Алексей Дьячков
Долгий день
Долгий день
Потакал облакам и растениям,
И качался, и плыл по течению,
По гранитному щебню музейному,
За морским, санаторным лечением.
И бродил, и обедал пельменями,
И дремал на кушетке писателя,
Чтоб сигналами точного времени
В темноте быть разбуженным радио.
На заброшенном пирсе пристанище
Находил среди охры и сурика,
И тогда для подростков скучающих
Был едва различим в поздних сумерках.
Громыхал под ударами галечник,
Поднималась над ним пена белая,
И тогда для последнего мальчика
В темноте различим уже не был я.
Вешка
Тут свернули, чтоб продолжить путь.
Там присели и состав расслышали.
Старшина, дай дыма потянуть,
Хлопья снега на затылок стриженный.
Топит синевою на пути
Редкий лес с березами-осинами. —
В финском небе как звезду найти
Взгляду кареглазому, слезливому?
С кем теперь держать совет в Филях? —
Брата вспомним и помянем Авеля,
Хмуро на привале чифиря,
Твердый воздух задирая надфилем.
Там посмотрит дым на нас в упор,
Тут с Ариной попадем в историю.
Перекличку завершив, бугор
За ухо заложит беломорину.
Велимир
Собрал прибрежных много вер и трав,
И повели тебя по руслу числа.
Ты извини, старик, я был неправ.
Я кажется слегка погорячился.
Тогда мы посидели хорошо,
Попели, походили, полетали.
Но звезды планетарий не зажег,
И башню не построил пролетарий.
Во тьме расправил сабельки ковер,
Долбленка, пошуршав, уткнулась в берег.
Я столько тебе лишнего наплел,
Наговорил всего, а ты поверил.
Прости за многословие мое,
За песню, доведенную до крика,
За то, что ты меня к костру привел,
А я тебя в посадке не окликнул.
На даче, где давно притих огонь,
Жду у калитки под отцветшей грушей,
Когда ты между жердочек ладонь
Протиснешь, чтобы повернуть вертушку.
Отл
Сад тосковал, а где-то рядом
И мы тоску свою нашли —
Дышали горьким ароматом,
Вершки картофельные жгли.
Сушили свой улов на леске.
Была прозрачна, как стекло,
Тарань — как листик королевской
Бегонии среди стихов.
На память о коротком лете
Делила осень с нами дар,
На свете зарева — скелетик
В иссохшем тельце проступал.
Изогнутый пучок прожилок,
Лес без листвы, ствол без колец,
Диктант осенний без ошибок —
Без алых кровяных телец.
Суглинок
Стволам и веткам некому помочь,
И даже прядь на небе молью трачена.
Нескорый поезд Тихвин — Будогощь
По полустанкам собирает дачников.
Стоят в траве пожухлой там и тут
Старухи с рюкзаками и баулами.
А вдоль заборов яблони бредут
Глухими, интернатовскими дурами.
Ни вишни, ни черешни не видны,
Лишь выселки позарастали грушами.
Ветеринар, вернувшийся с войны,
Не может слышать шорохи, контуженный,
Он выжил, вышел в поле и совсем
Пропал, как истукан забытый, каменный.
Окурочек, сиротский мой пострел,
Печально продолжает выгорание...
Дорога
Радуга разорванная надвое,
Облака боятся перемен.
Толстое стекло иллюминатора —
Сумеречный галлюциноген.
Не вини ни время, ни коррозию,
Кто-то пожалеет старый мир.
На пустынном пляже, бедный родственник,
Выбирай на память сувенир.
И дыши теперь парами винными,
Не грусти, сердечник, хватит ныть. —
Боли от блокад новокаиновых
Могут хоть кого развеселить.
Выбирай для диафильма парочки —
Наспех разлучай на карантин.
У холодных скал грусти для галочки,
Скоро сам останешься один.
Скоро пропадешь, как мальчик в таборе,
Как герой лирический в кино.
Без причин печалься, стоя в тамбуре,
Сигарету потушив давно.
Зверобоя
Не беда не видеть света белого,
Даль в дверном глазке — пейзаж простой.
Стены меловые из мгновенного
Кадра зарастают лебедой.
Вывески то с ятями, то с ерами,
Ветеран в беляшной без руки.
В пене не пивной с секундомерами
На дорожке парка физруки.
Рынка покосившееся здание,
Клен к решетке всем стволом приник —
У медбрата в закутке, в сознание
Возвращаясь, видит призывник.
Поневоле дребезжанье винтика
Слышит в потолочных лопастях.
Кровь из вены потекла и вытекла
В кадрах репортажа в новостях.
Оттиск
Пьет таблетки, боится вопросов,
Избегает и смеха и слез.
В ванну капает кровью из носа,
Словно сам себя в жертву принес.
Разгибается и поднимает
К потолочной побелке свой взгляд,
И отчетливо вдруг понимает,
Как под снегом теряется сад.
Выгибает мороз коромыслом
Над домами деревни дымы,
И теряются всякие смыслы,
И безмолвно расходимся мы.
Снег двоится, и тополь двоится,
Встать торопится месяц в окне.
Машет птица своей рукавицей
Из-под штор на прощание мне.
Тася
В кадр возьми моллюска отпечатки,
Грубую поверхность кирпича.
Мы уже встречались на Камчатке,
Тачку заводили с толкача.
Солнечного зайчика однажды
Оптикой ловили в гараже,
Выбирали свет из гальки влажной,
Стеклышки цветные мы уже.
На сетчатке вспышка сон всего лишь —
Эпоса пустые этажи.
Стержень извела, все не запомнишь,
Пишется как правильно жи-ши.
Дни со счета сбрасывать не надо,
Каждый вечер будет на счету. —
Не ответить, перед снегопадом
Думаешь о лете почему.
Петрович
Он ездил на смену на желтом автобусе,
В сторожке чинил деревянные жалюзи.
Курил на ветру и филонил по совести —
В саду не заметил воришку из жалости.
Любил время суток любое не темное,
И прятал в кармане шинельки без хлястика
Открытки — из города дочь разведенная
Писала о внуке на всякие праздники.
Тревожили сердце и вести из телика.
Мечтал об осенней рыбалке на лещика.
Когда стало плохо, свалился под деревом,
Был найден под вечер рассеянным сменщиком.
Теперь сам шагаю по школьному саду я,
Забытую в томике с оттиском витязя
Читаю открытку: Всего тебе самого
Хорошего, папа. Скучаем. Увидимся.