Дмитрий Дедюлин
Мои дорогие и верные друзья
на белом перроне гуляют чёрные голубки
животные жующие попкорн сидят в метро и уши затыкают – в холодной тьме
вагоны убегают – горит луны во тьме златистый горн и звёзды в топку
словно угль кидают – они расплавятся и волны потекут презренного
и жёлтого металла и звёзд начальник скажет: «о – зер гут – хочу чтоб солнце
по утрам вставало и озаряло наш обычный труд своим лучом безудержным
и алым» – и он ушёл – тот диск, за небеса чтоб снова воспарить в златистом
гневе – чтоб капала вниз алая роса – чтоб резал волны корабля форштевень
чтоб наши жизни плыли наугад в слепом огне и снег во тьме кидали деревья
что вошли в наш дикий сад – анфас небес был вырезан из стали
и протянулась в небе полоса по заводной простой горизонтали которая
заводит за себя пустое солнце что во мраке блещет и любит нас и губит всё
любя а ад встаёт и тихо рукоплещет
весёлые праздники в сонной лощине
«красиво жить не запретишь» – сказал мне маленький малыш
и сам затрепетал как дождь в который ты как сон войдёшь и там
останешься навек – ты бестелесный человек – огонь и дым твой странный
нрав и ты жуешь по вечерам всё ту же участь и ночлег тебя скрывает,
человек, но ты останешься вдвоём с огнём и дымом и на нём напишешь,
месяц подобрав что закатился между трав – напишешь то с чем трудно жить
но с чем нам можно ворожить, но с чем идём в сей трудный мир
и падает у ног кумир сих тёмных толп когда разжав ты отпускаешь и вожжа
повиснет в каменной руке – ты скачешь тихо – налегке и исчезаешь плотью
став меж этих ангельских застав и трудный день во тьме поёшь
и падает в ладони дождь и по струящейся руке текут дожди к твоей реке
которую зовём январь – она красна как киноварь – она черна как чёрный чёт
и просит ангела ещё чтоб белый месяц встал в проём и засияла бы огнём
пустая даль меж скорбных трав где бродят тёмные ветра и бледный
ангел жизнь поёт – звезда пускается в полёт
селезёнка причин и распятий расплата
мой милый ангел, к сожалению свои родовые основы можно переосмыслить
но преодолеть их увы невозможно – о самом составе твоего существа,
человек, говорю – дерево предпочтений твоих узловато и твёрдо, осенний
красавец – весомый обрывок мира, летит твой лист прощальный, где ты
пишешь о себе в двух словах: «война и любовь» и теряешь себя находя
в глубине своих глаз то что видел извне и что было тобою но вечером
тяжким уже остаётся потерей – ведь прежний состав твой уже обновился,
каким-то таким «я» которое не нужно ни тебе, никому на свете и только
корни – чёрные лапы корней, шевелятся в темноте и сучья свои простирают
в те глубины где ты не был но где тебя родили – откуда тебя извлекли – тот
воздух из которого ты слеплен и остаёшься им даже если поместить тебя
на свет прозрачного и дрожащего на солёном ветру родных соответствий
и только кармы начало тебя предаёт в руки странных Эринний –
бестелесных созданий что больше похожи на работников ЖЭКа
и советских уборщиц метущих метущих этот чёрный паркет пред пустою
скамьёю в коридоре перед дверью начальства – мокрой тряпкой стирающих
след на сиденьях постояльцев зашедших сюда ненадолго и ушедших
как все – через общие двери
луна Буратино нарисованная на заднике очага
они – это божьи твари, как скот, который они держат – иными словами –
люди – это божья скотина которая живёт себе и не тужит а Господь
поглаживает их – чешет соломинкой за ухом чтобы потом зарезать
и приготовить из них чудесный бифштекс – а кто не слушается того Он будет
охаживать тяжкой плетью по крупу чтобы бежал по кругу и крутил колесо
поднимающее воду в арыки для лучшей жатвы в нашей пустыне – это колесо
нашей скорби и наших лазурных небес что застилают нам глаза как слёзы
нашей любви когда мы смотрим вниз на какой-нибудь красный метеор
летящий по вечереющему небу и падающий падающий в несоизмеримые
глубины как Господь который высоко воссиял над нами чтобы так глубоко
упасть чтобы мы не смогли проснуться и там в самом далёком самом
извилистом сне нашли бы своё сокровище которое оказалось бы луной
нашего сердца которую нужно разбить вдребезги чтобы вытащить
оловянный ключик и открыть золочённую дверцу
лунный ангел натягивает тетиву
прибежали как коровы к водопою эти люди – стали Господа вовсю козлы
хулить – я тебя, о Боже, не забуду – ведь с Тобою только начал жить
а потом я умер словно ангел – началось загробное житьё – принимал
кровавые я ванны но увидел в небесах её – дивную звезду красивой масти –
она зубы скалила – оскал нас держал в её узде и власти – я ведь тоже как-то
начинал и закончил – жизнь моя как шутка прозвучала в воздухе пустом –
стало тихо и бесспорно жутко – ну а я сошедших за Христом видел
в небе диком и далёком там где бесится луна упав в воду и её златое око
было как безудержный бурав что сверлил страду твоих желаний, побуждений
мёртвую грозу – был я этим небом тихо ранен и с тех пор себя в себе несу
словно Бога – от луны нет проку как от злого ангела её – мы идём с тобой,
звезда Востока, чтоб упасть и озарить район наших странствий, нашей сущей
боли, наших белых пламенных сердец – уходи из сердца, тихий воин, чтоб
уйти туда где жив Отец
синяя чешуя разбросана по дороге в Ад
ангел – это безусловно нежное чудовище о восьми крылах – ангел ужасен –
не так ли? и крыльев его гигантский размах как синее небо ясен –
по-прежнему видно – иду по ручью –по белой и скользкой дороге – не вижу я
вас и того что хочу я тоже не вижу в итоге – огромное небо к отдельным
мирам не кажет примерной дороги – я вижу как в небе возводится храм
куда завезут эти дроги и тают во мраке стада и ручьи – буколика наших
идиллий – останутся с нами во мраке – но чьи? лишь тех кого нежно
любили – слова этих дев и слова тех юнцов что оды слагали отважно – среди
этих странных и дерзких канцон плывёт пароходик бумажный – плывёт
пароход наших прожитых лет и нашего бедного счастья – а что у нас, дядя,
сейчас на обед – «Муму» – отвечает Герасим – шатаются стены и звёзды
трясёт что ангелы нам рисовали но мы отправляемся в тяжкий полёт и вас
не увидим – едва ли мы свидимся снова – стада и друзья – лишь тени пасутся
по склонам поставьте на доску большого ферзя и дайте свой голос
влюблённым что с нами во мраке не ищут колец – какая, мой милый, досада
и ходит по небу огромный мертвец и всех выгоняет из сада
школа жизни для смелых капитанов
я – мальчик из подполья – меня любит Оле Лукойе – любит и колышет
только он меня не слышит – только он меня не стращает – любит и ощущает
а когда я смотрю ему в рот – он делает всё наоборот – занимается заря
на планете – из школы выходят дети – я тоже туда иду – надо отдать
полезное всякому труду – а когда он висит на верёвке – этот самый труп – я
вынимаю сигарету из губ и снова зажигаю спичку – поговорим о приличиях –
о том что неприлично болтаться на крюку – я от вас бегу – бегу к розовому
закату на красный восход – я хожу в школу – получаю зарплату а Оле Лукойе
делает всё наоборот
мои милые, вы голубые неандертальцы тающие на зелёных кострах
Чикатило преследовало FBI – оно заманило его в квартиру где он сорвал
нехилый хайп – танцы его были внезапны – танцы любви и побед – они
танцевали с агентом на Запад – Чикатило жевал сигарету и ел свой обед
птицы таяли в небесной сини – не было практически ничего и они танцевали
в этой холодной пустыне – агент смотрел на Запад а Чикатило на восход
но когда они приблизились к серому камню серый камень сказал им
выбросив свои голубые мозги: «смотрите – это белая кровь с неба каплет,
Господи помоги» и они прошли мимо грязного оракула – хоть он и камень
но выслушай и усвой – на Западе их ждал граф Дракула – парень
практически странный но практически свой и там им приснилась победа
во сне говоря и дрожа – победа инертного бреда которым мозги потрошат –
закат угасал в этом зале – гуляли по залу коты – родились мы все на вокзале
и вяжем тугие узлы – на небе гулял Чикатило с Алмазным и Грозным
Котом – не знаю я что накатило но знаю что будет потом – потом будет песня
Вселенной и ужин во тьме на двоих – танцует во сне Чикатило и с ним агент
FBI насупротив
синева неба – это колыбельная для белых лебедей Запада
малые деньги порождают большие только во время революций – а так –
в обычное время только большие деньги порождают большие – малые
деньги порождают пустоту и отчаяние – ничего порождает ничего;
алая змея ползёт по узкому тоннелю а потом выходит на поверхность
чтобы жалить цветы наполняясь их нектаром и синим волшебством пыльцы,
алая змея – змей Кецалькоатль восседает на небесах держа в одной руке
скипетр а в другой меч –о двурукая змея, мы призваны тобой на последнюю
битву чтобы увидеть как бегут полки Вальхаллы и как синие волны
разбиваются о белые скалы молчащие в полуденной стране – деньги
не порождают ничего
маленькие именины сердца
волшебная конопля Господа моего – мак в твоих руках – мак в твоей голове
вот так с опиумом и коноплёй мы и шествуем по жизни – пока три алых
цветка распускаются в темноте жёлтого заката и семь белых небес
падают на землю чтобы пронзить её и сделать своей навсегда
сиреневая борода пьяного манекена
ведро корове – мальчику тряпьё в которое он тихо облачится
пусть в колдовство твой город превратится – монахи тают – падают
в раствор который любят пить самоубийцы и слышно сквозь завесу разговор
двух лепреконов – каждому за тридцать и каждый слёз души притворный
вор – нам нужно в эти реки возвратиться которые текут сейчас на юг –
на каждой ветке пьянствуют монахи – то вОроны и их рогатки бьют –
замешано всё на прескверном страхе и в тёмном небе ангелы снуют и жгут
дворцы и рвут свои рубахи – так каждый делом занят – вот-те раз – смотри
а в небе белое светило вдруг встало словно день тебе в анфас и восемь радуг
тихо проглотило и тает тает каждая стезя в солёном море, в голубином небе
и движемся к Тебе как тень скользя – как тени слов – как пустоты молебен
оно восславит – тёмное Ничто Тебя поскольку Ты – лишь тьмы остаток
и мир вдруг станет словно решето чей взор объёмен а остаток сладок
русские Боги играют в домино и триктрак
русская культура – это делёж виртуального пирога – вот они с вилками
и ножами сгрудились вокруг него – хороша она – душа русского народа
сейчас будем её есть высасывая все соки, обсасывая каждую косточку
повязав салфетку – не дай Бог запачкать кружевное жабо или красный
галстук – она што-то шевелится, што-то пищит под ножом – неразумная
тёмная – щас мы тебя съедим, ласковая, и будешь ты у нас в желудках
мы исполнимся твоим духом и полетим к далёким небеса как воздушные
шарики которые продавала румяная баба вместе с сладкой ватой – там –
в парке культуры и отдыха где крутилась карусель и шумели качели
и бегала маленькая детвора крича пища и пуская воздушные шарики
в голубое небо
сиреневая красота в разрывах миров
как страшно жить – как страшно умирать – надеяться, терпеть, страдать
и ждать прихода участи – твоей смешной Минервы – стакан портвейна мне
щекочет нервы – мне кажется что должен я рыдать но я всё вьюсь ужом
средь разных вервий которые не нужно, Боже, рвать но можно
прошмыгнуть – своей манерой я ангела увы очаровал – ведь я скольжу среди
миров и пятен – спускаюсь в этот мраморный подвал – он был бассейном
а теперь там дятел живёт – стучится долотом в глухие стены и желанья
гложут сидящего во мне с открытом ртом прохожего – там под змеиной
кожей сидит архангел – белый адмирал и от тоски увы не умирает – а то что
знал он то увы не знал и по сей день по-прежнему не знает
мои дорогие и верные друзья писатели пьющие водку
летними вечерами в России
список писателей – друзей народа «подгулял» как говорил в таких случаях
Фёдор Михайлович Достоевский и улыбался своей загадочной улыбкой
как все русские когда они выпьют немного водки и споют песню про старика
Емелю и про чёрного ворона который кружился над ним как авиалайнер
в серебряной пустоте Антарктиды а потом сел и пингвины сбежались к нему
обсели его и учинили суд на котором порешили разобрать его на запчасти
и отправить жёлтым малайцам – друзьям Красного Вьетнама снабжающим
его отборным опиумом который они собирают размахивая кривыми крисами
над красными маками клонящимися своим алыми головами долу
под тяжестью своих коробок полных того самого лекарства что и примиряет
нас с действительностью заставляя нас вспомнить о Фёдоре Михайловиче
Достоевском как он играл на гуслях и балалайке и рассказывал каждому
встречному поперечному о том какой клёвый мужик Марей и как хорошо
пить с ним водку сидя на крылечке своего летнего домика где-нибудь
в Старой Руссе где так вяло тянет закат свои жолтые лучи а белое молоко
льётся под проворными руками бабки Марьи в тёмное деревянное ведро –
будет чем поить ребят Фёдора Михайловича – загорелых сорванцов любящих
морошку и голубику
серые огни качаются на ветках чёрного дерева
унылый репликант допьёт свой кофе и реплику оставит на стене – о если бы
ты знал открыв свой кофр что ты увидишь то что и вовне но не увидишь
ничего, дружище, как ты богами детства не клянись и мы оставили твоё
жилище и устремились вместе с вами вниз – клевреты милые, мобильные
ребята, кого бы вы не звали во плоти – здесь с вами Ясунари Кавабата и вам
не надобно к нему идти и вам не надобно в огне слепом бороться, разя всех
ножиком, не надо лампу жечь и с вами остаётся первородство которое
откроет тихий смерч, которое возьмут слепые руки и будут воздевать
и к небесам несутся эти пламенные звуки которых и не ведал ты но сам
вознёс слепое знамя наших судеб – пыль бешеная вьётся в молотьбе
и вот рождается огромный чёрный студень и он – то что даровано тебе,
то что предложено тебе во мраке в котором ты и бродишь нелюдим –
стихи растут как когти у собаки и мир возносится как этот чёрный дым
к какому-то большому корифею который славу детства нам споёт,
но я умею – ангелы немеют и я ныряю под прозрачный лёд
в небесном саду играются с надувными шариками
я – пьяный жонглёр который идёт по простому канату над толпой
«вот он щас упадёт» – кто-то шепчет во тьме сдвинутых голов а я слышу –
я всё слышу, дорогие мои, и иду по канату над вами и курю свою сигару
глядя на заходящее солнце которое чуть медлит над горизонтом а потом
проваливается в чёрную пустоту называемую Мордором – алое солнце
наших надежд воссиявшее на юго-востоке и ушедшее на западе среди
призрачных очертаний – различных замков, башен, каких-то флагов – утлых
облаков – утлых как наша жизнь заканчивающаяся ввечеру но длящаяся
там – за одним оборотом светила и нашего земного шара – оборотом
включающим нашу жизнь вертящуюся как колесо гадалки на палке
у судьбы – древней старухи стоящей у одного из харьковских рынков
и просящей на пропитание там где грязь месят сотни сапог и белый снег
падает невесомо кружась чтобы стать частью этой грязи хлюпающей
под сапогами как нечто такое что было всегда и будет – Бог даст, на этой
планете ещё сотню веков пока солнце не погаснет и чёрная грязь Вселенной
не захлестнёт нас – летящих в никуда на своём шарике – голубом шарике
нашей мечты среди призрачного сияния планет и мириадов звёзд горящих
над нами как призрачное обещание любви и надежды зашедшей на востоке
синяя полынья луны
Фрейд – нотариус в дьявольской конторе – я никаких фрейдистских
комплексов не испытывал наверно потому что я его не читал и Боже с ним –
Фрейд – это редька которую мы посадили на огороде и она растёт и когда мы
выращиваем этот огород эта редька становится тучной и тает в ночи словно
кто-то беззвучно вручил мне от Рая ключи – ну а я тёмный малый иду
по дороге домой говоря всем усталым: «возьмите к себе на постой» и метель
меня гонит словно алое знамя небес – кто возьмёт тебя, тронет этот чудом
не выросший лес на задворках у Бога где катается снег под Москвой – миром
станет дорога и останется словно живой белый звон этих капель что роняют
стальные ключи – вид небес непонятен – ты во льду полынью не ищи –
впрочем жёлтое небо на котором сияет луна – словно противень хлеба
на котором краюха видна и лови в этом зраке своих рыб – из небесных
причуд лишь олень на собаке тебя вдаль словно трубы зовут и играет сонату
во подвале задумчивый крот – меж небесных раскатов стихнет тот что поэта
убьёт – тихо плавится жребий – с разбегу кидаю в январь то что страха
нелепей – тела медь и души киноварь