Лолита Агамалова
ЛЕСБИЙСКИЙ ДНЕВНИК (1)
lesbian existence
как способ спаять дискретную онтологию
терапевтические разделы lesbian diary –
наметки к речевому эмпауэрменту
Суки, собаки павлова
наученная течь от императива чужого желания, в отсутствии женской воли как идеологически автономного, означаемого, конституируемого явления, в немоте и вони, политике достигательств, тревоге признания, немощи производств, она решает произвести глобальное, неакадемическое, подпольное, грязное, полевое исследование от имени безресурсных, умных, обоссанных, избитых, страшных, тупых, проституируемых, колонизированных реальной, символической пенетрацией, утверждая женскую волю, как главную антагонистку протагонистической логике фаллогоцентрического императива, гибнущего в утробах нечитабельных, утверждающих текстов , где они тет-а-тет перманентно ведут свои войны. Игнорируя мертвую философию, возвращая символические х уи законов, отказываясь от стройного, подлого, классового, структурирующего образования, саботируя патриархатно-капиталистическое, осуществляемое мужчинами угнетение, искусство и литературу как очередную политику достигательства, она пишет lesbian diary, осознавая всю двойственность своего положения, (,) покуда О. справляется с последствиями сексуального насилия, создает яростные землистые, поэмы. антисексуального, жестокого женского восстания, шьет зверей, ;пробуя скоррелировать речевое насилие и насилие сексуальное, - больше, чем просто феминитив, больше субъект-ки, - и убеждаясь, это одного поля ягоды (сдобрены в речевое дрочево). Преодолевая метаязык, избывая его вопреки (ауто-обвинению в языках насилия), отчуждая его (в дерево и бумагу), как то говно, подготавливает мир к этому опыту, укрепляя попытку, как крепость, обращения с речью такими (нами): то, что я говорю, не есть нарратив, исследование или стихи: боль есть клубок, разворачивающий события, но, блять, не «события речи», уничтожающий концепцию ретроспективы, ее меланхолическую панораму, et cetera. фаллоцентричные, фаллогоцентрические статьи, монографии, стихи, песни, частушки мужчин, адепток враждебного, вражеского дискурса, которые заодно и потеряны для дела большой, великой, безжалостной и бескомпромиссной феминистской революции верещали о нашей раскрепощенности: воспроизводя смазку, как суки, собаки павлова, обращены ко всему – опасности, тревоге, боли, насилию, педофилии, обезьяне, собаке, но уже как виду, изнасилованию гея, групповухе, карлику, безногой, - выделяется смазка, сглатывается слюна. Таково, они говорили, женское желание, его особенность, его уникальность, невообразимая, сладкая всеобъятность обзора. Так обозвали они наше женское желание, такой службой помазали: течь, подчиняясь бессознательному, текущему вместо крови императиву, течь, очередной течкой представляя доказательство течки, ее [механической, а значит этической] неизбежности. lesbian diary является, становится одой речевому, сексуальному насилию и утверждает субверсивную силу этой боли, женскую волю, бунт против фантазма, гиноаффектированную близость вопреки надежде выгодополучателей.
(комментарий) а.
Кончив, оставляешь мокрую на столе. Ничего не говоришь. Я знаю, что тебе больно и страшно. Но больно и страшно мне, не продолжая, не длясь, оставаясь здесь, на столе
красн е м ре
красное море, рожденное нами самими любимая, эта кровь это не наша кровь.
Я красной водой тебя омываю, я истекаю кровью, мы обе в крови она течет по бедру
к ступне парализуя шаг. Я красной водой тебя омываю, я купаюсь в красной воде
как рыба я красная рыба, насквозь влажная скользкая рыба, и ты рыба тоже.
Я трогаю тебя моя любимая но ты ничего не чувствуешь ты трогаешь меня моя
моя люб мая, но черви передвигаются подо мн й
Это красное море моей любви, оно тянет меня к земле. Я натяну свои жилы на лук
как тетиву, потому что нет ничего крепче, и пригнусь к земле, и степенно омою тебе
ступни, а ты омоешь мои. Переплыву это красное море чужой крови на спине твоего
насильника. Я учусь убивать всякого, кто на меня посмотрит. Каждую ночь я
представляю себе, как загоняю твои швейные иглы ему под ногти, приучая себя
к насилию в ответ на насилие. Как загоняю иглы под ногти самому непричастному, как
он захлебывается в моей крови, в опрокинутой менструальной чаше, как
мочусь на него красной своей мочой со шкурами яйцеклеток, шкурами нерожденных
моих дочерей за то, что сейчас происходит с нами Я ненавижу его всей болью своей
зараженной царапины, своей необъятной вульвой, непричастный, в борьбе
пребывающий, и каждую ночь представляю, как загоняю швейные иглы моей любим й
ему под ногти
Омытыми ступнями, с натянутой жилой я ступаю на вашу землю, чтобы сказать
спуститься к вочеловеченной речи, фаллической вашей речи что нет нигде вашей земли
и ваших детей она больше не понесет, как в былое время. Я сгибаюсь в четыре погибели
на недолгое время, цикличное время, но мои нерожденные дочери собой
окропляют землю, и земля понесет моих дочерей. Мои огромные дочери наберут в свои
огромные рты наше красное море, поглотят вас целиком своими огромными вульвами
швейными иглами моей любимой я залатаю прореху древнюю ошибку рождения
добрые вы или злые причастные либо считающие себя сторонними
Мы сгибались в четыре погибели на недолгое время а вы побили уродливыми кор
нями собственных гениталий нашу окропленную землю С тех пор мы боимся мира
в это кровавое время с тех пор мы в не больны, и даже самые воинственные из нас
обесчувствлены вульвами, анусами кровоточат выдавая эту прозрачную кровь
за тяжелую кровь возмездия и былого. Стон возвещает боль, а не борьбу
не стоит себя обманывать борьба возвестится иначе и будет позже
Я трогаю тебя истекающую, и подношу руку к языку. Она, наша кровь течет по бедру
к ступне она как железо. Она облачает ноги в сандалии. Я выполаскиваю себя
в этой красной воде, я облекаюсь в железо, я ступаю на вашу землю. Каждый раз, когда
любимая истекает кровью, я облекаюсь в железо, я обещаю, ступая на вашу землю
с натянутой жилой чтоб возвестить что нигде нет вашей земли, что каждая будет
пропитана черной кровью, и каждая будет большой железный завод, а позади
пойдут наши огромные дочери. Так будущее и прошлое соединятся, возвестят
настоящее, где, кроме него самого, иного больше не будет.
б.
как была нежна
эту нежность не нужно облекать в слова, поскольку она представляет собой безликий опыт, как и боль работавших рук неспособных трогать любимую
Кто сказал, что этот год кончился
кто сказала
поскольку она не то, что нужно отдать, я купила тебе сережки, эти олени будут спать у тебя на ушах
Я не только боль языка, грудная язва, трансляция живота, - речевого насилия, зомби-пизда
Но память будущего, где она вновь возвращается, нет, становится заново, где мы обретаем другое, и где ценен безликий опыт – олени из серебра у тебя в ушах,
иго ими отброшенное пост-языка, пост-насилия, пост-модернизма и пост-поста
Здесь нет выгодополучателя, это не секс
Это близость, ей нет конца
мы это процесс, все это процесс
20ч. назад:
Секс не вернется к нам
Секс не вернется к нам
К нам возвратится
Нет, становится близость
Зерно
Этот способ заработка не предполагает головы, программа языковая. Коммуникация – то, что висит в бэке, тело на языке – плотно ли ошпаренное зерно. выбираясь из дискретной онтологии, ; как она говорит, прихлебывая, тело-на-языке [невольно сглатывая, как тревогу, желание, пространство иной знаковой речи], оборвать, оторваться вновь, соединив пространство, время и место. тело-на-языке – плотно ли ошпаренное зерно, сквозной, призрачной lesbian existence, ) груди их невесомы во рту, покуда они чувствуют себя досками. этот кофе устал, как и ты, Рита,
; between the
одно стало ясно, важное: все произойдет само, когда будет больно, и язык как черное тело насильника навалится сверху. а сейчас, когда просто, когда человеческое, потребительское, необходимое в непростой пустой жизни подбирается, нужно внять и забыть, что бывает, когда язык будто черное тело насильника наваливается сверху. не читать книг, не возвращаться к отжившему, живому, ни к чему, не поддаваться [императиву спекулятивного Другого, Другой (?) ] этому в - вот то, если тебе не хочется, местечковое сопротивление подтаявших сил перед злыми морозами настроенческих перепадов, все ок. и сейчас, и после, в мире этом, но не в мире том. бывает же.
СЛИЗЬ. 1:1
Я не могу обхватить тебя
моя любимая
Ты так велика будто степь
И я иду пересохнув от жажды
по этой степи
Твоего золотого тела
:
Они не думают о политике.
Они не думают о политике.
Они не фрустрированы своими сексуальными фантазиями.
Они зовут себя бисексуалками, транссексуалаками, квирами, лесбиянками и феминистками.
Они любят играть, обозначать насилие в пространство языковой игры, сдирая друг с друга кожу лесвиеподобными языками.
Они говорят: жизнь слишком коротка, чтобы думать о политике. Они не думают о политике.
Они не хотят, чтобы их изнасиловали, чтобы они выучились ненавидеть и разучились дрочить.
Они хотят, чтобы их изнасиловали.
Они боятся членов, а не собственной капитуляции перед языками насилия, фрустрации.
Они не говорят партнеркам, что больше не хотят заниматься анальным сексом.
Их партнерки не молчат в ответ, не читают глаза глазами.
Они не думают о политике, они просто ебут друг друга.
Они считают, что жизнь слишком коротка, чтобы думать о политике.
Они не спят с мужчинами, как партизанки.
Они не думают о политике.
Они не думают о политике.
Они не думают о политике.
Я мастурбирую, не справляюсь, я тоже не думаю о политике, чтобы где-то о ней не думать.
:
Наши вульвы это пустыня где идут караваны с перебинтованное в черное женщинами они облепили их как мухи их головы подобны отрубленным клиторам Я ненавижу себя за эту слизь, нет Я ненавижу их. Мое тело – тело политической
борьбы, которую я веду сама с собой.
я дискретна я никакая я не способна разрушить канон Я сосу хуй мертвой философии иногда я хочу чтобы меня изнасиловали чтобы по-настоящему ненавидеть чтобы никогда не течь Тени мужчин двигаются за мной они знают что я gold star. Я не та за которую себя выдаю. Ни к чему эти черные одежды, женский героический эпос. нарратив ни к чему, ни к чему забытье. Все, что я могу сказать этим женщинам: целибат. Землеройки в саду фаллическ х регалий. Обхватывая как
Роды невроза. Лажа и ложь. Я здесь и я ничего не стою. Я стою больше чем все.
Истина – это хуй, которым я ебу себя.
Моя любимая я люблю тебя.
Моя любимая я люблю тебя.
Моя любимая я люблю тебя.
Они назовут тебя проституткой, поэтому так страшно говорить об этом
Они скажут тебе что на самом деле больше всего ты хочешь на хую прыгать как шавка
от подлой радости по подлой радости подлой своей природы
скажут что все эти пиздопляски нихуя не любовь, а настоящая ебля
бывает только на хую и когда он берет тебя грубо зовет шалавой а после этими руками
трогает мертвые щеки своей мертвой дочери, дочери
своей мертвой матери как говорят аналитики. Еще одни ебаные апологеты хуев больших
нихуевых истин ебаные мрази которых необходимо изолировать от женщин детей пожилых
беременных и оставить их только тем кого мир считает настоящими людьми оставить их мужлу
Я не знаю все это,
я знаю все это я видела это только в порно, таких как я называют голд стар
обычно голд стар делают вид что охуенно горды и что они эдакие чистокровки
среди этих блудных дочерей пришедших к лесбийской любви
через реки поганой спермы
текущей в них вместо крови
Я навсегда ребенок я навсегда ребенок я навсегда ребенок я работаю я менструирую я читаю книжки апологетов больших нихуевых истин я сосу хуй мертвой философии но я ребенок а это значит что на моей работе используют детский труд что философы педофилы.
Ты так велика будто степь
Я не боюсь сказать #янебоюсь сказать я способна на ярость. что как черви они кишат
на моей постели, что я занимаюсь любовью на этих червях и они кусают
меня за ягодицы моя вульва в глубоком наркозе лесвиеподобного языка насилия
но каждый раз когда я не боюсь сказать когда я боюсь они скажут о подлой моей природе
что меня не любила мать и поэтому я люблю лизать пизды : мой язык не лесбиеподобен.
они скажут: лесбиянок не существует и будут правы
потому что любовь не бывает дискретной, потому что тело
подлинной экзистенции политично, потому что вульва
это целое тело политической борьбы,
(а лесбиянка – женщина, помноженная на два)
которую мы должны вести
сами с собой
пока секс подчинен подлому императиву
пока в сумерках он обнаруживается среди молодых лесбиянок
чтобы оставить их с болью когда уйдет
:
Любимая, я люблю твое тело больше, чем все, ведь я ничего не люблю, кроме твоего тела.
(Из позднейшего: секс – всегда подчинен, становится – близость)
(Из сейчас:
надо конструировать концепт телесной близости, а не стараться отформатировать секс, "занятие любовью (романтическим мифом), еблю, etc. в них заранее беспристрастно обнародованы выгодополучатели. одновременно, концепт телесной близости должен иметь минимальное кол-во отсылок к лесбийскому телу, киберфеминизму, возможно, лесу. одновременно, он не должен быть "прозрачен", а максимально (без кавычек) телесен. Также не должен подразумевать эротизацию равенства, но культивировать телесное равенство, т.к. мы рассуждаем про отношения телесной близости между женщинами. генитальный контакт как первопричина коммуникации между выгодополучателем (мужчиной) и объектом (женщиной) как форма женского наслажденческого самоповреждения должен быть изжит путем конституирования ресурсного близостного общения женских тел, спокойного, процессуального обмена между женщинами, отказа от эмоциональных вложений в механические неполадки как саботажа романтической любви, задуманной патриархатом как институт порабощения. Поднимаясь с постели после болезненного оргазма, отказываясь от попыток избавиться от секса, навязав себе близость, которая в силу некоторых причин отдаляется с каждой попыткой все дальше, новая женщина, априори заинтересованная в себе подобных, гиноаффектированная, саботируя секс, не поддается суггестивной интенции суггестивной боли, чтобы сберечь свое тело, отказываясь усугублять диспозиции, на которые ее поставил патриархат, остановкой в этой боли. как это коррелирует
с субверсивной болью, политической потенцией бунта против фантазма путем его полевого выявления, соотносится с первичной коньюктурой lesbian diary, мы будем выяснять дальше.)
ЛР:
! тоже об этом думаю
ЛА:
да. и я хочу подразумевать и генитальный контакт, но забыть его как смычку телесных коммуникаций. а секс про это. и выгоду. саботаж секса, нахуй его. даешь телесную близость.
ЗВЯ
безымянное насилие. Не от того ли, что заключенные в языке, заключенные языка, освободившись, смолчали, обращенные в немоту как в воду?
Кто поборет меня, когда окрепну от языка, кроме самого языка, чье сопротивление я поборола? Виктимный сопротивленец-язык, истый насильник, нижний, сабмиссив, сопротивлению тела уподобляясь, уподобился камню. Но помяни: истерзанной букве, на самом дне-деле, больно. За буквой скрывая женщину, не букве, а ей.
О. говорит, что ей становится страшно, как песнь за песнью травмой живот горит (а не любовью). [Но это борьба вековая: женщин против языка. Свободу узницам текста! Мы против речевого насилия над женщинами! Нет, это было во мне, это моя Голгофа.]
За ребрами слабости, (за маткой силы) первое слово было вынуто изо рта, первый язык был снят с языка, встал в ребро слабости, как в прорезь силы, сопротивления сабмиссива-языка, чтобы осуществлять речевое насилие, оставить саботаж. (Белокровие – это следствие потерь,)
белая кровь, языковой островок безопасности, меня наебал
за туманами катаракт красные волны. Носиками трутся землеройки. Оставить саботаж, возвратиться: отряд ЗВЯ, мне не высказать все сейчас, ни белой, ни красной, ни черной кровью, за ребрами слабости я в безопасности (от) говоренья, сабмиссив-язык, стоп-слово: (^*)))). бьет боль в пупок
До того, как подняться, встать за ребро слабости, осталось одно предложение: продолжать, одолевая двоякость, бессмысленность речи, необходимость смыслов, и комментарий. битвы на тазовой кости, сшиты колонизированные маяки (из мякоти миндаля)
чем ближе к выходу, тем ребро дискретней
как юла, но это игрушки
Это только начало
Это поставить вопрос, совершая грубые фрикции, надеясь остаться
преодолев скорлупу, я скажу по-женски, по-человечески то, что [дано] сказать, а сейчас я за ребрами слабости, в белокровии скорлупе., но то, что я говорю, означает освобождение из тюрьмы языка, и разъедаю что, освободившись, не обращусь обратно. Мы, уголовницы будем. только нельзя, окаменев, вернуть, будь оно важно трижды: то, что заточено время-язык имярек, обречено быть (примитивной гусеницей). сложи все в лесбийский дневник,
По-человечески, чтобы не сыграть, я люблю.
Язык это инструмент (игры), опыт текста как опыт опытов как рекурсия колонизирует плоть.
Мы не рабы рабы не мы
будущее философии за
когда я поняла, что вышла из тюрьмы языка, но не поняла, я снова почувствовала, снова смогла
я не успела красиво написать об этом, мне поставили семь долгих рабочих смен в Старбаксе, я предлагала сезонные напитки десерты приходилось молчать на грубости а время обледенело язык
[ Что освободило заключенную в языке, какие такие подживотные, надреберье боли? О. говорит: минимальное приращение смыслов. Отвечаю: это титаническое научное исследование, направленное на обнародование в языке речевого насилия над женщинами. ]
в. комментарий:
я живу с ней в мире вещей. автопортрет над картографией смерти был сделан
политикой отчуждения перерождаясь, осознать мир вещей, где вы с ней. Автопортрет над картографией смерти был сделан
О. говорит, к черту О. Я люблю тебя, говорит, что в точке одной, говорящей в себе поэтикой. Нет динамики? не двигаться? мое исследование следует за пятой. в моем мире не было таких слов, как шлюз, балка, парапет. возвращаясь с работы, исчертя катографию запятыми, рисовать тебе лицо, руку. Шлюз, балка, парапет – я не знаю таких слов, поэтому я разговариваю концепциями
и люблю пиздой,
а не сердцем. стон, который я издаю, по себе. посмотри, какое колечко, ты его хочешь?, у нас разные одеяла, жмусь к батарее, в рамке изображения узнаю мир вещей: батарея, разные одеяла, кусок тубулярной груди. Ода речевому насилию
Скажи, что любишь, нет, не говори, я все равно не поверю. О, эта буква мой рот кольцо моей пизды. Мир вещей, мир физиологии, мир говорения не по делу. Во рту я ношу букву о,
Я ведь хочу и могу, но кажется, так неверно, мой аналитик сказал, что мы сцепимся симптомами, а ты – что не все, что нами написано, должно иметь художественную ценность. Я помню момент, как развязалась речь,
я не люблю слово «когда», это были плохие стихи про мою первую постель,
сначала я спала с бабкой чьи мочки облизывала потом с мертвой матерью на двух пледах в черной квартире чеченских войн на диване без простыней обтекаемом кровью с отштукатуренных стен на матрасе спального района близившейся столицы. Это только что помню,
моя первая постель развязала мне язык, ты развязала мне язык, заказав ему отклик до востребования, и вот – я говорю, спасибо. аааа, бээээ, вээээ. Закрывая глаза, за километрами
Зачем им смешно, я не смеюсь.
зачем объяснять, что было со мной?
чужое желание
Дискретно влачась в подворотне раздробленной мести, я здесь где становлюсь, останавливаюсь,
ничего не могу сказать, покуда не будет ответа : прозрачно перетекая, это уже не роды невроза,
это ничего. Никак не боля, я сейчас говорю, в кровянистой лужице пустоты, где я в этой не
чистой речи, где я, она говорит: я видела всех, они были разные, как тяжело, потому что не
правда. Это та, о которой (,) я, и которая здесь, побоку от меня. Она не хотела. Прозрачно перете
кая, никак не боля, никак, никогда не скажу, как нужно, чтобы упало : «Она не хотела
в жопу, ну, я и не стал, я запечатлил этот момент на съемку». Как сказать, вырастая в дуб, чтобы не
быть внутри. Болея неправдой, которую не скажу, это будет не больно,
как черное тело язык навалится сверху, как черное тело насильника будет сверху,
не бойся, забудь тревогу, она будет сад, вернись
в эту боль, которая есть тебе дом, стерпи из нее дорогу до боли другой, где более боль является
пустотой неизбывного локализованного повторения, но, кажется, твоего. нет, более в тебя
вросшего, будто корень, к которому ты себя готовила издавна, на белый, слюдистый клыконо
пробует тебя издавна, в снег пустой головой голой, как дуб, вырастая в который не быть.
Место в языке, где становишься, за которое ты, распуская воды, слюда, остров, кусок языка
необозначенными рецепторами, вода как ничто во рту; так и бывает. Здесь ничто, только, они г
оворят, событие речи. где белокровна поступь пустой, прозрачной воды, никак я в себя вхожу. ласково чтобы закольцеваться как свиней, они станут выпускать женщин из тюрем, чтобы те,
одержимые бесами, пали в воду, которая все равно останется белокровной, слепая тень.
Там, где меня нет, я есть, потому что нет такой вещи, как я, это не вещь и вовсе ничто, никак
не скажу, как нужно, чтобы упало: бритый, плечистый слесарь, ее муж, ей дали двенадцать,
инкорпорировав нож между ребер в вину. Тут говорят лишь то, что не говорят, руками,
теребящими грязный, тугой каблук. Орган, используемый в работе, отказывается говорить.
Это я в крови, которую испускаю, подобно духу, 1. рука – орган любви. познающий и проституируемый. Обтекаема белой водой вместо крови. пробую превентивное слово, но знаю,
что я – боль руки, неспособной к общей поруке. Стремясь к чистой, выхолощенной речи,
стремясь к чистоте крови, становясь слюдой, женской немой гонадой, потому что боюсь говорить,
а сейчас сказать, не найдя ответа это письмо отвечающее запросу. Обтекаема белой водой
языка, я расту под собой. темной, дискретной кровью, остаюсь в пятно, подпираясь пяткой, пятно
в белой воде, белой крови ненужной коммуникации. Я насиловал ее бутылкой, разбитой о ее рот,
но ей, кажется, нравилось, и она была то, что была, она была бывшей. Ей, кажется, нравилось
и это не исключено: в сортир, как в тугую скважину обездолья, вошла будто лебедь, нас за собой
ведя, мы вплыли в ладье, подошвами старых кроссов, по облеванному паркету клуба как по бе
лой, бескровной воде, чтобы та, одержимая бесами, пала в белую воду. Как пустая от нефти
земля, было тело ее, обтекаемо слово, течь прозрачной водой, не кровью, это черные ящики,
торбы наших утроб, подпрозрачное, инкубаторное насилие, э то чужое желание, где мое?
Когда не станет субстанции немоты, оно будет немо. Оно глубоко, я ищу его среди мхов.
Язык насилия
от **.**.**16г.
вчера ночью мне стало ясно, что я смирилась с этим.
я не могла заснуть и решила мастурбировать. моя вульва была мертва. она была в летаргическом сне, пока я не могла заснуть. я стала трогать ее, просить проснуться, но она не откликалась. только я попробовала поговорить с ней языком насилия, и она проснулась.
вчера я смирилась с этой болью, которую придется нести в своей пизде.
и я хочу говорить о ней максимально просто.
я пробовала думать о женщине, которую я люблю, но моя вульва была мертва. я пробовала рационально себе доказать, что отчуждение и телесная боль после мастурбации – это такой же социальный конструкт, как и все, что мы есть, но было по-прежнему не по себе.
я пробовала ласково с собой разговаривать, я пробовала молчать и вернуться в тело из черного языка, слушать, как я реагирую на прикосновения, вспоминать телом ее прикосновения, но моя вульва была мертва. моя вульва – зомби, восстающая мертво, но могущая функциониовать.
вульва, оживающая на язык насилия – зомби. она ожила, и ей не было больно. ей было никак.
она откликалась на все порно-нарративы, которыми я ебала себя в отрочестве.
на любовь она не откликалась. это был безликий, безболезненный эксперимент, потому что вчера я смогла смириться с этой болью. я говорила и замолкала, чтобы понять, как моя вульва обратно ложится в могилу, и как восстает, реагируя на привычные нарративы. когда я кончила, я подумала, что мне больше не больно, и этой боли больше не вывести меня из классовой борьбы, не согнуть.
наутро приехала О. и поцеловала меня в нос и шею. я знаю, что это было антисексуально, но я ничего не смогла почувствовать, мое желание к ней было скорее как знание. я знаю, что я хочу, люблю эту женщину, я знаю, что мое тело способно быть здесь и сейчас, способно к близости.
но это бывает нечасто.
чаще всего это огромное черное тело языка.
языка насилия.
меня, конечно, жутко въебывал этот факт, как я, лесбиянка, радикальная феминистка, так есть, так бываю, как мне говорить об этом, кроме как внутри метафорической, концептуальной рамы? как большое и могущественное лесботство покинуло меня, что мне делать со своими манифестами. я люблю тебя моя девочка я люблю тебя моя девочка, но что нам делать, что чувствуешь ты, разве ты, я скажем друг другу об этом? почему так страшно говорить об этом именно отсюда, из этого места любви, дороги и боли?
одни говорят, что женщина, занимающаяся классовой борьбой, не может быть субъектом отношений. что это вот все.
когда после первой встречи с О. после признаний я вернулась домой, к матери влажной, я готова была орать – моя смазка вернулась ко мне, моя смазка вернулась ко мне друзья и подруги, вместе мы будем счастливы.
сейчас я хочу обнять этот сгусток грязной крови внутри себя и пойти, не оборачиваясь, не боля. сказать, что боюсь сказать, сказать, что боимся сказать все мы, обуянные чужими желаниями, выдаваемыми за наши.
когда я смотрю порнографию, я становлюсь всеми. сначала я превращаюсь в фрагмент трансляции, становясь обрывком тела экранной женщины – вульвой, анусом, которые кровоточат, а потом я становлюсь тем, что зовут мужчиной. я становлюсь им всем, цело, полностью, и когда я трогаю женщин, то мне кажется, что им будет хорошо, если я буду трогать их так же грубо. куда тебя деть, мой неисцелимый опыт лесбийского тела. любимая как мне потрогать твое настороженное тело своими руками, как трогать тебя своим языком, не языком насилия.
когда возвращаясь ночью к себе наблюдать за тенями мужчин из-под капюшона. я испытываю свои настоящие чувства. страх боль и ненависть – это все что я испытываю в этот момент. О. я доверяю свое тело. с О. я нежна так, как не была нежна ни с кем.
я не боюсь сказать, что хотела этого. не скрываясь за рамкой концептуальной речи, бесперебойного аппарата иносказаний и воинственных аллегорий, я наконец говорю, что все мы хотим этой боли. но боль не является социальным конструктом, им является эротизация боли. анус – это действительно просто анус, его нервные окончания связаны с клитором. но иногда, когда я занимаюсь анальным сексом, в моей голове бесконечной полифонией звучат голоса.
это голоса чужого желания.
я хотела бы найти свое женское желание, чтобы понять, кто я есть за этими пределами, и порой, когда я бываю в близости с О., мне кажется, что я урывочно его причащаюсь. а потом все возвращается – боль и черное тело языка, а не тело О. тело О. похоже на шелк под моими руками. когда я накрываю ее собой, я хочу верить, что я становлюсь непроницаемой бронею.
тело О. – то, что я люблю больше всего, потому что это бывает просто тело, которое любит мое тело. живот О. – это экран моей к ней любви.
Моя любимая, я пишу тебе так, чтобы это видели все, кто позволит себе увидеть. Я по-прежнему вижу тебя в огне, загорелой спиной, режущими лопатками, в этой огромной языковой игре вижу тебя идущей сквозь медные трубы институционализированного, устоявшегося языка. Я знаю, что тебе больно и страшно, ты знаешь, что больно и страшно мне, но бывает так, что твои прикосновения обнаруживают мое настоящее, нутряное, единственное женское желание, и я знаю, что бывает, что мои прикосновения обнаруживают в тебе твое, археологически возбуждают точку былого, которое уже вовек никто не вспомнит. Я уверена, что в этой великой ладье отчужденных правительств плоти никто не способен, никто не способна дать мне веру в иное. Я хочу слышать твое дыхание обратной стороной уха, а больше ничего не слышать в нашем телесном равенстве. Своими зубами я подточу свои ногти под корень, чтобы быть с тобой лаской, а больше никем не быть.
г.
когда я была девочкой, я любила видеть, как бьют чужих детей.
помню, как отец наказал оборвать веток. он никогда не бил меня, но я чувствовала угрозу, когда тот, держа за руку, говорил, что я собираю ветки эти для себя и они послужат розгами в случае непослушания. я обрывала ветки с большой неловкостью, а в квартире стала обрывать нежную вязкую кору, обнажая тонкие зеленые стволы. отец насмешливо спросил: чтобы лучше били?
в целом, мой отец не сделал мне ничего особенно плохого: родители развелись в мои три.
д.
глядя на себя в сумраке хрущевской ванной я вижу себя большой: длинные, тонкие кости молодой, настороженной женщины, когда я была очень маленькой, они казались очень большими, и все были очень большими, и все, и насилие было велико, как поношенные штаны, сейчас я тоже большая, как само насилие, я так велика, что могу быть его адепткой, что могу быть его прорехой, что могу быть и то, что для взрослых, смотреть, воспроизводить. когда Ленке рубанули левую грудь и она была язва на язве мне говорили – уйди, и она обнажала грудь, показывала их сестрам, а я старалась наблюдать из-за угла пространство, бывшее ее грудью, почему я не должна наблюдать деформацию тела? а Ленка была шутливой, как будто хорошей. ребенок без тела, пока не почувствует гениталий, но, наблюдая жанровую сценку порки чувствует влагу. я до сих пор чувствую влагу, наблюдая в своей голове эту жанровую сценку порки
Любимая, сегодня я рисовала тебя по памяти, и когда мой большой палец распустился кровью то обрисовала тебя этой кровью губы руку и лоно
от **.**.**16г.
Вчера у нас была близость.
В этой точке находится тело, но оно беспредельно. Чувствуя его границу, я задыхаюсь.
Ты обнимаешь меня и я плачу, как будто я очень маленькая, но я знаю, что я большая, и я пою себе песню: я маленькая, я очень маленькая девочка, но внутри я большая, большая девочка, и когда я вырасту и стану по-настоящему большой девочкой, я буду спасать других маленьких девочек, которым больно, которым страшно, а пока я очень маленькая девочка, но я не боюсь.
Когда я перестаю чувствовать, я думаю о женщинах, которые не чувствуют никогда
Любимая, я знаю, что здесь происходит политика, она не про истеблишмент. Я смирно говорю этим чужим языком, стараясь экспроприировать островок безопасной речи, я уже не болю. Мое тело как поле, поле черного языка, что взял меня в отрочестве, и поле моей борьбы. когда Ленке рубанули левую грудь, кажется, я опять была влажной а позже была порнография с инвалидками я не знаю, стоит ли здесь промолчать но я чувствую иногда что все мои органы выскребли и выскребли зверя, большого зверя обратной стороны клитора орган моего женского желания. Кажется, наша лесбийская несвобода наша дыра, наша лесбийская экзистенция наша дыра.
Всегда было так, что перед моими словами стоят руины, и за моими словами руины стоят
Той ночью я была сращена с этой болью, но так, чтоб нести эту боль как горб забрызганный кровью. Я не боюсь, я буду вести
Чувствуя его границу, я задыхаюсь, оно беспредельно. Предел нам не физиологичен. Анатомия – это судьба, так я читала еще очень давно, и теперь знаю, что это так, но перевертыш.
она бежит взяв поднос нахлобучив туда два эспрессо горячих сливок говорит пусть будет так лучше я сделаю так и не буду их слушать они постоянные посетители и очень злятся если не так а иначе
было время, когда я ничего не могла сказать, даже хоть что-то
порой я думаю, что в том месте, откуда, давно срубили бы мне и башку и клитор за эти слова
их молчание – это язык
а потом она пошла и потрахалась и с ним и говорила как ей больно и как он кончил ей на живот
«круто!) у меня сначала хорошо, ну ты помнишь) потом пришла к парню, попыталась расстаться, подрались, он бьется головой об стену и говорит, что любит, я вчера так ревела, боюсь его. потом этот поганый секс, я даже не кончила. бля бля бля что делать»
в одной из кофеен сети, где я работаю, от **.**.**16г.:
они спали с ними, а я стояла наблюдая с холма эти соития. и думала про страх. боль сперму дефлорацию желание жжение. я стояла и не могла себе позволить заболеть тем что было. и я болею тем чего не было. я только собираю нарратив но стою голая перед всеми в рассеянной боли
читая твою стену я начинаю ненавидеть себя
хочется кастрировать себя
я думала я убегу. с тех пор как мне исполнилось 16. я бегу. с каждым я хочу чтобы ты оттоптала мне яйца я бегу с каждым прости ее и давай займемся сексом я бегу с каждым взглядом на мою задницу я бегу я с каждой лапой. которая тянулась к моей пизде я бегу. до тех пор пока я не отстригла волосы смыла косметику распустила язвы цветами. я бегу ты маленькая блядь, я не отдам тебе телефон. у тебя есть ЭТИ фотографии? удали их быстро, маленькая сука (тащит к стене), когда эта бухая мразь засосал меня собираясь встречать жену в аэропорту а я чувствовала, что текла ебаной слизью чужого, императивного желания, не хотя. с каждым Л. это все бред не обманывай себя. нравишься мне ты такая красивая пока я лежала бухая корчась от страха странного а в соседнем доме жена его друга с детьми отмечала новый две тысячи четырнадцатый год пока его друг пялился на сиськи С. с каждым ты что, блять, специально ходишь по дому голая с тех пор, как приехал Р.? да, специально, блять, чтоб он меня трахнул и я сильнее возненавидела. с каждым сальным взглядом на мой полудетский рот я останавливаюсь. я не ненавижу. я отказываюсь. с каждым Ой. да тебе бы давно целку сбили МОЯ, БЛЯТЬ, ПИЗДА – ЭТО НЕ ЦЕЛКА
тебя совсем не привлекают мужчины
разве не хочется тебе почувствовать в себе мужскую плоть
Тогда стало ясно что я способна убить мужчину.
Я была вся в плесени
До восемнадцати я омывалась водой
Я сидела в ванной и говорила что меня нет
Я часто так говорила и меня нет
Теперь больше всех здесь
Теперь я везде
Мне удалось пронести свою пизду через это, пронести и не отдать ее никому, оставить себе. Я любила всех этих женщин как я умела. Я наблюдала соития с холма и у сизых мхов, я знала что никогда не позволю себе поддаться. Пока реки спермы высоко плескаясь текли мимо холма я забиралась все выше. Я стояла на мизинце левой ноги, я просто смотрела. Потом приходили женщины высовываясь как из реки ахерон из этих белесых рек покойницы говорили что я не могу так ничего решать. Я уже не трогала их рук чтобы не обжечься. Я не кричала. Просто стояла и смотрела. Как иногда проплывают мимо фрагменты бывших когда-то женскими тел. Я не хотела оказаться среди них. Чужое желание говорило, что так надо. Что можно быть той кто я есть только так. А я стояла. Я стою и иногда ковыряю пальцами землю. В отчаянии. Стараясь найти свое женское желание. А потом успокаиваюсь ненадолго. И опять ковыряю. Иногда меня здесь посещают другие женщины. Обычно они оттуда. Обычно они туда возвращаются. Пока я стою здесь одна среди сизых мхов. Я знаю что я здесь одна и обрасту сизыми мхами когда умру. С холма я могу говорить. Когда они перестанут отсасывать боль из их членов. Освобождать их от боли их красных членов. Можно будет спуститься к низине холма. Можно будет спуститься
от **.**.****г.
Сегодня я мастурбировала, зайдя в паблик «---------------» для того, чтобы разведать почву для противодействия.
Потом было больно и плохо.
Я вышла покурить на лестницу, а потом вытерлась полотенцем.
В последний раз я мастурбировала на порнографические материалы больше года назад. Я ощущаю жжение у себя в вагине и анусе.
лесбийский дневник: бунт против фантазмов
vagina dentata
е
пока я опять не оказалась в мраке чужой тревоги, ф-регалий иерархий из слов, скажу что за этот год произошло пиздец сколько всего. то что я вообще могу писать - это пиздец. кто поймет что я сейчас чувствую. только та которая знает каково это быть изнасилованной языком и навсегда замолчавшей. а потом ты начинаешь ненавидеть своего насильника и можешь за себя перед ним постоять
кажется из меня готово выйти все сразу что не смогло соблюдать очередь а это все
когда никого нет вокруг я знаю кто, я это отсутствие
ё
это охуеть. как хорошо что можно просто сказать охуеть и не быть никому должной
ебаные качели но
столько лет в контексте моей крохотной сознательной жизни
под покрывалом речевого насилия и теперь я могу говорить
что сейчас я переживаю момент собственной жизни.
что я нашла путь быть честной
это такое облегчение
это быть. это наконец стать тем что я, а никто, стать отсутствие и стать поиск желания, теперь я наконец могу искать собственное желание, свое нутряное желание свое единственное уникальное желание и наконец свое женское желание которое глубоко погребено искать ковырять пальцами в земле в отчаянии но знать что есть координаты отправной точки что это я которая отсутствие
наконец я выбралась из немоты
когда ты молчишь ты ни сказать ни говорить не можешь ты боишься ты болишь имя болит по букве
все
ж
так странно, как все преломляется в ретроспективе, если не раздобыть об этом вовремя. а если раздобыть, но все равно продолжить, то любопытно наблюдать череду детерминированных событий. метаязык никуда не исчез, нарратив оказался скучен, иметь то, что имеешь - куда веселее, и я имею, и знаю, и помню, и просто сижу, потому как достало сидеть не-просто. идеалистка, но куда большей идеалисткой я была, а теперь я в себе - и куда больше в материальном мире, в мире вещей, осязания, физической боли. вчера по дороге на улицу Гашека я записала, что я не только боль, и еще кое-что. и я и правда еще - осязание, обоняние, зрение, слух, вкус. тело-на-языке
так говорят про кофе
черная кровь 78
1.
Я оказываюсь в пустыне, где воет песчаный ветер. Я никогда не была в пустыне, и я нигде
не была и никогда не буду, потому что я – здесь, и пустыня – здесь. Я встречаю ее в
пустыне, мы сцепляемся языками, выкачивая кислород друг из друга. Это пустыня без
языка, но не то ли это, что мы желали. Они едут верхом на питоне.
Женщины, обглоданные до костей, пьют мочу прохожих мужчин и вождей, заклинающих змей, заклинающих собственных змей, которые тех волнуют. Они говорят
о
любви, не зная любви, это общее место языка, общее отхожее место, где мы перепачканы
грязью и вековыми отходами, познаем любовь и судьбу и секс. Заглатывая воздушного змея, бледна и изрыта, одна говорит: жизнь так коротка, чтобы я занималась политикой, смотри,
как ярок воздушный змей, как яр, как хорошо мне его заглатывать, хоть и больно, как
добегу до него, а он из гортани взлетит. Вторая, моложе, играя с бутылкой мочи, говорит: я
играю ей, посмотри, нет врагов, когда все мы враги. Во рту я ношу букву О. Я слегка обрастаю мясом, как им отвечаю, и наутро завтракаю липкой сосиской.
2.
Лети лепесток, через север чрез восток, улети на край земли быть по-моему вели.
3.
Оставаясь одна, я трогаю себя. Жизнь так коротка, вспоминаю я слова первой.
Я ебу себя языком, но не добираюсь до себя. Обглоданной женщине, ее воздушному змею, второй и ее бутылке мочи я говорю: я не хочу, чтобы меня ебал язык,
я хочу, чтобы меня ебала моя любимая женщина. Понимаешь? Понимаю, отвечает. Наверное, ты права. Понимаешь, меня ебут, следовательно, я существую. Анатомия – это
судьба, понимаешь? Там, где дыра, там я, и живу я дырой. Я живу дырой – иногда она увеличивается, и оттуда выпадает мое бытие Мое бытие выпадает, подобно тампону, от тяжести черной крови, от вакуума дыры.
Я заглатываю воздушного змея, я причащаюсь.
4.
Я стою за барной стойкой, я спрашиваю: что для вас приготовить? Не нужно приборов.
Я разорву его руками. И здесь уже неясно, где твоя речь, а где речь обглоданной, с бутылкой мочи.
5.
Я сижу напротив него, я вижу, как вьется его член, пока он говорит. Низок, широбокок и короткорук, он говорит, и я думаю о его члене. Мне было шестнадцать, когда я поняла, что останусь здесь, в мире девочек с неокрепшей грудью, всегда молодых, всегда крепких, сколько бы теней не оставил труд на их лицах, девочек, которые застыли, чье бытие не
выпадает из дыр, которые всегда ощущают в себе тампоны, но живут в этой черной крови,
с этой черной кровью всегда. С чего я взяла, что наравне с этими белыми мужчинами, коренными женщинами смогу обуздать язык, я не имею к нему никакого отношения, я никак
его не причащалась. Я вижу, как он вьется, и этот мужчина с заячьими зубами разрастается
надо мной, как языческий, языковой божок, и ничто твой постылый язык, и твое ничье. Убегая его, то ли к земле, то ли к судьбе, мечтаю, чтобы секс-куклы выбрались на Цветной бульвар, чтобы восстали, чтобы реки его белесой, как раздавленные опарыши, спермы смешались с реками его крови.
Он не сделал мне ничего плохого. Он учит меня истории. Он берет за занятие тысячу, которую я получаю за смену, та берет в рот змея. Он просит меня не давать приборов.
Он учит меня истории. Он просит меня не давать приборов. Говорит, что разорвет его руками. Он учит меня истории. Он открывает двери. Надо мной вьется его член, как обглоданной воздушный змей вьется над ее гортанью.
6.
Мне не страшно, не больно. Я возвращаюсь домой, где она спит. Только склизкий член вьется
перед моими глазами. Но я пишу этот текст, и становится ок, я ебу себя языком, и все хорошо.
Я знаю, что однажды он застрянет в ней. Низок, широкобок и короткорук, ему не достать
до меня своими руками. Я решаю заплатить ему деньгами насильника, чтобы огибнуть круг.
Я решаю заплатить ему любыми деньгами, чтобы огибнуть круг. Я иду к аналитику, чтобы это
пережить, я плачу ему деньгами насильников, которые краду в международной компании. Я
стараюсь украсть побольше денег насильников, и думая о ней, я больше не говорю. Я стараюсь
слышать ее дыхание обратной стороной уха. Когда я украду достаточно денег, я куплю себе теплые ботинки, и смогу выйти на улицу. Одна из китайских девочек, которые их производят, станет лесбиянкой, и сразу умрет от кровотечения. Черная кровь, не находящая выхода, зальет мне глаза.
Я буду слышать ее дыхание обратной стороной уха.
Что для вас приготовить?
з.
1. где локация текста, древние письмена
Я пишу от имени безресурсной, не знаю, где адресатки
2.
Стыд – неженская затея,
Кто я, чтобы говорить, чтобы не быть той, зазаборив себя в кавычки? наконец., конец адресаток
3.
в твоей коробке роясь ища карандаш твои обнаружила пленки
где твои ягодицы в синяках
4.
как удерживать / танцы на границе, нитке total lesbian existence варка индейки не забывая что
быть в себе а потом [быть-лесбиянкой-в-себе] чтобы стать лесбиянкой-для-себя
Я ВСЕ-ТАКИ НАРИСУЮ ОЛЕНИХУ.
и.
как беру тебя за руку помню и все нестрашно,
если они отнимут нас друг у друга мы пойдем и вдоль высоких стен обрызганных кровью сестер и всегда друг к другу, чтобы земля приняла их и нас спасла, после недолгого сна я поднимаю тело под землероек битвы пробуждающихся со мной, в саду фаллическ х регалий, и если они тебя у меня отнимут, моя золотая, то слезы мои станут сталью, если прольются, я стану злой я облекусь корой, я всегда буду помнить, как я тебя отдала всегда буду помнить, как после войны вспоминают о своих убитых и пуще горит их злость, я пойду вдоль степи и слезы мои будут сталь, соберу их ладонью которой запомню тебя и скую себе меч, они будут моя картечь, которую я открою после степи, что пройду свободно и зло, им назло и тебе навстречу / так, как если бы мы идем к новому миру, где никто не способен отнять никого у другой; после недолгого сна поднимая тело, после долгой работы тяжелое тело неся, я ложусь на землю, где сплю без снов, где в дремучей дреме себе говорю: я встану, чтобы идти к новому миру, твой волосок сохранить у себя в межгрудье, и если я буду плакать, то слезы мои будут сталь, и скую я себе доспехи, скую себе меч, мои зубы стали гнилы чтобы тебя целовать, моя бархатистая кожа изъедена рытвинами, вульва моя как сухая сухая степь, черными пальцами не обласкать тебя, но ими могу душить, могу убивать. помни что мы из земли что наши слезы сталь, что я забываю стараясь добыть себе шкуру
й.
агава гиппо
амазонка амазонка. первая жрица артемиды в эфесе, когда
была поставлена ее деревянная статуя у дуба.
алкибия отвергла танец перед алтарем и наказана
амазонка, спутница пенфесилеи.
убита диомедом гиппофоя
амазонка. спутница пенфесилеи. убита ахиллом
алкиппа
амазонка, дала обет навсегда главка
оставаться девой. убита гераклом амазонка
амазоя грина
по анонимному алфавитному амазонка. основательница города гриней. в нее
объяснению к гомеру, мать амазонок был влюблен апполон, она бросилась от него
в море
андромаха
«мужеборная». это имя часто деримахия
носят амазонки (надписи на вазах) амазонка. спутница пенфесилеи. убита
диомедом
антандра
амазонка, спутница пенфесилеи. дериноя
убита ахилл амазонка, спутница пефесилеи. убита эантом
оилидом
антианира
деянира
антиброта амазонка. убита гераклом в бою
амазонка, спутница пенфесилеи.
убита ахиллом диоксиппа
амазонка
антиопа
евандра
арето амазонка, спутница пенфесилеи. убита
амазонка, спутница ипполиты. мерионом
вместе с пантаристой и ифито
победили спутников геракла евриала
амазонка в войске ээта
астерия
амазонка. убита гераклом в бою еврибия
амазонка. сопутствовала на охоте артемиде.
бремуса убита гераклом в бою
амазонка, спутница пенфесилеи.
убита идоменеем еврипила
согласно арриану, амазонка, некогда
гармония атаковавшая ассирийцев
нимфа, возлюбленная ареса,
родила от него амазонок ипполита
царица амазонок
гармофоя
амазонка, спутница пенфесилеи. ифинома
убита ахиллом амазонка
гарпа ифито
амазонка, участница битвы скифов и колхов. амазонка, сражалась против геракла и его
убита гесандро капитанов теламона, тесея и тиамида, чтобы
келено. отомстить за смерть ипполиты
амазонка, сопутствовала на охоте артемиде.
убита гераклом в бою полидора
амазонка
кима
амазонка, ее именем названа деревушка профоя
близ эфеса амазонка. семикратно побеждала вызванных ею
на поединок противников. убита гераклом в бою
лика
амазонка, участница битвы скифов и колхов. синопа
убита гесандро амазонка, дочь марпессы, девственница
лисиппа смирна
первая амазонка амазонка, властительница эфеса. от нее назван
город
марпа
амазонка. убита гераклом в бою текмесса
амазонка. убита гераклом в бою
марсипея
царица амазонок, дочь арея, мать синопы. фалестрида
ее войско перебито варварами азии царица амазонок, посетившая александра
великого
меланиппа
амазонка. дочь ареса, сестра ипполиты феба
амазонка. сопутствовала на охоте артемиде.
мениппа убита гераклом в бою
амазонка, участница битвы скифов и
колхов. убита гесандром фермодоса
амазонка, спутница пенфесилеи. убита
мирина мерионом
амазонка. ее называли «легконогой»
из-за быстроты управления колесницей фесеида
амазонка
молпадия
амазонка. согласно афинянам, когда филлипида
амазонки напали на афины, мольпадия амазонка, убита гераклом в бою
убила антиопу, а сама была убита тесеем
фоя
окиала амазонка, участница битвы скифов и колхов.
амазонка убита гесандром
орифия эгея
царица амазонок, сестра антиопы. царица амазонок
возглавила поход на афины
элла
отрера амазонка. убита гераклом в бою
пантариста эния
амазонка. убила капитана тиамида амазонка, одна из 12 спутниц пенфесилеи
пентесилея эрибея
амазонка. доблестна в ратных делах. убита
полемуса гераклом в бою
амазонка, спутница пенфесилеи.
убита ахиллом
к., л., м., : ) бытие первой смены
н., о., п. … бытие второй смены
27 дек в 14.25
nb. Что-то сказать перед тем, как выйти, чтобы остаться в месте, где осуществляешься, материализуешься через [пораженческое] говоренье. Перед тем, как отчуждаешься, в яму забросив уд [18 мин., реклама в метро -20 сек.], сказать, чтобы говорить по языковой программе большой корпорации (см. Зерно, комментарии), вытянуть, обрубить, отшить несправедливо сшитые время-пространство-место, языковой, языческий уд, пораженческое говоренье, чтобы. станция Войковская, обустроить захваты программных пробок, становясь тело-на-языке, другое; слышишь, Р. Эта фраза меня волнует, когда я здесь. -1 мин.