Дмитрий Аверьянов
Новые стихи
* * *
Он поехал, и мы поняли, что на панели
ниже всех она, как будто в белых бинтах,
словно красный крест или дальний берег,
виднелась, подплавленная хулиганом,
как одинокий парус, небольшая, и только руку
нужно было протянуть, чтобы достать её.
* * *
Кажется,
что, когда электричка остановится,
люди не начнут вставать,
а как бы продлят своё умиротворение,
посидят, не двигаясь, хотя бы ещё
несколько секунд.
Но незадолго до остановки
они начинают подниматься со своих мест,
не оправдывая надежд, не имея ничего
впереди.
* * *
В мальчике-велосипедисте
не было сегодня ничего необычного,
он катался с безукоризненной ухмылкой.
Падающие желтые листы
подчеркивали его лёгкость.
Конечно, была осень. Я помню, как, уезжая домой,
он наклонился к велосипедной раме
и посмотрел напоследок на шестерни — или нет,
скорее всего на педали;
он произнёс негромко, но я всё-таки смог расслышать:
они всегда возвращаются
на свои места.
* * *
Грустный ребёнок смотрит в костёр,
не различая ни красных, ни желтых,
будто бы понял, что это последний
тёплый день. Вижу, последний
зелёный лист. Бросился из-под ног
последний ёж.
* * *
Прикосновение полипа.
Сквозных отверстий дуновение.
Ты входишь быстро и без скрипа,
практически в одно мгновение.
Кишечнополостных кораллов
окостеневшие колонии.
И ты, водитель самосвала,
мне отвечаешь без иронии,
что цвет почти что ярко-красный
и бледно-розовый у бусины
и что горой лежат несчастные
и не надетые индусами.
Я выхожу во двор с лопатой:
ну наградил же Бог черешнями!
Ответят бледные ребята
улыбками окостеневшими.
* * *
В маленьком магазине
около моего дома
живые бутылки стоят, друг к другу прижавшись;
там много продуктов мёртвых, свежих,
но только бутылки живые,
разных размеров, а следовательно
и живые по-разному;
заходит живой человек,
стоит за мной в очереди,
кладёт деньги на блюдечко и говорит что-то,
и, пока продавщица уходит в подсобку, —
он тянется к живым бутылкам;
а она ему приносит его бутылку, самую живую;
она шевелится в её руках,
она плачет, она достаётся живому человеку,
и продавщица смотрит на него недобро,
ведь нечего с него больше взять, —
и он уходит, —
и становится всё меньше в магазине живого, —
и вот уже совсем ничего живого,
только бутылки живые,
только я и продавщица —
но мы мёртвые,
и в чёрном пакете моём тоже
ничего живого.