мюнкхгаузены –
не оскудеет болотце.
вцепившись друг другу в волосы,
тянем свою лямку,
и просто знаем –
до времени
не оборвется.
*
жизнь как вдохнули в меня
встал и пошел
светлый и
все понимаю
встречу хорошего человека –
протяну ему руку
обрадуюсь
загляну внутрь
спокойно и чисто
отниму руку
отправлюсь дальше
встречу красивого человека –
улыбнусь
покажу зеркало
загляну внутрь
отсвечивает
возьму за руку
поведу
встречу сильного человека
протяну ему руку
красивого
внутри байковый
добротный
встал и пошел
встретил себя
а внутри –
ничего
жизнь как вдохнули
выдыхаю теперь
разными людьми
выдыхаю
внутрь хочется
*
от яблони
не отдалиться.
что ли магнит какой
в ветках запрятан.
ходим вокруг
да около,
слышим слова
знакомые.
английский –
с четвертого класса.
мы ж еще – малышата.
нам бы по-своему
научиться,
просто и ясно,
чтобы поняли,
или хотя бы
не испугались спрашивать:
какая она,
Родина?
и кто они,
наши?
ну, предположим, уедешь.
даже неплохо устроишься.
поймаешь машину,
возвращаясь с очередного коктейля –
а по случайному радио –
какой-нибудь Гребенщиков,
или Кобзон, к примеру,
с чем-то вроде «Русского поля».
а где же ты в счастье и горе?
ну да, убираем пафос.
я тоже предпочитаю счастье.
хотели как лучше.
ну да, космополитизм вроде как.
мы – дети Земли,
дети Галактики, чьи
закрома полны.
а свое – получим
до самой последней капли.
и те, кто уедут
и те, кто останется
мы все недалёко падаем
от этой страны
*
под наркозом
перед глазами – квадратики.
давай из них
дом строить.
там ты – хозяин,
и я – хозяин.
двое
в одном убежище
посреди комнаты, -
научимся ходить за грибами
индейской цепочкой,
и такое узнаем,
что будем смеяться
долго-долго.
пока не закончимся.
ты – да и я – за компанию.
перед глазами двоится
после наркоза.
ты приглядывай там
за домами,
пока я
медленно засыпаю
медленно засыпаю
навсегда уходя
за грибами
вглубь
за грибами –
сердцем и
строчками.
*
«рельсы-рельсы
шпалы-шпалы
ехал поезд запоздалый.
из последнего окошка
просыпалось немного горошка.
вышли куры –
поклевали, поклевали.
вышли гуси –
пощипали, пощипали.
вышел слон –
потоптал, потоптал.
вышел дворник –
все подмел.
вышел директор.
поставил стол.
поставил стул
и начал писать:
«Дорогие дочки…»»
сильны, и потому
не уходим.
во сне прячемся,
дышим в спину.
там слон потоптал,
поклевали куры,
пришел директор
и все сгинули.
а маленькие –
самые любимые.
мы в них
и для них
и сами себе подобны.
садись на кухне,
бери бутерброд.
она от тебя
никогда не уйдет,
потому что
не приходила.
и день твой – в дырках,
подобно сыру, -
от повседневных забот.
и ты набираешь
на год
в больших магазинах.
тележка стучит
колесиками.
мы все купили к обеду.
и он тебя
никогда не бросит,
пока в пути запоздалый поезд,
хранят и баюкают
нашу совесть
и дворник, и слон, и директор
*
а нам бы –
поговорить.
а нам бы –
себя наказать.
но то, что можно
забыть –
высказывается в глаза.
да мы не нарочно,
да мы не специально,
а так.
перекатываем
перемалываем
слова
к голове голова
чтоб получилась
вода,
которая не испортится
никогда.
из-под нас
вода – не напрасно.
она ведь святая.
красная.
*
думаешь,
твои цветы без тебя засохнут?
не приходи
долго,
насколько сможешь.
а перед этим
напои вволю,
вдоволь.
прощаясь, погладь по листьям:
вы уж как-нибудь
без меня проживите.
время познавать истину,
и непременно – в пустой квартире,
иначе из вас не выйдет
по капле воля.
не оборачивайся,
сумей пройти
испытание,
выпадающее на долю
каждой оконной
декорации
где-то после двадцати шести,
когда уже
не так больно.
умеющие выживать без воды
ожиданием
замочного скрежета, -
за знание истины заплатив
самую страшную цену, -
полузасохнув,
расцвели.
искушение жизнью
пройдено.
до новых уходов
дожили,
мы доросли.
стали выше пыли,
тверже
неполитой земли
самые
самые
прочные
*
скажешь красиво –
а получается – ни о чем.
скажешь о настоящем –
словно толченый кирпич
в связки проник.
нам шершаво и горячо.
мы улыбаемся
только когда
молчим.
осень 2005 г.