Устин Двинский
Обжигают фаянс
ПРИВЕТ ОТ ТЕБЯ ПАРИЖУ
А.
Привет от тебя Парижу,
сочиненному не нами роману,
слышу тебя, вижу:
оконную белую раму,
за ней малахольное небо –
дно песчано, облака зернисты,
крохи серого хлеба на
голубом батисте.
Ты в горах заснеженных (ветер
ветви гнет и прыжки оленей),
печь растапливаешь, ждёшь вести,
повести о любви, песни о сыне.
5.1.14.
***
Словари и книги – в картонную коробку,
рапсодия дрозда – в барабанную перепонку,
человек удивлённо – в одну точку
смотрит, соглашаясь, да, одиночка.
Стол белый чист, чай, чернила,
меня зовут Тео, а меня – Эмилия,
мы будем жить в вашей квартире,
любоваться небом, играть на лире.
Всё-превсё вынесут небеса пурпурные,
сутулясь, город отложит в сторону
двери, замки, половицы, трещины,
навстречу невесте шагнёт из ниши.
Новое время настаёт – суббота,
седьмой день, отступает забота,
свобода воцаряется, праздник:
калитка, качели, с вишнями садик.
4.3.16.
***
Аронник... арт-нуво;
терновник... камень, тень;
шиповник... колющий подушки пальцев;
струны... бронза так износилась, стерлась,
сбилась набекрень жизнь юрких мальцев;
бонсай... бонза?
Не ёрзай, не юли, не спи, на вахте стой,
смотри в туманы –
там, говорят, горят огни, нет, маяки, нет, моряки,
штурвалы суда к судьбе, а города – к оси ведут.
Предвосхищая страны, которых нет на карте
(сколько не проси, на карте есть лишь раны),
аккорд ищи минорный в си и хор на сцене драмы.
6.9.13.
***
Обжигают фаянс – в доме пахнет гарью,
надкушенное яблоко отдаёт киноварью,
китайским красным, калёным железом,
пост-чем-угодно, Дерридой, Делёзом.
Эволюция ускоряется:
опустынивание, облесение,
таяние льдов, исчезновение видов,
выведение стойкой пшеницы, гибридов,
накопление парабенов, впитывание формальдегидов.
Город растёт, не слышит птиц зова,
становится частью сверх-большого улова.
26.1.14.
***
Печные трубы – к звёздам дыма ходы,
свирели, стебли, свёртки пустоты,
трахеи стен, в закат стрижей пролёты,
налёты сажи – лесополосы исчезновение
и теплоты из очагов исход в пустыни, в слоты,
в след самолётный, в память высоты.
18.5.15
***
Вдоль крепостной стены, ища ночлег, идут два человека,
их поливает дождь, движенья стеснены, начало века.
Дом, надпись у двери: “Заснёте, вам приснится замок –
вы принц с принцессой в нем, даёте бал под сенью арок”.
По крыше капли бьют, пыль поднимая, греет калорифер,
в соседний входит порт, гудок подав, крупнейший в мире рифер.
3.11.13.
***
Парижский ветер, рижский шквал
хлеба ржаные рвал-метал,
и металлический загар
на кожу медленно ложился,
и плавился асфальт,
на память оставляя негативы
(проявкой их займутся волны).
Честолюбивые порывы на землю падали,
и взрывы звучали басом новых опер
ландшафтной планировки.
Поппер? Хоппер смотрел в упор
на пор движение у жертвы.
Ночей волы, волчата, читы
мычали, рыкали, скулили.
Мы как-то выжили, прижились,
и парижане и рижане
сгрудились, сгорбились, прижались,
поля пожали.
6.9.13.
***
Л.
В Бельвиле зной, minorities, простор,
в Бельвиле посторонний взгляд с вершины,
на дело франков – встречи, шины
по небу катятся, не мостовой.
Бельвильский август в широте
повис своих воспоминаний:
дворы, крапива, кулаки,
костры, закаты, маяки,
рассветы, сети, рыбаки,
казармы, крепость, моряки...
В Бельвиле моря нет, но берег есть –
прибрежный ветер и благая весть
себя в другом встречать
и в клочьях шерсть расчесывать веками.
Чернила чёрные – вот вечное pinot,
дым коромыслом – дом веретеном,
в пути запутано руно –
играют звёзды кораблями.
Бельвиль – Цусима – дальний переход,
ход тихий – в гавань входит род,
и тина в тенях тонет, рот
закрыт руками.
В пространстве путь свернулся до броска,
пролёты в плоскость – костная тоска,
оскомина, ком, вкус песка,
черпание воды сад-kami.
Tev kratīt sirdi? Рваная строка,
В Бельвиле stroke? Ровная река
речей касается. Nu, priekā!
Прощай, なやみ.
29.8.15
***
М.
Нам птицами не стать в трясине вещества,
Земля и правда мать, не мачеха –
платана руки к небу.
Вот клетка-человек с сердечником-ядром,
в нём тот же алый цвет, что в жерле
сияет. Лава, шторм,
волна расплавленная вынесет нас в дом.
На Марсе будет жизнь?
Но в нашей Марс живёт,
огнём границы рвёт,
как кошка, на клочки.
И в недрах ДНК
мерцает тот же свет,
что льётся из окна
на грусть, которой век.
7.2.15.
***
Пять тёплых камешков на твоей ладони –
пять белых облаков на небесном склоне,
пять хрупких пальцев без рукавицы –
бутоны магнолий готовы раскрыться.
Весна начиналась с молний, с грома,
со снегопада, с лавки погрома.
Гулом органа святая Клотильда
низко пропела: «Сестра моя, Милда...»
2.3.16.