Анна Гринка
Афродита неизвестного пола
***
я сама в шоке
вернее, в шоковом окне
омывают меня покоем гнедым
мир и все его волновые люди
ставшие такими и живущие
в расщелинах окружения
самый безумный цвет земляной
их одевает, и в нём они льнут
к трубкам дыханий друг друга
всё на свете стало штилем
всё любит всё
так густо
что не даёт мне дороги
чтобы пробираться сквозь всеобщий покой
шоковым сном одеваюсь
надавив на привычную кнопку
в глубоком запястье
окно образуется как кожура
соком молчу и вливаюсь в защиту
прохожу через всё и режу
шоковым шагом
кубарем тока
только так можно перемещаться
только так можно искать пропитание
во вросших в плечи продавщиц
магазинных полках
в консервных банках
застрявших в запасливом зрении
тех, кому теперь слишком спокойно
чтобы есть
шоковыми протуберанцами
шарю и ранеными валятся лица
из-под моих касаний
я набиваю рюкзак
пока очень мирно и вечно
моргают разорённые глаза
раньше видела в этих ульях знакомых
обходила, жалела
теперь прохожу не глядя
сквозь каждое тело
к ночи устаю быть шершнем
и замираю
в доме любом
где захочется выключить шок
там лежу, смотрю в потолок
всё хорошо
только грусть
только раны смотрят в меня
из мирных поросших соседями стен
от этого как-то не по себе
никогда не привыкну
надеюсь
***
мне казалось и будет казаться
что лицо твоё тенью — не здесь
что оно открывается пеной
и убийство прошло под ним —
под плащом нерассыпанной плоти
плотная чашка огня
в нём так же нальётся пламенем ветхим
как руки твои — моею рукой
как сечёная кожа — плёнкой ухода
молодой огонь, переплетённый со старым
вот одежда твоя под твоим лицом
сползает пена, и под ней обрушены глаза
афродиты неизвестного пола
***
стала то ли близорукой
то ли в любви
нахожусь и держу лезвие её
и провожу зрение вспять от горящих предметов
горящих памятью о тебе
си-лучи солнца, переодетого в ворота
откуда нет возврата, только клювы вороньи гудят
о полностью тихих дверях, которыми будем сыты
когда лопнет их кожура ожиданием
иглами мякоти выльется в нас
и близкое зрение
как блюдце из пальцевых встреч
разбиваться пойдёт без конца
в браслетное время на правой руке
и в капельный след — на продавленном солнце
***
из всех её любовниц и любовников
он один умел собираться в порт
в желтоватый пласт нестабильных огней
поверх кораблей, исполнявших эти огни
в погасшие дебри комнаты
было так, что вплывали одна за одной
приметы его присутствия
они и назывались кораблями, они излучали
пробивающий комнату гул
который и складывался в нужный им порт
где хитрая чёткость частиц
выливалась в кожу
коридоры ближе к верхним этажам
виделись татуировками
сигналы сплетались в какие-то разные волосы
чаще светлые из-за отблеска
всплеска от танцующего поглощения
она дожидалась его глаз, далёкого прищура
родом из несуществующего здесь, в этой комнате, света
зрение укреплялось в порту и встречало её снаружи
было оно и в движении губ, и в пальцах
и ровные сны атмосфер прорывались наружу
когда обнимались они в переполненном воздухе
здешнего мира, здешней слюны и здешнего пота
он не распадался ни во время, ни после
но корабли, сделавшие порт, в порт же и плыли
поэтому он был собран, но не очень густ
порой её рука могла запутаться и пройти сквозь бёдра
в драконовый ворох радаров, сбившихся в туманность
тогда происходила трещина в сигнале
дёргался в процессе посадки один неудачливый шаттл
и всё сокрушалось
в безоблачном теле шаталось невиданной в космосе
струной отстранения
погрешности, впрочем, уходили из-под пальцев
быстро, как сползались новые отблески
кораблей из неизвестных ей мест, неизвестных людей
с которыми он был до неё
далёкие прошлые бездны
отпускали в настоящее ракеты свои
и делали порт под её внимательной кожей
и лежали их лица напротив друг друга
в одном смотрел человек
а во втором посадочные площадки
тоже были человеком, но умели принять
все огни входящие
без провала и без остатка
ими находиться
ими прикасаться
***
на этой стороне бедра — кожа иного чувства
смертельнее тут кричит ласка
проливаясь с коснувшихся ногтей
кажется, вся земля в этой щекотке
вывернутая и вкрученная в пот
трещина в планетарной памяти
я готова носителем новым
смеяться информацией смешной
до горечи земной
под пальцами моей любимой
***
стрелять это всего лишь желать целовать
всех на расстоянии
на буйном обнимании
объятия выстрела сомкнуты в леску
они пролетают с песочным шелестом
линией прямой как лето
дневной и прожжённой
ссадиной в колене
стреляй и получишь меня
в моём поражении —
в центре расцветает прорубь
и горит ветерком
с которым машина катилась в груди
и поспела
к самому началу удивительной руды
нетвёрдой, любовной, высшей
врастающей дальше в землю
при добывании
***
многообразие травмирующих предметов
и утешение слюной
вот через что проходит лето
вот через что ему приходится пройти
ниточкой растущей лабораторной ткани
ожидание рот в рот
тесные грозди, распадающиеся
на личиночных роботов-шпионов
следы их деловитых лапок на руках
как будто от верёвок
и пятна их вживления в кожу
напоминают синяки
быстро уходящие виноградом
в систему объятий
в неизвестные тоннели
мы снова стали чуть роботичнее
после очередной встречи
многообразно истекали
а после наполнялись шпионскими лапками
шпионскими тельцами
их пульсовидным сигналом
их кодовым желанием
в глазах наших я вижу свет
но знаю
что это лишь отблеск
их проницательного труда
По-своему
1.
великаны поют великанами
из них выходит такая соль
что кажется щебнем на коже
но это щебень и есть —
в глазах наблюдателя
он минует три скачка:
сначала кажется солью
потом обратно собой
а дальше совсем исчезает
кажется чем-то последним
и карлики рыщутся там
в трещине простого доспеха
где громада выходит из себя
и сочится напевом
как ростом
рост обрезает их ничтожные смелые ноги
бликами ограничения
2.
я написала вообще на коленке
а точнее, сидя в ванной
в грустной и жаркой воде
текст про великанов, поющих великанами
в этот момент мало соображала голова
тем не менее потом перечитывала —
понравилось
а значит, понравилось и другим
ведь другие есть только за костью моей
за мозгом и где-то, может быть, в нём
другие существуют, пока читаю их глазами
написанное в телефоне и вкинутое в посте
другие лайкнули текст о великанах
и волны воды опрокинули все границы
из костей моих и крови
другие вышли и отправились
по разным своим делам
и читали уже по-своему