Звательный падеж
Варвара У-Ши
Пишешь и пишешь
Мысль стреляет в голову сразу,
без предупрежденья в разум.
Пока шуршишь, достаёшь по одному и парами,
кастрюлю, сковороду, емкость, тару,
пока набираешь воду, на плиту ставишь,
пока моешь, скоблишь, шелуху срезаешь,
пока булькает, шипит, закипает,
покрывается коркой, шипит, угасает,
проливается на плите в соляные разводы,
пишешь и пишешь, и пишешь вдоволь.
То на обрывках, то в голове, белой бумаги около,
около достаешь, раскрываешь, комкаешь, заправляешь
одеяло, молнии, пуговицы, липкие ленты, крючки открываешь,
оставляешь одежду нагой в темноте
превращаться в какую-то тень на стене.
Чистишь зубы, чешешь голову, умываешь
Лицо, ложишься, смыкаешь
глаза. Пишешь и пишешь, и пишешь
Меланхолия
Их было четыре стены. Вдоль одной
можно по курсу созвездий за полюса крой
на бессонницы север зайти далеко
и увидеть на западе дверь,
стол и кровать, где (поймай и измерь)
прячется пустота от шелеста, скрипа и речи.
Из пейзажа на скорую встречу
кто-то с юга идет к пустоте. Он сядет за стол,
и поймав ее в зеркала скол,
ящик откроет в столе под уклон,
в ящике будет дверь с углами на восемь сторон.
Соль для часов
Ночь к рассвету звезды стирает в соль
и в колбу часов заправляет, с отметины ноль
запускает день, долгожданный столь
и идущий за ним чередой
вкус молока и горечи травяной,
Сор полыни, рябины и резеды,
сон еще длится, продолжает расти
вдоль век и дверей, по углам простыней
прорастая туда, куда сами не знаем зачем
и не знает никто. И за нами придут,
высушат вдоль, слова соберут
и в ночные запустят часы. Говорят,
когда видишь последний закат
соль на руках оседает.
Трава
Тристан уснул, Изольда смотрит в небо.
оно дождливо, одиноко, бело,
почти что пустота.
Тристан уснул, забвенье сна
его удел. На взморье дикая трава,
корнями цепкая за скалы,
хоть выжги все, живет дотла,
взрастет опять, не умирает,
Ее удел не сон, а ожиданье,
и жажда, жажда без конца,
Изольда ветер наблюдает
и соловьиный ломкий лет.
Тристан уснул, он, кажется, врастает
в кудрявый мох, она за ним врастет.
22-27 июня 2019
Ты
Сон в лесу тишиной остер.
На другом берегу костер –
рана вечера – пламя, следы
на песке осветила чужие.
К озеру подходили тени три,
а тела было четыре.
В тибетских горах до сих пор
уснувшим книгу читают, как и читали,
тысячи, тысячи лет. Мы ничего не сказали,
ушли. Машины гудел мотор.
Без тебя все иначе в доме твоём.
Но случится – высохнет водоём,
солнце и соль на плечах своих в дом принесешь,
дав полчаса помолчишь, подождешь
всех троих. Первого солью напоишь, второго
обнимешь острой струной луча.
Под шум утекающего песка,
я в книге искать буду слово,
за страницей страницу, листать
за минутой минуту терять.
Ничего. Сон в лесу тишиной остер.
На другом берегу костер
осветит тела четыре,
ничего кроме зла не будет меж ними в помине.
***
В синем заплечном моем рюкзаке
среди прочего попросту хлама,
две мечты. Если меня поймают
в темном полночном дворе
или в солнечном тупике,
пальцев приставив ограду
к горлу, а нож к голове,
ничем поживится не смогут (гады).
Есть две мечты. Их отпустят на волю,
А меня уже нет.
Выслушай
Выпал в сумерках снег. Равнина
будто яблока половина
бела.
Копоть дел и мыслей нагар
желаний пыль, над ужином пар,
стихии четыре, окружают меня.
В комнату вскрикнули дверь и засов,
Память, черный и алый, черный и алый, вошла
И кто-то за ней, за спицей часов,
пришел и затих. Я, в отсутствии слов,
времени чашу пил.
Память руками водит,
ищет глаза мои, не находит
и ждет. Полночь до дна осушил,
из памяти выпал в речь,
послушай, ничего уже не сберечь
так останься такой, изменяя по времени лик
нас память найдет и ослепит стрелками пик.
Все мы знаем так будет и не страшней
Смерть, чем та, что предшествует ей.