Мария Мельникова
Мир поймал меня
Колокольчики-бубенчики
Колокольчики-бубенчики ду-ду!
На работу я, конечно же, пойду.
Мне работать никогда не западло,
Дайте мне медвежью шкуру и кайло.
Колокольчики-бубенчики пиздец!
Все равно у нас у всех один конец,
И идем мы, ноя каждый о своем,
По дощечке да с надроченным хуем.
Колокольчики-бубенчики чу-чу!
По доске я рыжей телочкой скачу,
А страною правит серенький медведь,
А я все никак не выучусь реветь.
Колокольчики-бубенчики ой-вэй!
Нету лада, нету склада хоть убей!
Нету палубы, мой милый кочегар,
Ты ее морскому черту проиграл.
Колокольчики-бубенчики тыдыщ!
А чертей-то в море сто мильонов тыщ.
Убери свою веревку, не мути,
Залатай-ка лучше дырочку в груди.
Колокольчики-бубенчики атас!
Мне попали в ухо, в брюхо, в лоб и в глаз.
Не такой уж был железный крокодил -
Вышел ежик из тумана и убил.
Колокольчики-бубенчики в башке
Говорят на непонятном языке.
Улыбается мне небо поутру.
Что же будет, если я хоть слово разберу?
Темнота
Ночью проснувшись, нащупать под боком кота,
Отметить, что он в темноте увеличился
Раза в два или три, и шерсть его стала иной.
Прислушаться – бормолепет реки,
Протекающей в трубах, сегодня ужасно отчетлив,
И я не уверена, что предназначен к тому,
Чтобы я различала в нем подлежащие и сказуемые
И имена, прости Господи, кораблей и героев.
Ну пожалуйста – время четыре часа и меня прокралась Илиада.
Что это, если не взлом? И что мы намерены красть?
Мы так обнаглели, что даже не ждем бессонницы?
Ночью положено спать, а никак не цитировать –
Что вы творите со мной? Но ругаться еще глупей.
Давайте сойдемся на том, что темнота и тревога
Вообще тяготеют к гекзаметру…. Ладно. Струна обернулась трубой,
В трубе побежала река, река развернулась в Талассу,
Волны бьются о борт, деревянный скрип над водой,
Паруса надуваются, все чин-чином, и эти нарядные люди –
Сплошь золото и кровища -
Ждут моего превращения в город.
Ждут. Моего. Превращения. В Город.
Мальчики, вы совсем-совсем не боитесь? Ну, хорошо.
Кто сказал, что вы не готовы к тому, что с великих колен
Пряжа устроит побег? Мы не знаем своих имен
И не знаем своих размеров, и это, возможно
Одно из лучших нам благословлений.
Поэтому ночью все-таки можно цитировать.
И эта мерная пляска имеет своих адресатов.
Смотрите, ребята, я вас обгоняю, я уплываю!
Ночь продолжается. Кот пятистопно мурчит.
Улица Менжинского в ноябре
Твой клен меня шлепнул по заднице мертвой ладонью.
Осень, да успокойся же, я полюблю твое вуду!
Я стану постарше, а ты останешься молодою,
И возможно, над нашим романом будут смеяться.
Ты ото всех получаешь все то, что ты хочешь.
К чему тогда эта жадность? – впрочем, тебе виднее.
Лицо твое из девичьего превращается в волчье,
А я надеваю шапку, и делаю фак паранойе.
Спорить с природой – удел старшеклассников, мне бы их силы.
Твой ветер меня раздевает. Всё будет тебе, расслабься.
Но ты не забудь, дорогая, что белизна в этом мире
Начинается не из снега, а из людского дыханья.
Нервы
Никого не пытайся понять – почитай Айрис Мердок.
Присмотрись к любой чужой голове – эти кожа и волосы
Лишь прикрытие черепа с трансформаторной будки.
Ты же знаешь, дружок, что внутри трансформаторной будки?
И не думай, что там для тебя оставлено что-то помимо.
Никого не пытайся прощать – посмотри фон Триера.
Понимаешь, есть несколько видов страха,
Несколько видов слабости и одна разновидность глупости.
При удачном их вместе сложении мы получаем то,
Что называем прощением. Это как с птичкой:
Пальцы, настольная лампа, стена и твое желанье сотрудничать,
А прощения – нет. Интересная, кстати, штука:
Чувство вины – абсолютно реальная штука,
А прощения нет, такие дела, мой хороший.
Мне будет сложно тебе объяснить, мой мальчик,
Почему никого не надо любить, и я, правда, не знаю,
Что тебе посоветовать из мирового наследия,
Но мы будем работать над этим, мой мальчик, мы будем работать.
Овцы
И вот на невкусных лугах я пасу безобразных овец.
Лошади и коровы? Не в этой жизни, малыш!
На мне калоши и треники, и в цветочек халат,
Радио поломалось, обед никто не несет
Самое время завыть и рухнуть мордой в траву,
В землю зарыться c криком «Возьмите – не подошло!»
Но под землей работы и без меня до хуя,
Да и товарный вид у меня уже не.
Если вернуться к овцам – они мерзки
Им умилится лишь тот, кто их не видел живьем
Полжопы и радостный сад – миссия слабаков
Да здравствует животноводство, и не пытайся сбежать.
Мерзки – повторюсь - грязны, громки и тупы,
Ни имена, ни ласки не значат для них ни хера.
Эту породу нельзя ни резать, ни стричь,
С этой породой нельзя ничего вообще.
Грехи, подсознанье, природа – слова, слова
А овцы – вот они, и кроме них ничего.
Просто нервы – ты говоришь? А откуда копыта?
Шерсть, и рога, и говно? То-то же, твою мать!
В книгах сказано - овцы суть личинки волков,
И лишь смиренной пасьбою замедлишь процесс роковой
Не жди ни обеда, ни Дафниса, забудь это слово - «ждать»
Нет ожидания - есть только правильный путь.
В книгах сказано – овцами туго набиты мы все,
Вроде как ватой игрушки, и вырос давно карапуз
Но пространство, к нам милосердное, надувает волшебный пузырь,
И в нем расстилается пастбище, и даже можно дышать
Паси овец, моя радость, паси овец, моя грусть,
Паси овец, моя гордость, паси овец, мое все,
Учись называть этим миром то, что действительно мир.
Паси овец! Я встаю с этой гнилой травы.
Ни села, ни церквушки. И даже дороги нет.
Все очень плохо продумано. Я никого не виню.
Я снимаю калоши, снимаю халат – и спускаюсь с холма.
И чувствую – ветер пальцами раздвигает мне шерсть.
Мир поймал меня
Мир поймал меня и дал мне пизды.
И, довольный, ушел заниматься своими делами.
А я отряхнулась, поплакала и продолжила заниматься своими.
Мир кажется, был не особенно озабочен
Результатом, а я, после чая, решила,
Что не буду я делать на этом акцент и вообще –
Что я буду его расстраивать? Делать мне нечего,
Кроме как множить рыдающих клоунов
В этом горелом цирке?
Так и живем. И что-то зреет во мне.