Александра Мкртчян
Из книги стихов «Испанская партия»
Остров Куртца
Если плыть по течению любой реки
однажды, минуя мангровые заросли,
приплывешь к острову
полковника Куртца.
Первыми выскочат обезьяны:
ими движет чистое любопытство,
затем появится связующее звено —
человек искусства, или психотерапевт, или шаман,
он на скорую руку поделится опытом:
как обращаться к полковнику,
как здесь все обстоит.
Сам полковник Куртц
появится к вечеру,
ты для него — новая кровь,
поначалу не вызывающая особых чувств.
Полковник расскажет тебе
о местных нравах,
о том, как недавно к его берегам
прибило красивых людей,
кверху брюхом,
ему теперь есть, из кого выбирать.
Затем он уйдет в свои покои,
а ты поброди здесь, освойся.
Утром он упражняется с мечом —
головы тут и там,
всегда имей под рукой человека,
который будет говорить тебе исключительные вещи,
советует полковник,
ты-то тут не за этим,
не так ли.
Что будешь делать после того,
как убьешь меня?— спрашивает полковник,
подставляя свою бычью шею.
Заберешь их с собой на свое утлое
суденышко?
Сможешь ли ты позаботиться о них,
как следует?
Подумай об этом, — умоляющим тоном
произносит полковник.
* * *
Когда пишешь,
главное — не уснуть.
Такое порой случается:
пребывая в рамках своей культуры,
время от времени впадаешь в сновидение,
сновидишь, не приходя в сознание,
иными словами, спишь, галлюцинируешь,
а когда приходишь в себя —
видимо, кто-то снова испытал ядерную бомбу —
оказывается, ты все это время по инерции что-то писал.
* * *
Вот, я снова в ковчеге,
везу несколько бутылок, запечатанных сургучом.
В них души незабвенных людей.
Однажды, когда снова наступит цивилизация,
я сделаю из них голограммы
и буду говорить с ними
обо всем,
они будут отвечать мне цитатами из собственных книг
на все лады.
Все четыре тома из этой бутылки —
не дадут мне забыть об истоках разума;
один трактат, исследования и пара разноцветных тетрадей — в другой,
в третьей поэма,
то, что мне удалось спасти.
Бог, ты же обещал,
радуга, помещенная в облаке,
которая была символом договора
между тобой и землей, помнишь?
Однако
мог ли ты услышать мои слова,
как прежде,
когда многие из них произносились впервые?
В последние дни
половины обозначаемых предметов,
уже давно не было,
а другой половины не было никогда.
Треугольник Фреге смыло водой.
Даже лучше,
никаких жалоб отныне,
никаких претензий,
теперь я могу быть кем угодно,
мысль моя полетит над океаном
в любую сторону,
во все стороны,
больше нет никакой повестки,
нет формы и нет границ,
и поскольку я помню прежние,
новые будут,
о, поверьте, новые границы
будут таковы, что стоящий на одном берегу
никогда не услышит стоящего на другом.
И если меня спросят, почему это именно так,
я отвечу: моя память
отравила меня.
* * *
Мышление удивительно:
сначала ты переходишь от А к В, затем к С,
потом ты уже соглашаешься с тем,
что бог не может быть создателем зла,
ведь это очевидно,
а вот ты уже следуешь за мальчиком в красных шортах,
который привиделся вдалеке после бомбежки,
единственный выживший ребенок,
бежишь за ним по зеленой траве,
по бесконечному минному полю,
нет ему ни конца ни края,
потому что это абсолютно последовательно,
абсолютно, последовательно,
не было другого варианта.
* * *
Разум усталый картину творит из тел полусгнивших,
это трактует как то, то как это, а может быть, аналогично,
это подобно вчерашнему, первому дню на планете,
помните, Анна Петровна ловила стрекоз на болоте?
Давеча грустный Аркадий несколько пятен поймал на картинке.
Утром меж тем грозный Ктулху единорогообразный
выступил из прибоя, лоб его хмурый бугристый,
Людочка, это же папа, криком разносится эхо,
чудо вера твоя сотворила, из темного Афганистана.
Тянутся тонкие руки в топкие норы кротовы,
звуки, знакомые с детства, над Марсом кровавым клубятся.
Помнишь, как в аспида с Ромой, мальчишкой беззубым, играли?
Помню, вернись в мое лоно, — бездна тебе отвечает.
* * *
Сколько погибло их в пермском периоде,
огромных, синапсидопобных,
с мощными сухожилиями, амнионами и серозой,
адаптивную радиацию помнишь?
Сколько силы было в их взгляде —
бывало, глянут — и тысячи мелких осколочных
трилобитов или всяких там семян папоротника
фух! — и всё!
нет их, не видно.
Клада могучая…
И не нуждались дейноцефалы в какой-то там мысли,
их вид и был мыслью — лапы, хвосты!
Если бы не метеориты,
так и сидели бы динозавры на деревьях,
до сих пор бы сидели.
* * *
По мотивам фильма «Бескрайняя ночь» Эндрю Паттерсона
Надо было мне,
надо было тогда, в 1950-м
в Каюге, штат Нью-Мексико,
не отпускать эту сияющую тарелку,
бьющую в лицо лучами света,
каждая деталь в которой,
эти прожекторы например,
были воплощением любви и отзывчивости,
не ходить потом по больницам, демонстрируя странные рубцы,
не трясти головой,
опутанной проводами:
они хотели меня похитить! они собирались меня забрать!
Вот идиот, говорили врачи.
Помню, меня тогда восхищала идея полупроводников
с диодами на основе… господи,
а еще в городе открылась новая сеть домашних ресторанов,
и трава была такая зеленая,
а под кораблем она почернела.
Как же нас порой подводят наши собственные чувства!
Идиот, они хотели тебя спасти.
* * *
Сколько правды было в подстрочнике,
сколько силы — в неограненных словах,
выброшенных во имя результата,
синонимы, синонимы, еще одно, ближе по смыслу, —
и вот уже не значение, а сам предмет лежит в строке
в двух или трех нелепо сочетаемых словах;
порой правдивее оказывался антоним;
случалось, удачная метафора
уводила за собой в никуда.
Фрагменты (The Strong Parts of Reality)
1
Разве, когда мандарины спускались с луны,
мы теряли себя, нарушая ход мыслей,
забывая о назначении чувств,
или, может быть, мы оставляли приличия?
Или когда белый дух каждого укрывал,
а под сухой яблоней
все же нуждалась мысль,
разве мы оставляли свое?
Так что же сейчас, когда
всякий знает (неразборчиво)
никто не займет твое место у барной стойки.
Никогда, никогда (далее неразборчиво)
2
…и когда я осталась посреди дороги с мешками,
вокруг не было никого,
тогда я крепко это усвоила:
только воздух,
and my lips, and teeth, my tongue,
therefore, vibrations and my pronunciation,
и те, кто уехал,
знают об этой дороге,
то есть мне следует сойти с нее,
therefore, only my eyes and my ears,
и далее, чтобы не повторяться;
я думала: почему, собственно, проект загнулся,
когда страна только началась,
можно было бы понять,
если бы страна уже закончилась,
и тогда проект тоже, но страна ведь только началась,
therefore,