Юлия Тишковская
в жутких розочках
***
силки расставили, проверили добычу:
попался новый день, ощипывай его,
ведь вырвется — и понимай, как знаешь.
и поминай, как помнишь.
и уходи, раз хочешь, —
тебя никто не держит, кроме страха.
тебя никто не ищет, кроме смерти.
и та уже устала и присела,
в охотку пьет водичку,
льет водичку
смотри, смотри, она уже стекает.
бесстрашно презирая светофоры,
ползет к тебе,
а ты настолько скромный,
что эту воду лужей не считая,
через нее старушку перевел
и вот сидят тихонько на скамейке
старушка, смерть,
судачат о знакомых,
а ты стоишь себе у края лужи,
и эту воду пробуешь ногой
и входишь, замечательно выходишь
то снова мертвый, то опять живой
***
каждый год
у него не находится для нас подарков лучше,
чем еще один год
если мы себя хорошо ведем
а будешь плохо вести —
не увидишь шестидесяти
выбирай:
ремень, угол
или с тобой говорить не будут
и ты уже плачешь,
ты извиняешься
а смерть
не прощает
***
возле Мосэнерго женщина плакала, перебирала бланки:
вроде не забывала, вроде исправно платила.
а они позвонили и говорят:
вы должны нам за главное,
а иначе наш договор выйдет из силы
свет как-то горел всю ночь, помню такое.
так на душе было странно и жутко,
что не смогла выключатель тронуть рукой
так и сидела, смотря в эту лампочку мутную
кто в пустоте важно плавает, перебирает лапками,
душу твою выворачивает, негодник.
ладно бы, боль,
ладно бы, горе какое
а просто, мать вашу, вторник!
пусть вот она и платит, жадная глубина.
пусть заполняет бланки и проверяет счетчики
товарищ коллектор, я не сошла с ума
я — обычная тетя за сорок
смотрит как космос, рычит как тирекс.
сначала думала, это урчит живот.
но как ее ни корми, худая как бес
эта горечь, это ненасытство мое
пустота выкормила меня как мать:
запятая в “простить нельзя наказать”
приносила б, что ли, какую пользу.
вот воткну в нее провод — как она запоет!
следующая — Академическая.
выйду и закричу:
люди! я делаю электричество!
внутри меня — электричество!
по мне течет электричество!
теперь я за свет не плачу
суфражистки
Лиза Дьяконова прыгает в водопад.
плавает там.
да здравствует удивительное избирательное право всех женщин
решать
вот она идет в жутких розочках
с полными рюкзаками из Ашана
смерть, где твоя выгодная акция
заканчиваем школу еще один, два, три раза
вот паук как из книжки.
убери его, — кричат дети.
мы хотим, чтоб его не было.
и ты бежишь за ним вприпрыжку,
делаешь вид, что убила.
ты поймала наконец этот букет
сурово гасят свечи пальцами, бесконечно метут
церковные строгие молодые старушки.
как они забрели сюда?
батюшка отпустит им все, что на них было:
распущенные волосы,
длинные юбки.
что с них возьмешь?
отмаливают наши грехи
своими словами
память, где твое холодное зеркало?
Гертруду не красит быт, тушь, слезы
и животноводство.
она видит деревце, придавленное большим стволом.
улыбается, приподнимает.
еще разок, он трудный самый.
мать, мать, ну ты даешь.
мы уже на свободе
сестрица, сестрица,
выплыви, выплыви на бережок
второй пол.
вот вам ваши мимозы.
я отдал ЕГЭ, ГТО, честь
за ваши морщины
я — мужчина, ваш первобытный мужчина.
я открою шампанское.
придержу дверь.
поцелую руку
только что вы скажете,
если все время кричите
не уступайте бабушке место в метро.
она поворчит, поворчит,
но все равно простит вас
ей выходить уже на следующей
она сполна отдала долг.
рожала, кормила, не носила
слишком короткое, вызывающее
старость, где твои утешительные призы?
да что там говорить, ты — молодец, бабушка.
пришли нам с того берега
свой фирменный рецепт,
как стать настоящей женщиной:
умереть незаметно,
чтоб никогда не узнали,
что ты была,
оставив накрытый салфеткой
приготовленный на всех ужин
***
в игре “эволюция”
не могу создать хищника
в игре “манчкин”
не могу делать подставы
в игре “мафия”
честно говорю, что я — мафия
карманные заповеди
игровое христианство
образец мини-милосердия
поплачем над съеденной картонной зверюшкой
над обсмеянным якобы врагом
над невезучим мирным жителем
чем бы люди ни тешились,
лишь бы плакали.
одна человеческая слезинка
возрождает лошадь.
весело пасутся они
на заливных лугах катарсиса
лучше бы собирала раздельный мусор,
стала вегетарианкой,
никогда бы не обижалась
игра — просто попытка развлечься
где твой здоровый соревновательный дух
где желание победить
проиграйте же
все насилие, всю жестокость,
все новейшие усовершенствованные ракеты
раз-два-три
я выигрываю одуванчики и цветную капусту
я выигрываю бабушку, дожившую до 87 лет
я выигрываю песни Башлачева
дворник Шакир,
спой нам о береге дальнем
об оленьих глазах терпения
мы играли, мы играли
наши тела устали
наши души устали
нам игрушки заменили
а мы и не узнали
***
и вот мы едем, такие старые,
в последнем вагоне метро.
не уступайте нам место, пожалуйста.
ни одного
пустота уступает, —
нет, говорит, пожалуйте,
дорогие мои старички.
мы теперь с вами — одно, —
веселые светлячки
вот нас в коробочку кладут,
таких нарядных, таких важных.
а мы подмигиваем из-под тут,
и светим, и вам не страшно
дорогие мои светляки,
дайте я вас посыплю землею.
ваши ласковые огоньки
как пушинки летят над Москвою
нам не скучно на них смотреть,
и на набережной в Нескучном
можно выпить и умереть,
не почувствовав
***
не сдавайся, ведь день уже начат.
пойдем-ка покурим-ка.
надо же, кто-то еще помнит
этих последних героев
можно ли сказать мужчине, который нравится:
поехали трахнемся?
это так мило.
так женственно и современно.
так по-новому этично
бутылка вина, полбатона.
математическая модель построения одной ночи.
нынче самое время
дать друг другу немного тепла
нежность, вспыхнувшая в конце этой улицы,
где мы снова красивы, молоды,
так отчаянно живы
слова, которые сами себя сказали,
пока пьяные, улыбаемся, спорим.
едем ко мне,
и нет никакого бессилия,
никакой старости
войди в телефонную будку, скажи:
видели ночь,
не заметили смерти
***
все, что не скажешь, будет использовано против меня.
большие девочки это знают заранее.
стоят в душе, как на автобусной остановке,
с чувством читая этикетку от шампуня
вот и пора собираться, с утра просыпаться.
ну же, давай, прыг с кровати прямо на кухню.
так вот и лето твое прошло, попрыгунчик.
гром небесный гремит голосом Летова
выросли замыслы, бороды, волосы, выросла
память длинная, давай крутить ее карандашиком.
выжить сумел бы, а вплакаться в чью-то чужую жизнь —
да ну ее на фиг.
лучшие бросили, думать об этом где уж тебе
сдавшим любимый каштан без боя —
памятником пустые бутылки, чужие заначки.
вечный огонь в теплых окнах.
вера в прогноз погоды на завтра
как у Кар вая, найду дерево, расскажу в его ухо:
сидели на твоем свитере, смотрели на воду.
подрастем еще или состаримся бессимптомно,
станем сами похожи на своих бывших
сможем понять,
чем выжили
те, кто вышли
за остановку до нас.
и где они, суки, сейчас
***
Егорову
что не наше, —
так на этом так и написано “не наше”.
учили нас читать,
видимо, безуспешно.
смотри: инвентарные номера на всем,
как у Замятина.
27.06.1983 улетает с 11 этажа на шоссе из Питера в Выборг,
идет за правым плечом у Саши
красота ли, свобода ли, —
все небо в цифрах.
бухгалтер, милый наш бухгалтер,
передовик производства.
в его книгах всегда порядок:
дебет равен кредиту во веки веков
***
летали в космос
научились лечиться плесенью
создали теорию вероятности
зачатия через искусство
а что такое совесть
почему твой кот смотрит как недавно умерший
чем пахнет чувство вины
мы ведем себя лучше, смотри, космос
почти отменили смертную казнь
изобрели беспроводные сети
но все еще не знаем, как быстро вылечить насморк
неужели все тела наши —
участники беспроигрышной лотереи смерти
неужели все наши руки
упустили утешительные призы
только носовые платки зажаты между пальцами
белые белые
только запахи странные обретенности, обреченности
мы не чувствуем, видимо, заболели
вирус вирус как зависть мчится по воздуху не таясь
от смертности до бесстрашия — один законодательный акт
мы не чувствуем, как пахнет наша плесень
как пахнет ваша весна
бахнем рюмочку, эх, человечество
да второй мировой закусим
хорошо пошла
расширяемся, и вращаемся, и не падаем
оборот за оборотом узнаем, забываем
ничего до сих пор не знаем
люди с банкой энергетика, усталые птицы
старички, муравейчики, невообразимые крокодилы, —
все ягнята до единого
***
чтоб не упасть от движения вагона,
она держится спереди за лямки его рюкзака
когда он улыбается,
становится светлее читать
сюда давай, тут удобней, —
поворачивает ее к двери спиной
слоник, смотри, какой слоник!
ой, хобот!
хором: не прислоняться!
снова смеются
не прислониться к любви.
она и так держит мир.
кариатиды
атланты
опоры моста
мы
пока думаю о тебе,
никто не умирает,
потому что я так решила.
поэтому стараюсь делать это все время
на Октябрьской, Шаболовской
и даже на Ленинском проспекте,
когда он поправляет ей волосы,
прежде чем поцеловать
его маска с отпечатанной подошвой
еще не остыла
на переходе к МЦК
на нее наступают,
а она
танцует под чужими ногами,
под порывами вентиляции
так весело,
так беззаботно
можно не быть праведником,
чтобы держать этот мир