Алексей Евстратов
Некоторые стихи
***
Вагон уснул. Ребёнок плачет тонко.
Так в тамбуре заледенели окна,
что кажется - и нету ничего.
Вдоль полок возвращаешься к титану
и, чаю не спросив, глядишь в окно.
Мелькает полустанок.
Нет, что-то есть!
Но что-то никого
не трогает в несущемся вагоне
промчавшаяся неземная стынь:
в сугробах будка,
и звоночек стонет,
шлагбаум над просёлочком пустым...
- Херак-херак! - мотается на стыках
мертвеющее жёлтое нутро.
Рукою нарисованные бирки
на пятках, выдающихся в проход,
мерещатся.
... мчишься в пустоту
над рельсами в одном условном метре.
Дитя кричит, схватившись
с иллюзией необоримой смерти.
***
Ударяясь титьками о стол,
женщина визгливая смеётся.
До рассвета ровно остаётся
сто минут. Или примерно сто.
Пепельница дымная полна,
синяя в окно шибает вьюга...
Женщина трагически пьяна,
и никак не вырвется из круга.
Замирает в лампе огонёк
розовый, как пяточки младенца.
Женщина смеётся и надеется,
что её сегодня унесёт
принц на белом, или просто белый
снящийся уже который год
самый-самый, точно в детстве мелом,
уходящий в небо пароход.
***
О такой свободе, о которой
нет, не песни! - песенки поют,
мне рассказывали два шофера:
первый - старый, а второй — якут.
Я кивал им, водку разливая,
запивая водкою шашлык.
И вздыхала бикса плечевая
за соседним столиком впритык.
Солнце выпятилось над навесом,
грея пыль. Скрипел магнитофон.
Я подумал, что наверно здесь он -
недорастворенный Вавилон.
Та же башня, те же откровенья,
суета, смешение зэка...
Я просил остановить мгновенье,
и еще с морковкой шашлыка.
Проходили пестрые цыгане.
Блядь вздыхала с вековой тоской.
Проплывал над городом в тумане
дирижабль патрульный ментовской.
***
Господь приходит ко мне
и говорит в меня
Господи, что мне делать,
ведь я пьян.
Горю на работе, читаю шнягу,
похмельный сплю.
Но Он говорит в меня,
и я говорю.
Господь, что Ты не видишь,
ведь я прохожий.
Мясо и дрянь под волосатою
кожей.
Молчи, Он говорит, не то
отлучу.
Молчу. И Он говорит.
И я говорю.
***
Обогнув ларек табачный,
обойдя пивной ларек,
мимо рюмочной-коньячной
устремляюсь на восток.
Солнце, здравствуй! Я прекрасный,
словно шарик в вышине:
голубой, зеленый, красный...
Не печальтесь обо мне!
Растворите душу настежь!
Я не буду: мы, шары,
удивительного счастья
и дрожания полны.
***
Фары жидкие, люди чужие...
струи белые. Небеса
нас по матушке обложили,
ослепили;
нашла коса
невесомый, но борзый камень,
и - зияет.
Кипение луж.
И стоим, дураки-дураками,
ртом хватаем и ловим руками
душ небесный искрящийся гуж.
***
Вот, почти независимый, ты,
увлекаемый дымной привычкой,
предпоследнею чиркаешь спичкой.
Бог, невидим, разводит мосты.
Часовые мелькнут пояса...
Запрокинувшись, не понимая,
слышишь треск за околицей рая.
Тает снег, под тебя оплывая
и окрашивая небеса.
***
За лебедем вода как тёмные усы.
Располовинен пруд, и умирая тонет.
Напротив самолёт венчанье полосы
ласкает небо плоскостью ладони.
Прочь уходя, нелепый человек
своё отдав, размешивая листья,
проводит тень по сердцевине век.
И проводы нисходят вереницей
который век.
***
Всякая тварь затевая пакость
хочет чтобы её не коснулось
что по-любому ей полагалось:
мало ли, думает, так получилось -
что вы хотите от бедной твари?
жизнь тяжела, и чугунны двери.
всякая тварь во что-нибудь верит…
Мать его плачет и супчик варит.
***
Переводя себя из точки в другую
перетаскивая из такта в так
далеко, что нащупываешь чужую
жизни нить наматываешь на кулак
имя не складывается и не могло сложиться
чалится в небе на привязи как змея
с неба валится сырость труха страница
чертова колесница пропал илья
или ты не догнал: так легко заплутаться в строчках
это цапля нет ночь нет вотще и вообще обман
гендель мендель роди мне музыка дочку
душу отдам в рассрочку назову себя гандельсман.
***
вот рыба тусклый дом.
нутра затинный холод.
и липкая вода
калёной чешуи.
сверкающий полёт.
тугой удар и сполох.
и мальчики смеются
в удилища свои
опять попались
тьмы хранители!
***
ночь попискивает.
тёмной ватой
крыты, спят холмы.
мышь не боле виновата
нежли мы.
перед мышеловкой.
перед совестью.
день потискивает
небо за бока.
рыба срисовала
за щекой с ирискою рыбака.
глыба катится под гору
рвёт мгновений сеть.
тяжкой градиной
в височной впадине
замереть.
***
Бахнуть чая зелёного кружку:
чтоб язык связало, чтоб вышел пот.
И смотреть, как болтает вертушку
восходящей ладони поток.
Задремать, меж колен зажимая
в два рожка прикорнувшую смерть.
Видеть мать, всё почти понимая…
и во сне шевельнуться не сметь.
***
Я с синицей говорил на балконе.
- Где, синица, - говорю, - твои дети?
Как живётся им за призрачным морем?
Для кого ты по воду на рассвете?
Всё ли черпаешь в чириканье смыслы?
В клюве белые цветы коромыслом.
Ни к чему тебе, наверное, эти
коготочками увязшими письма.
Помнишь лица их, смешная синица?
Не рядиться им в жар-птицины перья.
…мёрзла малая на веточке птица.
Утро скверное. Ноябрь. Воскресенье.
***
Карлица гуляла
зонтиком махала
ножками кривыми
топотала
посреди улицы
похожа на грушу
на сносях
щебетала в мобилу
Прилети птица
подари счастье
ворковала горлицей
глаза могилы
Обошел дождь.
Объезжали машины.
Карлица гуляла.
***
день окончив свои ловитвы
сходит как бы на край планеты.
- что вы хотели? - он говорит, - вы
видели, в небе какие ракеты?
и мы выглядываем из рытвин:
уже не живы, ещё не раздеты...
***
Что заставляет человека идти
вдоль подтаявших бережков ручья?
Галка в мартовском небе летит.
Человек, синеву над собой сочтя
невесомою мерою всех минут,
отряхнув коротенькое пальто,
на кусочки разламывает прут,
и бросает оставшийся в шорох вод.
И идёт сквозь парк, кораблём ведом,
и уже мерещатся паруса.
И уже не помнится отчий дом:
Человек идёт по-над хрустким льдом.
Человеку восемь счастливых лет.
В его жизни ни жизни, ни смерти нет.
***
Плыл асфальт под солнцем летним.
Неожиданно.
В тихий двор ворвались дети,
их невидимо.
И шумят, и рвут с деревьев
Всё что нужно им.
Их царапины и перья
Древние как мир.
И невидимую будто
Сопрягают нить.
Стало мне совсем не трудно
уходить.
***
Ты лежал мешком промеж носилок
возле Пянджа, Терека, Днестра
и тебя «дыши ещё!» просила
голосила матом медсестра.
Ты тогда, дурной от промедола,
страха смерти и хотенья жить
умолял, чтоб мамочка подолом
боль и кровь могла твою укрыть.
Что так долго мама на работе?
Мамочка, мне плохо без тебя!
- говорил, и становилась плотью
обнажённой жжёная земля.
Налетали, возвращались мухи.
Ты же мальчик, ну-ка не реви!
Не вернуть отрезанные ухи,
ушки-на-макушечке твои.
Чьи здесь были розовые пальчики?
Чьи такие - жареные - пятки?!
...Мамы, не рожайте больше мальчиков.
С мальчиками что-то не в порядке.
***
Нежное мясо твоё девичье
глаза птичьи
жизнь моя, непривычны твои обычаи
дни ничьи
ночи пусто-пусто
грусти пух – груз ты?
снова стон цинк белил солнце
посередине зрачка
люблю зпт тчк
ух! чуть не сказал главное слово
дух перевёл струится волос олово
тонет тронувшая тебя рука
чует тонущая холодна река
ближе тебя никого нет
единственная моя смерть.