Алия Джимран
Простыня
***
мы ехали с цыганами в степи
смотрели на тонированные стекла
захватывали
города-ларьки
в одной из точек нашего пути
неистово
кричали
чапсарак элинла*
а я смотрела
на стразы
на платке
на голове
у бабушки
взобравшейся на обшарпанную табуретку
и думала как давно
не видела такого солнца
*покупай скорее
16.03.2016
***
на западе все без перемен
ухабы
колдобины растрясут
покой оазиса
пыль засушит
притворную беспечность
и я стану отощалой лицом
и черствой душой
с меня высосут
все соки
комары
как с этой земли
сосут уже который год
железные хоботы
нефтяных вышек
не устают остервенело
выдавливать черный гной
Земли
изможденно смотрит она
на резиновую подошву чужих
и родных
предавших
на западе все опять без перемен
23.04.2016
***
почему так мало женщин в искусстве?
Ма!
кажется я знаю...
Мама!
...только ты ухватила кончик слова...
Мама-мама!
...и готова исписать пару листов...
Мама, я покакала!
***
Простыня
Лёгкий ветерок доносит запах магнолии и крики чаек. Арифа бежит по набережной Сухуми и прижимает свёрток. Надо успеть в ателье того старого еврея. Очередь на пошив к нему до сентября, но она смогла пробиться.
Скоро у неё свадьба, а дел невпроворот..
Дато, будущего мужа, она встретила в кафе на набережной. В то воскресенье Арифа с подругами вышла в свет – поесть мороженое - в новом платье голубого цвета, что так красиво оттеняло копну рыжих волос. Компания молодых ребят громко говорили. Но что говорили – подслушать неприлично, и не разберёшь толком, грузинский язык Арифе давался сложно. Огромные чёрные глаза Дато остановились на нежно голубом Арифы. После той встречи в кафе с мороженым Арифа каждый вечер спешила к набережной чёрного моря и к чёрным глазам Дато.
Дато и Арифа решили не растягивать период свиданий, а пожениться сразу весной. Арифу закрутила вереница хлопот.
Приданое хотелось самое лучшее. Как и будущее В свёрток завёрнут голубой лен – нежный, как суфле. Арифа представляла, каким получится постельное бельё. С оборками и изящным кружевом по краям. Еврей отшил идеально. Строчка легла гладко. А вот жизнь не очень.
Она крахмалила белье, отглаживала сорочки мужа, налаживала отношения с родственниками, любила семью и всё, что в ней было, хорошее и плохое. А декорации за окном менялись.
Всё первоё лето замужней жизни Арифы сопровождалось тревогой. Столько мнений и разговоров вокруг. Арифа думала, что всё наладится. Но беспокойство нарастало. Дато и его отец каждый вечер куда-то уходили. В августе на улице стало небезопасно. Уже прохладной сентябрьской ночью Арифа с мужем и его родными уехала в Тбилиси, наспех собрав только чемодан да сумку.
Кто же знал, что в эту простынь из приданого она наспех будет сворачивать семейные фотографии, иконы и старенькую Библию, когда дом уже начнут обстреливать?
Оставив в Сухуми сестёр и родителей, Арифа не сомневалась, что поступила правильно. «Скоро всё наладится, и мы вернемся домой». Но с каждым днём она ощущала точку невозврата всё сильнее. Рассорились семьи и друзья. Между Тбилиси и Сухуми пролегла чёрная полоса. Как впрочем, и в отношениях с Дато: не было ни ссор, ни претензий. Просто каждый раз новости оттуда будто глыбой льда ложились между ними на ту самую льняную простынь голубого цвета и отдаляли друг от друга. Почти каждую ночь Арифа зажмуривала глаза, веря как ребнок, что случившееся – это недоразумение. И сойдёт как сон. Но всё продолжалось: сына соседей взяли в плен, сестру тёти Нино пытали утюгом, сыновей дяди Теймураза нашли мёртвыми.
Тбилиси казался Арифе мрачным и даже чёрным. Она постоянно искала глазами лазурную гладь в горизонте. Но находила только овощные лавки – яркие пятнышки на серых декабрьских улицах. Ветер срывал листья с деревьев и белье с балконов. И завывал будто в дуэте с воем её грудной клетке. Когда в горечь и боль происходящих событий встала камнем, Арифа уехала в Сухуми одна. Дато не останавливал и не возвращал. К тому времени они совсем перестали разговаривать.
Когда вернулась в родной город, первым делом пошла к набережной увидеть, как легко простирается тихая голубая гладь моря. А в дом Дато и родителей попасть не смогла – сразу на заборе увидела табличку «занято» и развешанное бельё. Даже инжировое дерево, которое сажал ещё дедушка Дато, срублено. Сейчас Арифа живёт с сёстрами и помогает с племянниками и по дому. Слышала, что Дато также живёт один. Кроме редких слухов и той простыни голубого цвета от Дато в её жизни ничего не осталось.
Арифа разглаживает простынь, сотканную теперь из обрывков воспоминаний, а хочется надеяться, что приглаживает боль утраты и сожаления о той другой жизни, где было море, крик чаек и запах магнолий.
Февраль 2020 г.