Эдуард Лукоянов
Ярослав Кубин
Ярослав Кубин Автопортрет
Ярослав Кубин
Творчество поэта Ярослава Кубина уникально своей однонаправленностью в противовес энтропии русского постконцептуализма. Все известные мне стихи Кубина вдохновлены одним-единственным культурным феноменом - компьютерными играми. У истинного художника предмет вдохновения всегда маргинален. Для Бодлера это были обитатели богемы и нищие бродяги, Вийона и Жене вдохновляла преступность, целый ряд великих художников искал ключ к миропониманию в эклектичных мистических практиках. Отдельные тексты Пушкина носят печать усиленной работы с историческими архивами, что ни в коей мере не являлось обыденным явлением для романтизма и раннего реализма - историчность творила вместе с Пушкиным. Маргинальный вдохновитель Кубина, как уже было сказано, - компьютерные игры, а если быть точнее - поэтический эффект следующего переживания: фигуры несуществующих существ (тавтологичный оксюморон, употребленный Кубиным в его эссе «Восьмибытность») целиком и полностью подчинены движению некого вершителя судеб, творца, но творящего целиком и полностью ради собственного развлечения. Образ геймера оброс рядом культурных штампов: это человек, замкнутый на том, что в реальности не существует, отдающий этому Nichtsein все время своего существования. Для Кубина геймер - это ироничная и в то же время страшная метафора Бога-творца. Кубин использует весь органон художника-концептуалиста.
Во-первых, это, разумеется, концепт играющего демиурга, но в травестийном его исполнении, которому Кубин следует от текста к тексту.
Во-вторых, ироничная стилизация, не выдающая себя напрямую:
Цветы усталые вдыхали / Абсолютный ветер. / Успокоилась дорога, / Научилась терпенью. / Остановились помолчать арлекины-дети. / Превращенье дождя в великана. / Засыпает под навесом звездного аркана / Полководец / Невидимых лестниц. (Из стихотворения «Кулаки Дюка Нюкема»)
В-третьих, - формально - создание стирающих семантику каталогов:
Orin убил Xavier, / Watt убил Oscar, / Watt убил Neil, / Matt убил Quentin, / Matt убил Yahn, /
и т. д.
Данный фрагмент взят из первой части довольно объемистого каталога «Паралипоменон», заканчивающегося ироничной фразой «Counter-terrorists win» и семантическое нивелирование здесь направлено сразу на два вектора: рождение (ветхозаветная книга Паралипоменон) и смерть - смерть, которая уже не имеет значения, важен результат - победа условного добра в компьютерной игре.
В-четвертых, саркастический парафразис классических произведений:
тепловые светофоры твои чужой / инфракрасные светофоры твои хищник («Чужой против Хищника»)
В целом же, поэтика Ярослава Кубина намного сложней, многоярусней, чем кажется на первый взгляд. Если искать какие-то культурные параллели поэзии Кубина с предшествующим литературным опытом, то помимо концептуализма можно увидеть связь с метареализмом, но опять же в игровом ироничном плане:
Восьмибитные да вырастут сады
в гортани трубки лучевой,
где ионизированные льды
глазницу тянут за собой,
где мастер акустических затей
воркует восьмибитный соловей.
(«На запуск китайского клона Dendy, подключенного к телевизору «Темп»)
В последнем стихотворении помимо индустриализированного поэтического языка в духе Еременко можно разглядеть и некие интонационные параллели с эгофутуризмом, с его «чудовищными неологизмами», но «гибкой мускулатурой кузнечика». Впрочем, связь с метареализмом в данном стихотворении - результат лишь моего читательского опыта, сам же Кубин обратился к метаметафористам напрямую лишь однажды - в саркастическом каталоге «Компьютер ненависти».
Вообще, довольно сложно определить, где Кубин искренен, а где использует маску. В одном из красивейших его стихотворении «Супербратья Марио» грань между хрупким инфантилизмом и карнавальным его переосмыслением стирается, образуя общее поле, где печальному, ностальгичному и ироничному, шутовскому находится равное место, выраженное в одних и тех же словах:
Возьми меня за руку,
Мы будем большими, мы будем маленькими.
Мы будем большими -
таков рефрен, которым, с незначительными изменениями, начинается каждая строфа стихотворения. Каждый, кто когда-либо играл в «Super Mario broth», способен понять двойственность - печаль, изнанка которой - травести печали, осмеяние самого факта грусти и элегичности настроения автора, и это осмеяние - подтверждение глуби поэтической печали и невозможности обойти ее.
Помимо лирики важное место в творчестве Ярослава Кубина занимают «драматические» произведения, написанные в традициях античной драмы. Особого внимания заслуживает его трагедия «Гробовщик». Это, пожалуй, единственный известный мне случай, в котором Кубин отходит немного в сторону от тематики виртуального пространства, обращаясь к иному культурному пласту, но не менее виртуальному при всей своей материальности. Этот пласт - реслинг, бои без правил.
Сюжет трагедии следующий: в неком царстве живет царь по прозвищу Гробовщик. В прологе пифия в виде конферансье и хор, стоящий на ринге, сообщают нам предысторию. У Гробовщика был брат-близнец, которого он убил в тринадцатилетнем возрасте. Родителям молодой царевич сказал, что его брат играл в саду с лопатой и случайно закопался. Заняв престол после смерти отца, Гробовщик, прозванный так в народе (настоящее имя царя, как и место действия, на протяжении трагедии не сообщается), Гробовщик отправляется к Оракулу, который предвещает ему «смерть от собственных рук», ибо на нем лежит родовое проклятье за братоубийство. Далее пифия вещает о развивающемся безумии царя - у Гробовщика навязчивый страх случайного самоубийства, он не терпит вида веревок, острых предметов и т. д. На этом пролог заканчивается, и мы видим Гробовщика, двух его советников, Голдберга и Стинга, а так же шута по имени Клоун Доинк.
Первая фраза основного действия принадлежит именно шуту:
Д о и н к
(Медленно и печально)
Мне дети страшные ямбы поют.
(Навсегда умолкает)
Это единственная фраза, произнесенная за все действие трагедии шутом, персонажем, традиционно наделенным исключительным правом «Царям с улыбкой правду говорить». Первая смерть трагедии - смерть слова, гибель истины.
После этой фразы приходит посол от антагониста Гробовщика - императора Йокодзуны. Голдберг и Стинг удаляются с ринга, и мы слышим, как посол сообщает Гробовщику о том, что его лучшие друзья готовят против него заговор.
Следующая сцена - в тумане сидит Гробовщик и чистит надгробие. Входит Голдберг. Гробовщик начинает выпытывать у своего советника предал ли он своего царя. Голдберг, видя состояние властелина, говорит, что Гробовщик не в себе и верит своим врагам, пытающимся устроить раскол в его государстве. В порыве ярости Гробовщик разбивает Голдбергу голову надгробием и сквозь туман на камне проявляется имя Голдберга, слово рожденное в момент смерти.
В этой сцене Кубин сознательно нарушает каноны античного театра – ему необходимо, чтобы слово «Голдберг» было увидено: Кубин в очередной раз саркастически травестирует, теперь уже теорию нарратива Дерриды. В противоположность тезису «все в мире текст» Кубин устами своего героя говорит:
Г р о б о в щ и к
«Мир есть слово» мудрец допотопный гласил,
Я же слово в смерти знак возвел. Пустой ли?
О да! Пустой, как эта голова, как тщеславный омикрон.
Стинг, узнав о помешательстве своего господина, бежит из столицы, но вскоре возвращается, переодетый нищим безумцем.
От хора Стинг узнает, что войска Йокодзуны уже на подходе, а Гробовщик страдает видениями - его преследует тень убитого брата. Вдруг свет гаснет, зажигаются прожектора, и пифия-конферансье возглашает о начале битвы Гробовщика против Гробовщика, т. е. против тени его брата-близнеца. От хора мы узнаем о ходе боя: тень брата побеждает Гробовщика, и Стинг, сорвав с себя нищенское облачение, под которым оказывается боевое трико, устремляется на ринг, который по канонам антично драмы не виден зрителю. Хор доносит весть: Гробовщик после победы словно очнулся ото сна, он понял, что сотворил, из-за него погибли лучшие его друзья, и враг вот-вот ворвется в столицу. В порыве отчаяния Гробовщик вбивает себе дюбель в лоб.
Пролог потрясает своей красотой: хор, распевая печальную песню, медленно уносит гроб. Заканчивается трагедия словами хора:
Умер Гробовщик, и смерти больше нет.
Более подробное исследование Кубина требует большего материала. К сожалению, произведения его еще не были официально изданы, а распространяются самиздатовским способом: на дискетах, каждую из которых Кубин в традиции Уильяма Блейка оформляет собственноручно. Впрочем, данное эссе и не претендовало на подробный анализ, целью его было сообщить о замечательном молодом авторе, бросившем вызов не только литературным традициям, но и современности.
Творческий путь Кубина - путь одиночества, путь человека, видящего в правом углу экрана надпись: «2 Player Press start».
Эдуард Лукоянов, разночинец.