Антон Очиров
Тавро
говорят, что речь в стихотворном тексте должна быть претворена
вот так думаешь, что говорит человек, а это говорит страна
(или - инопланетяне)
вот так: сказал одно, а на самом-то деле это было совсем про другое –
ты меня полюбила, но не в этом дело, я тебя полюбил, но не в этом тоже
что я имею в виду, когда говорю: боже, боже - а он делает, говорят, благое:
вцепился в лицо руками, держит, тянет как репку тянет:
делай то, что не можешь не делать, это, говорит, поможет
ну, я же тебе помогаю
что за дело – возиться в земле, и смотреть, что растёт между её ногами
1.
этот воздух ложится в ушную раковину точно по форме ушей
выглядит словно небо, вытолканное взашей
(я помню, мы с ним играли в то, кто кого догонит, точнее - бегали наперегонки
говорят, что поэтому с тех пор у нас разные языки
я, например, как стеклянный шарик, свой между губ катал
и теперь небо, лезущее вперёд ногами, толкается, опрокидывает подол) -
говорит: тра-та-та, я гудящий колокол, я сын твой, твой муж и брат
у меня есть всё, что ты хочешь, и всё это можно брать
закидывать в рот как таблетки, как марки, как семечки, как слова
я правой рукой умываю, левой рукой убиваю, посмотри, это Шива, танцующий наповал
а ты проглотила гусеницу, и ею совсем сыта
я не знаю, что на тебя нашло: проснись, говорю, проснись, у тебя между губ зола
рябь на твоём лице, моя родина, мне с тобой тяжело
твои пучеглазые боги шевелят окольцованными плавниками, выплывая из темноты
парни, сидящие в лотосах, парни, болтающиеся на крестах
похожие на коров, на рыб, на муравьёв, на птах
я тоже знаю, где живёт Сид Баррет, в каком муравьином углу
я чувствую себя талым снегом, дождевою каплей, стекающей по стеклу
и вижу при этом, как вертится вертится синий шарик в космической глубине
и как глупо всё то, что тебя здесь парит, когда ты остаёшься с этим вращением наедине
какая разница: сенегал или россия, штаты или япония, индия или китай -
какие же они маленькие, когда видишь их из такой тишины, слышишь с такой высоты
боже мой незаметный - возьми в свой рот этот синий шарик и языком скатай
и в тот момент, когда он скатится по твоей гортани, твоему пищеводу
я пойму наконец всем телом, что же это такое значит: свобода
свобода свобода свобода
в которой мне безразлично - я это или ты
2.
а)
(иногда мне казалось, что ничего лучшего со мною уже не произойдёт
потом я думал о том, что всё проходит, и это тоже пройдёт
после я говорил о том, что всё лучшее во мне ничем мне не обязано и живёт само по себе
потом я думал о том, что так много сказано и редко когда правдиво, тем более когда о себе
как будто правда – это такая совсем простая штука,
простая настолько, что проходит мимо всего, что не может её задержать
она прыгает как девочка по расчерченному асфальту, на афальте мелом квадраты
с цифрами и словами типа «жить», «умирать», рожать»)
я смутно подозреваю, в чём таком мы здесь виноваты и продолжаю жить и так далее, выговариваться и лажать
знаешь, мы скоро вылезем из своей земли, завалимся на левый бок, достаточно лишь поднажать
как будто это пиздец как важно – делиться лучшим, что есть
мне безразлично, чем занимается мой бог, наверное, мне важно то, что он просто есть, он не может меня не есть
(потом мне хотелось говорить о боге, но я точно не знаю, видел я его или не его
а если и видел его, то какая разница, если он не признал во мне своего
а если признал, то почему этого внятно всё ещё не передал
а если и передал, то почему я этого не увидел и никому до сих пор не отдал
внутренний голос номер три сразу же одёргивает: эй а ну ка лучше себя не кори
смотри, на улице солнце осень, соринки в глазах, улыбайся и что-нибудь говори
смотри, как ты думаешь, и чем это пахнет, потому что как снаружи, так и внутри
знаешь, я вижу всё то, в чём ты сейчас живёшь, то, что ты сам не видишь
потому что никогда сам не видишь то, в чём сейчас живёшь)
знаешь, здесь скоро начнётся нечто, о чём не говорят словами, оно завяжется в телефонные узлы
ляжет на сердце, сделает его тяжёлым и серебристым, плоским как камбала
будет кружится и отлетать, говорить в сизый воздух нечто вроде курлы курлы
мы будем вскидывать руки в телефонной будке, как тринити в матрице, как цой в кинофильме игла
смотреть мимо себя, и уже не думать, что же ты там отыскал-отыскала, выносил-выносила, нашёл-нашла
б).
( сегодня я перебирал твои фотографии
ну, там где ты с близкого расстояния – и знаешь, что-то такое про тебя понял
самое смешное, что в своём потайном кармане ты похожа на пони, знаешь, на такого глазастого пони
знаешь, я долго смотрел на тебя с разных сторон, и ты мне казалась совсем другой
такой, что что я стремался к тебе заходить просто так
только если что-нибудь важное или с таким ощущением словно открываешь дверь ногой
то есть – бегом, бегом, орбит, дирол, тик-так -
наверное, это потому, что все что я видел – это эта покрытая пупырчатой кожей дверь
это не метафора, я говорю про совершенно конкретную дверь
про слова, которые как список приобретений или подсчёт потерь) –
но я этого тебе никогда не скажу, потому что скорее всего ты оскорбишься
а я скажу себе: что это за дела, в конце концов, ты же не с ним и не с ней ебёшься
с другой стороны, какое мне дело до потайных карманов, секретных скважин, чужих заборов
правда – она сама проступает на коже, она что-то вроде загара
поэтому когда смотришь на стариков, на их впадины и морщины, то понимаешь, с кем ты имеешь дело,
какая жизнь смотрит сейчас на тебя, точнее какая именно её школа
выпрыгивает из тела, которое сидит напротив, потому что так действовать по-приколу
(у меня внучка играет в третий квейк по сети, жучка выращивает растения, и им никак не получается расцвести
у меня на языке таблетки и имена, в адресной книгу на яндексе автоматически добавляются адреса
не бросай меня, у меня под черепной коробкой новые небеса
все равно скоро будет зима и снег, терпение и так далее, чёрная полоса, белая полоса
и я буду слушать шум лифта, скрип кровати и внутренние голоса) -
и он смотрит своими выбеленными глазами куда-то вбок, что-то такое твердит
как будто родит вот-вот, как будто в животе настает снегопад, оседает наст -
какое всё мокрое, словно бог ушёл на своё десятое небо и не взял нас с собой, знаешь, ушёл без нас
чтобы встретится сердцем к сердцу с нежеланием что-либо изменить
чтобы перестать кого-либо называть «они», потому что вокруг только сплошное «мы» -
в большом лабиринте петляют, путаются, сползают по стенке, тянут за собою нитку:
сверху эти перегородки как линии на ладони, которые не отмыть
но дело не в перегородках, не в словах и не в их порядке
не в том, что мы здесь как овощи, вытащенные из грядки – не в этом, не в том, не в другом
потому что без разницы – кто кого, любовь – это когда между нами ничего нет
знаешь, любовь, это когда между нами совершенно ничего нет
пожалуйста, будьте подольше с любимыми наедине
в).
(и я понимаю только сейчас, насколько всё уже изменилось, -
такое впечатление, что мы жили в банке, а теперь его (её) нет.
и теперь уже ничем не заслониться, - ни тем, что ты способен платить по счетам,
а уже досчитали до десяти, -
не прокатывают отмазки, воздушные шарики, деньги, небо, земля и т.п.) -
словно мы остались наедине со своими детьми,
совершенно не зная, что им сказать, куда их за руку отвести,
а они смотрят и улыбаются, говорят: "прости
пожалуйста, мы пойдём,
знаешь, а мир так чудесен, потому что совсем один,
и он шепчет в левое ухо: иди и не оборачивайся, вслушивайся и гляди, -
как будто мы трогали землю руками, твердили господи-господи,
а оказалось, что он похож на тавро с внутренней стороны груди"
P.S
знаешь, это похоже на то, как будто разматываешь заскорузлый бинт
а кожа под ним такая неожиданно чистая, что её хочется целовать
я не очень знаю, что это значит:
как это в самом деле – просто тебя любить
но я знаю те имена, которые мне хочется без конца повторять
Господи, говорю я, Господи
ты живой, он живой, я живая
мы исчезаем из жизни, как ссадина, которая заживает
знаешь, я раньше не знал, как это в самом деле: вылечить, отстоять.
знаешь, в каком-то смысле жить – это чем-то таким болеть
что постоянно думать: что за дела, вот блядь
потому что люди со скрипом умеют прощать отпускать взрослеть
знаешь, я думаю – это палево: кого-либо окрылять
как в ванной случайно сковыриваешь полотенцем
засохший герпес с губы
и понимаешь, что толком нельзя ничего забыть: боль, бабл-гам, любовь
что с того, что ты можешь быть любой и я могу быть любым
когда такого цвета земля и такую долгую долгую долгую вахту
отстаивают в ней свечи, похожие на столбы
и это такое – похожее на кровь, на электричество, и так далее -
бегает вдоль по дёснам
болит, ничего не хочет, кажется себе неуместным
а это и было настоящей жизнью, о которой мало чего известно
знаешь, такой жизнью, которая рождается и уходит потом без остатка
и у неё сногсшибательная походка
попробуй теперь умыться, выговорится, проснуться
смотреть в прекрасные лица с щетиной на подбородке
предохраняться от жизни, а от смерти не предохраниться
любить потому, что бог помнит тебя любым, любит тебя любым
трогает тебя любым, выцарапывает тебя любым
он живой ты живой я живая
мы живём здесь как ссадина, которая не заживает
облака цвета ватно-марлевых повязок и небо которое кажется розовым
а потом фиолетовым перламутровым сиреневым голубым
2006