Михаил Бордуновский
Покидая Иоанноапостольск
***
Он вглядывался в камни и кусты,
Дремал, не мог найти вещам пределов.
Бумажный флаг над озером густым,
К полуночи покинутое тело:
Всё зацветало в недрах торжества,
Зиял лимон и покрывал собою
Слепого изваянья пьедестал
Под куполом землистого собора.
Плод лопался и всё в себе таил.
Строители! Нам в этих стенах тесно.
Они падут, а мы ещё стоим
Обугленным изюмом королевским.
Ещё здесь нет кипучего хребта,
Но сонный хлеб земли уже разломлен.
Пусть каждый держит яблоко у рта
И присягает кедрам гарнизонным.
Давно пора себя перерасти –
Изобрести змею и стать мышами.
Кто нас водой дремучей угостил,
А прочим пить её не разрешает?..
***
Гниющий лук, тяжёлая морковь,
Вода стоит – ей нечего бояться –
И каждый из роящихся мальков
Доверху полон медью и фаянсом.
Мы все на лёгкие похожи города,
В нас тюрьмы обустроены и парки,
Где рыбы цирковые, как руда
Рассеяны доверчиво и жарко.
Мне жаль! Но в эту землю я вникал,
И так в ней залегал, что стал кромешным –
Так словом переполнена река,
Так именем изношена одежда,
Но так мне жаль; всё от большой любви:
Венок избыточен, и сам себя сплетает,
И кем бы ни был я – останови,
Молчи, молчи, он всё запоминает.
***
Сиреневых наград себе выискивал,
даров и лент, мундиры жёг парадные,
но чёрный лебедь волны перелистывал,
и корабли разламывались надвое.
В серванте – голуби, и козы спят на площади,
стреноженные жаждою, бесцветные.
Сограждане! Что между нами общего?
Дары и ленты, лебеди, бессмертие.
***
И белая вода уже исчезла,
И в контур облака вошло большое облако,
Но это только первое пришествие
Тяжёлого пророка в пене войлока.
Трепещет, отрешается, горит –
И в обруче колодца замирает.
Как восхищенно наши короли
К пороку всходят лестницей спиральной!
Двуручный плен опередил меня –
И всюду сад змеиный запечатан:
Нам только переменят имена
И разомкнут эвклидову сетчатку.
Где ратуша стоит, озарена,
Он греческий язык запоминал
И утки жёлтые вокруг него сияли.
Но книга кончилась, и все мы вышли вон –
Там, где ещё не дали нам имён,
Расположились щедрыми слоями.
***
В клетке светлой форели – заяц
перепрыгивает через быка,
и рыба бьётся во мне, нагая,
как струна змеиного сквозняка.
Нам известны азы кораблевождения –
кого не били палками моряки?
В позолоте волн, доходя до головокружения
из-за вложенной в череп четвёртой руки,
влажный бульвар раскрывают под звуки пения.
Я – человек долга, и о свободе не имею понятия,
но цари земляных переломов освобождают растения –
и трава безразмерные распахивает объятия...
***
Мышиное созвездие, сияй.
Я частокол возвёл, он сед и прочен,
но цирк горит – и вертится силач,
а мы ему ломаем позвоночник.
Какая тяжесть наша голова!
В ней воздух бел и заговор измерен:
взмахни рукой… Но это даровать
не могут омерзительные звери.
Ты спал. Я разбудил тебя. Уйди.
На душной ткани – розы и кометы,
попробуй умершее яблоко найди:
оно само с собой беседует, гудит;
звезда дневная, вогнутое лето:
как чаша медная дарует и горит,
ночами изучает алфавит.
Сторожевые чайки, умирайте.
Сторожевые чары, убывайте.